Король-сердцеед.
Глава XI

XI

Тем временем Рене в смертельном страхе валялся на соломе в углу своей ужасной темницы. Слова королевы вселили слабую надежду в его душу, но все же ему предстояло вынести пытку, а Рене слишком боялся боли и страданий, чтобы радоваться спасению, достававшемуся такой дорогой ценой. К тому же он еще боялся, что королеве не удастся сдержать свое обещание и что он только понапрасну подвергнет себя страданиям, от которых можно было бы избавиться откровенным признанием.

В таких размышлениях прошло много часов, пока дверь камеры не открылась. Это пришел сторож, принесший ужин.

Рене вспомнил наказ Екатерины.

-- Друг мой, -- сказал он тюремщику, -- не можете ли вы оказать мне услугу?

-- С удовольствием, -- ответил тот, -- если только мой долг позволит это!

-- Мне хочется исповедаться в своих грехах!

-- Да ведь я - не поп!

-- Но ты мог бы привести мне священника!

-- Если позволит губернатор, то я с удовольствием. Только господина де Фуррона сейчас нет в Шатле; он в Лувре у короля.

-- Ну так я подожду, пока он вернется. А ты не забудешь передать ему мою просьбу?

-- Не забуду, будьте покойны!

Губернатор вернулся в Шатле только около десяти часов вечера. Тюремщик немедленно доложил ему о желании заключенного исповедаться в своих грехах.

-- Черт! -- буркнул губернатор. -- Теперь уже поздно, и попы спят... Но мы не можем отказать ему в этом желании, а потому пойди и попытайся раздобыть ему духовника.

Тюремщик отправился на розыски. Ему повезло: едва только он переступил порог тюрьмы, как натолкнулся на монаха, просившего подаяния.

-- Э, батюшка, -- радостно сказал тюремщика не иеромонах ли вы?

-- Да.

-- В таком случае вы можете исповедовать? Отлично! Ступайте за мной!

Монах покорно пошел вслед за тюремщиком в камеру Рене, а когда остался наедине с узником, сказал последнему:

-- Я пришел от королевы!

-- Я так и ждал! -- ответил Рене.

-- Королева старается спасти вас. Завтра вам придется выдержать пытку, но если вы не. поддадитесь, то будете спасены!

-- Да ведь мне переломают кости!

-- Вам причинят боль, но не нанесут никаких повреждений! А боль надо непременно перетерпеть, и тогда вы будете спасены!

-- Да ведь кинжал и ключ все равно выдали меня с головой! -- простонал Рене.

-- Нет, потому что вы скажете, что в вечер совершения преступления вы работали в Лувре с королевой, а кинжал и ключ остались у вас дома... Кинжал вы отдали Годольфину, чтобы он отнес его к оружейнику... Пока до свидания! Больше я ничего не могу сказать вам. Но берегитесь! Если у вас вырвется под пыткой хоть одно признание, вы погибнете и королеве не удастся спасти вас!

-- Я отопрусь от всего! -- сказал Рене.

Монах постучал в дверь камеры, и тюремщик выпустил его. Опять Рене остался в страшном одиночестве тюрьмы, предостав ленный своим тяжелым мыслям.

Он чуть не упал в обморок, когда в коридоре за дверью послышался звук чьих-то шагов. Это был сам губернатор, пришедший за узником.

-- Рене, -- сказал сир де Фуррон, -- сейчас вы отправитесь в тюремную церковь и выслушаете обедню, а потом будете допрошены под пыткой, если, разумеется, не предпочтете добровольно признаться в преступлении.

-- Я невиновен, -- ответил Рене.

Фуррон молча пожал плечами. Рене расковали и отвели в цер ковь. Как хотелось несчастному парфюмеру, чтобы обедня шла долго - долго, целую вечность! Но и обедня кончилась, как кончается все в этом мире, и Рене пришлось из церкви отправиться в камеру пыток.

Когда дверь этой камеры открылась, парфюмер чуть не упал в обморок при виде человека, одетого в красное платье, который раздувал огонь на жаровне. Это был Господин Парижский, как его называли, то есть палач. Около него стояли два помощника, одетых тоже во все красное, но без изображения черной лестницы на спине: эта лестница отличала палача от помощников.

Дрожа от страха, Рене увидел лежанку, на которой расклады вали допрашиваемого для пытки водой. Затем он перевел взгляд на жаровни, где будут жечь ему одну руку за другой, на клинья, которые будут вгонять ему под ногти, на испанский башмак, которым ему раздробят кости ног...

Тут открылась другая дверь, и на ее пороге появился человек, при виде которого отчаяние Рене дошло до последней степени: это был сам король, пожелавший присутствовать при допросе! За королем шли Крильон, губернатор и судья Ренодэн. Королю придвинули кресло, и, усевшись, он сказал:

-- Судья Ренодэн, приступите к допросу!

-- Рене! -- сказал судья, строго взглянув на Флорентийца. -- Может быть, ты добровольно признаешься в преступлении?

-- Я невиновен! -- с отчаянием ответил Рене. Тогда Ренодэн дал знак палачу. Тот схватил Рене, уложил его на лежанке, связал ему руки и ноги, после чего один из помощников принес огромную воронку. Палач вставил воронку в рот и влил туда первую пинту воды, затем вторую, третью... Рене отчаянно извивался и старался разорвать свои узы, но не признавался. На десятой пинте палач сказал:

-- Дальше идти нельзя, он может умереть! Рене отвязали и посадили к стене. Несчастный дико вращал глазами, и из его горла потоками лилась вода.

-- Перейдите к испанскому башмаку! -- приказал судья, Палач снова уложил Рене и надел ему на правую ногу страшную колодку. После первого же поворота винта Рене отчаянно вскрикнул.

-- Лучше признайся, Рене! -- повторял судья, в то время как палач все поворачивал и поворачивал винт.

Одно мгновение боль показалась Рене настолько невыносимой, что он совсем было решился признаться. Ну тут перед ним вырисовалась страшная картина. Ему представилось, как его везут на эшафот, как палач ломает ему все кости тяжелым железным бруском, как ржут лошади, к которым его привяжут затем за руки и за ноги...

-- Я невиновен! Я невиновен! -- зарычал он. Винт развинтили, и с ноги Рене сняли ужасный инструмент.

Нога была окровавлена. Когда Рене хотел встать и идти, он снова отчаянно крикнул и сел на лежанку.

-- Нога сломана? -- спросил король.

-- Нет, ваше величество, но Рене придется долго хромать!

-- В таком случае он будет хромать всю жизнь, потому что жить ему осталось уже недолго! -- ответил Карл IX. -- Перейдите к следующему номеру!

Один из помощников принялся раздувать мехами жаровню. При виде страшного огня Рене опять подумал, что лучше всего будет для него признаться. Но тут его взгляд встретился со взглядом судьи Ренодэна, и он вздрогнул: глаза судьи открыто приказывали ему молчать, тогда как строгий тон голоса уговаривал признаться! Ренодэн даже осмелился сделать Рене успокоительный знак!

Когда огонь был разведен, помощники палача взяли Рене на руки и поднесли к жаровне. Тогда палач схватил его за левую руку и поднес ее к пламени жаровни. Хотя огонь и не касался руки, но ожог был очень сильным.

Рене же, ободряемый взглядами Ренодэна, рычал:

-- Пощады! Пощады! Я невиновен! Я работал в Лувре с ее величеством! Пощады, ваше величество, пощады!

Палач выпустил руку Рене, помощники опустили его на пол. Тогда несчастный подполз на коленях к королю и стал с рыданиями молить о пощаде, уверяя в своей невиновности.

-- Господин Парижский, -- холодно спросил король, -- какую руку вы сожгли сейчас?

-- Левую, ваше величество!

-- А, ну теперь сожгите правую! Это самая виновная, ею негодяй убил Лорьо!

-- Ваше величество, мне кажется, что следует отложить пытку до завтрашнего дня. Рене может долго пробыть в обморочном состоянии, и обморок может легко перейти в смерть.

-- Ну что же, пусть! -- согласился король. -- Завтра перейдем к пытке клиньями. Да уберите вы от меня эту падаль! -- крикнул он, ктвнув на бесчувственное тело Рене. -- От него несет вонью! Ну, пойдем завтракать, Крильон, я умираю с голоду!

Когда король ушел, Ренодэн подумал со слабой усмешкой: "Я начинаю верить, что Рене не будет казнен!"