Снег.
Первое действие

Станислав Пшибышевский

Снег

Драма в четырех действиях
Перевод с польского Н. Эфроса

Действующие лица:

Тадеуш

Бронка - его жена

Ева. - ее подруга

Казимир - брат Тадеуша

Макрина

Лакей

Первое действие
Столовая. Сквозь большие, высокие окна и через стекла зимнего сада видны занесенные снегом деревья и сугробы снега. В углу - большой старомодный камин, около него - дрова, которые Казимир. время от времени подбрасывает нервно в огонь. Бронка стоит у окна и тревожно глядит на снег.

Первое явление
Казимир и Бронка

Казимир. Ну, чего ты так волнуешься? Не будь ребенком. Чего ты боишься?

Бронка. Да побойся ты Бога, Казя. Разве ты не видишь, какая метель. Снег целый день все идет, идет... Смотри, какие сугробы. А там, за городом, по дороге на целые версты - ни деревца. Кучер может сбиться с пути, сани свалятся в ров.

Казимир (перебивая ее)

Бронка. Ах, какой ты недобрый!

Казимир. Ну. Не сердись. Но, право, вы - точно двое детей. Это что-то необычайное, какая-то редкая аномалия. Ведь вот уже целый год, как вы женились, а нежничаете так, точно вчера только узнали друг друга.

Бронка. От этого-то наша жизнь так и прекрасна!

Казимир. Конечно, конечно... Ну, признайся, милая Бронка, сколько ты получила любовных посланий от твоего Тадка за то время, что его не было дома?

Бронка. Ах, если бы ты только знал, какое чудное он мне написал письмо. Если бы ты знал, как я люблю его письма. Кажется, никто, кроме него, не умеет говорить такие прекрасные слова.

Казимир. Ну, слова - это еще не очень трудно. Но, конечно, Тадеуш. тебя любит. (Задумчиво.) Да, он тебя очень любит. Позавидуешь вашему счастью, вашей любви... Глядя на вас, невольно кисляем станешь. Все чаще мне начинают сниться какие-то сентиментальные идиллии, грезится какое-то уютное гнездышко и в нем - любящая, нежная, заботливая женщина, при которой я мог так спокойно работать. Ах, надоело мне, измучило меня это вечное скитание по белу свету. Все эти произведения искусств, все эти музеи, театры, ипподромы, Париж, - все это - ложь, ложь, ложь... Как все это опротивело! Везде одно и то же, одно и то же... И всюду таскаешь с собой все ту же свою вечную скуку...

Бронка. Казя, Казя, какой ты грустный!.. Такой бездонной грусти я еще не видала.

Казимир. Да...

Бронка. А что, если б ты влюбился... А, Казя?

Разве в тебя? От этого я не далек.

Бронка (шутя). Ах ты глупенький, да что бы ты стал делать с такой простушкой, как я! Это не для тебя.

Казимир (с иронией). Нет, именно для меня. Довольно с меня этих глупых, пустых пав, которые разыгрывают роль каких-то демонических натур и противно играют в темперамент и страстность. Довольно с меня этих приторно-сладких ангелов-вдохновительниц. Довольно этих горбатых ведьм, которые пляшут на Лысой горе науки, знаний и общественного служения. Поверь мне, я говорю очень искренно, - меня в конец измучили эти половинчатые существа, эти эпипсихидионы. (Трет себе лоб, нервно бросает несколько поленьев в камин, ходит по комнате.) Да, мне нужна... да, такая простенькая девушка, такая белая, добрая простушка... Проводить длинные вечера у камина с нею, с такой чистой, не знающей ни греха, ни зла. Мне нужно чувствовать подле себя женщину, которая не знала бы ни принципов, ни направлений, ни всевозможных "изломов", а была бы просто человеком с горячим, чистым сердцем. Да, тогда бы и я мог забыть и ложь и всю свою тоску.

Бронка. Ох, как ты себя обманываешь! Два дня занимала бы тебя такая девушка, а потом... Ну, а что потом, ты и сам можешь себе ответить.

Казимир. Ты думаешь? Странно, отчего это я могу целыми днями разговаривать с такой вот простенькой, как ты сама себя назвала, могу открывать ей всю свою душу делиться с нею каждою мыслью - и не только не чувствую ни на секунду скуки, но, наоборот, нигде еще не проводил я таких милых славных дней, как здесь, у брата с тобой... Знаешь, Бронка, я не на шутку влюблюсь в тебя...

Бронка (подделываясь под его тон) Знаешь, если бы ты не говорил всего этого таким скучающим тоном, чуть-чуть грустно, сам думая о чем-то совсем, совсем другом, я бы, пожалуй, подумала, что ты не прочь затеять со мной легкий флирт.

Казимир (смеясь). Почему бы и нет, прелестная дама? Отчего бы не позволить себе такого невинного развлечения, безобидного и для себя, и для других? Это было бы прекрасно... Ну, вот точно выпьешь рюмочку огненного Амонтильядо.

Ну, у меня нет охоты пробовать этого огненного Амонтильядо. (Взволнованно.) Но что же это значит, что Тадеуш не едет? Знаешь, Казя, кучер наверное опрокинул сани в ров.

Казимир. Да не будь такой нетерпеливой! Дорога теперь тяжелая, снег глубокий, нельзя же загнать лошадей до смерти.

Бронка. Да, да, конечно, ты прав. Только ты, Казя, своим скучающим видом, своей холодной меланхолией, так скверно действуешь на меня, так угнетаешь, что...

Обрывает.

Казимир. Что... Ну, говори же - что такое? Что...

Бронка. Что я готова побежать и разбудить Еву... Не могу я понять, чего она вечно спит?..

Казимир. А может быть, и не спит.

Бронка. Значит, избегает быть с нами...

Казимир. Нет, но чувствует, что нам без нее лучше.

Бронка. переменилась. Я не знала, что можно так сильно измениться... в такое короткое время.

Казимир. В чем же она изменилась?

Бронка (с некоторым смущением). Видишь ли... я все еще... у меня еще остался этот институтский стыд... говорить о таких вещах... Но тебе можно сказать, потому что ведь ты - ну, как будто не мужчина...

Казимир. Совершенно верно. Расскажи, расскажи, что-нибудь о панне Еве, очень любопытно.

Бронка. Вот, видишь ли, она - сирота, очень богатая. И в этом ее несчастье - она всегда могла исполнять все свои прихоти. Только я не о том хотела сказать тебе. Мы были вместе в пансионе и между нами была какая-то удивительная любовь. Она любила меня до безумия, любила до того, что иногда ее любовь удручала меня, мучила. То она делалась бесконечно доброй, становилась, точно ягненок, с которым можно было играть, рабыней, которая угадывала каждую мою мысль. А потом опять становилась капризной, как тиран, ревновала к каждой моей мысли, к каждому движению сердца...

Казимир. Ну, а потом?

Бронка. Опекун после смерти жены взял ее из пансиона, и она стала совершенно свободной, полной госпожой и своей воли и своего состояния, - она была вполне предоставлена своей меланхолии, может быть, и скуке... Вот, Казя, была бы для тебя подходящая жена!

Казимир. Гм... Но ты еще ничего не сказала о перемене, которая вдруг произошла с ней.

Бронка. Вот видишь, видишь, какая я бестолковая. Ничего не могу рассказать толком до конца. (Задумалась.) Ну, так вот, несмотря на все свои капризы, на все сумасбродные неожиданные выходки, она была страшно веселая и всегда у нас хороводила. Все и всех умела она поднять на смех, вышутить. А теперь... не знаю, не могу ясно представить себе, а только чувствую, что... вот видишь ли, Казя, мне стыдно признаться в этом, но она - она стала какая-то чужая мне... Не чувствую я себя с нею такой свободной, как бывало раньше, и какой-то у меня смутный страх к ней, и... какая она красивая! Она, правда, очень красивая? Скажи, правда?

Не знаю, я еще не обратил на нее внимания.

Бронка. Да ты слепой, что ли? Нет, ты и в самом деле перестал быть мужчиной!

Казимир. Может быть... может быть, ты и права. Но теперь твоя гостья начинает меня интересовать. Так чем же объяснишь такую перемену? Разбитым сердцем? Обманутой любовью?

Бронка. Любовью? Это у нее-то? О, нет, мой Казя!

Казимир. Почему это ты говоришь так уверенно?

Бронка. Да потому, что я знала многих молодых людей, которые ухаживали за ней, и я знаю, что она только играла ими. Единственный человек, которым она действительно интересовалась, был Тадеуш. Но что-то оттолкнуло их друг от друга...

Казимир. Так и Тадеуш. знал ее?

Бронка. Да, знал, еще прежде чем со мною познакомился.

Казимир. И они не влюбились друг в друга?

Бронка (отступает, точно ее чем-то неприятно поразило).

Казимир. Да, конечно, правда, или, вернее, может быть, правда. Я не так глубоко знаю женское сердце.

Бронка. Боюсь я только, не сделала ли я неприятности Тадеушу, что позвала ее к нам без его ведома, так вдруг, неожиданно... Может быть, он предпочел бы провести несколько дней после возвращения только с нами одними. Для меня она - сестра, я так люблю ее... Но для Тадеуша она чужая...

Слышен колокольчик саней, въезжающих во двор.

Бронка (с радостным криком). Приехал Тадек... Тадек приехал! О, наконец-то!

Выбегает в дверь налево.

Второе явление
Казимир

Казимир (садится, смотрит ей вслед с невыразимой грустью, крутит взволнованно усы, бросает полено в камин, ходит взад и вперед по комнате, берется за голову, говорит шепотом). Да, да... Поздно... поздно...

Садится, закуривает папиросу. Задумчив, апатичен. Из передней слышен голос Бронки. "Дорогой мой Тадек... Тадек мой!" Казимир. сильно вздрагивает. Голос Тадеуша: "Ах как я по тебе соскучился!"
Лицо Казимира поддергивается болезненной усмешкой.

Третье явление
Казимир, Бронка, Тадеуш

Бронка.

Тадеуш. Да мне вовсе не холодно, детка! (Здоровается с Казимиром.) Ну, Казя милый, хорошо ли стерег дом? Не вскружил еще Бронке голову своей метафизикой и искусством?

Казимир. Где там?.. Больше всего старался подготовить Бронку к мысли, что совсем не уеду от вас.

Тадеуш. А что, хорошо тебе здесь?

Бронка. Пойдем же, Тадя, к камину... Пойдем - ты весь промерз!

Тадеуш. Очень тебе благодарен за твой камин, только вот что - очень я на этом морозе проголодался... Хорошо бы поесть!

Бронка. Ах, отлично, милый, сию минуту. (Убегает.)

Четвертое явление
Казимир и Тадеуш

Тадеуш (веселый, счастливый). вся душа. И эта страшная тоска, наша общая, семейная тоска уже охватила меня, точно какой-то тяжелый кошмар.

Казимир. Да, знаю, знаю, в каком ты тогда был страшном, безнадежном состоянии. С тревогой читал я каждое твое письмо, я боялся прочесть в нем: "Прощай, дорогой брат, я ухожу от смертельной скуки в лоно вечности". Я даже собственно не боялся, потому что смерть - единственное спасение от скуки. Но все-таки невесело получить такое письмо от брата... Вдруг... Но объясни мне, каким образом ты, которого я всегда знал таким сильным, всеми любимым юношей, полным жизни и силы, - каким образом тебя вдруг захватило такое отчаянное настроение? Ну, про себя я не говорю, я не удивляюсь, я с детства был кисляем и увальнем, но ты-то, - ты?...

Тадеуш. Долго было бы рассказывать, я бы нагнал на тебя скуку рассказом о страшных муках, которые я перенес. Не узнай я Бронки, я бы погиб.

Казимир. небрежно Разве причиной была женщина?

Тадеуш. И да, и нет... Я и сам хорошенько не знаю... Какая-то неопределенная тоска, - по ком, по чем, - не знаю...

Казимир. Что же это была дурная, извращенная женщина?

Тадеуш. Нет, напротив. Но она отняла у меня способность жить. Она мучила и себя, и других. Ею владел какой-то слепой дух уничтожения. О, как я страдал!

Казимир. Ну, и что ж дальше?

Тадеуш. Дальше?.. Гм... Она хотела быть рабой, но была госпожой... Я так боялся потерять ее, а удержать не умел. Я стал презирать себя, ненавидеть и ее, и себя. Ничего не помогало.

Казимир. Ну, и...

Ну, и кончилась эта страшная баллада.

Казимир. С тех пор ты с ней никогда не видался?

Тадеуш. Последнюю весть от нее и получил в день нашей свадьбы. Она прислала мне такое сердечное, теплое, трогательное письмо, - и я забыл о всем дурном, что было в нашем прошлом.

Казимир. А может быть, это была только злая выходка мстительной женщины?

Тадеуш. О, нет, нет. Она была подругой Бронки, она горячо и искренно любила ее и была очень счастлива, что Бронка. выходит за человека, которого она, - она сама так писала, - чуть было не сделала несчастным.

Казимир (пытливо). И с тех пор ты не видел ее?

Тадеуш. Нет.

Казимир. И никогда и не думал о ней?

Тадеуш. Нет. В моем сердце, в моих мыслях есть место только для Бронки.

Казимир. А если бы ты ее вдруг увидал?

задумчиво). Если бы я ее увидал? Нет... Это не произвело бы на меня впечатления. Давно выгорела вся любовь к ней. Да, впрочем, была ли это любовь? Не знаю. Может быть, это было только юношеское самолюбие человека, который ни в чем не находил себе опоры и доходил до безумия из-за того, что не может сделать своей ту, которой хотел обладать. Прибавь к этому стыд перед собой, чувство неуверенности, страх за свои надежды, - и у тебя будет полное представление, в каком состоянии была тогда моя душа. (Встает, ходит по комнате.) Если б я ее увидал... так, вдруг... гм... Может быть, там, на самом дне души и дрогнуло бы что-нибудь...

Казимир. Сдается мне, - не очень ты уверен в себе.

Тадеуш. Да, если бы у меня не было Бронки... Но видишь ли, я с моей энергичной, сильной натурой, не хорошо я себя чувствовал в средневековых стенах, холодных и унылых, в которых та женщина только и умела жить. Там было страшно по ночам. Там жили привидения. И энергия моя таяла, как воск на огне. Ужасная меланхолия сушила мозг в моих костях. Моя голова создана для того, чтобы купаться в лучах солнца, мои руки, чтобы бороться, когда представится борьба. Смотри, - они еще мощны... (Выпрямляется, крепкий, сильный и вдруг с веселым смехом громко хлопает в ладоши.) Где же ты, Бронка? Иди скорее!

Бронка (за сценой). Сейчас, сейчас.

Казимир. А где ты познакомился с Бронкой?

Тадеуш. А у моего дяди. В лесу. Она ехала верхом, лошадь ее чего-то испугалась и понесла. Смотрю и удивляюсь, что за сумасшедшая скачка, потом понял, что и сама амазонка не ожидала такого галопа, хотя держалась очень смело. Каким образом удалось мне остановить коня на всем ходу, уже и сам не знаю... Ну, пришлось за это проваляться несколько недель в кровати, зато я нашел Бронку, покой и счастье.

Казимир (с иронической усмешкой).

Тадеуш. Да, интересное. До того интересное, что когда я, бывало, раньше читал о таких происшествиях в романах, - а я от смертельной скуки читал множество всяких романов - я и не воображал, что такие истории могут приключиться и в жизни.

Пятое явление
Казимир, Тадеуш и Бронка

Входит Бронка, за нею лакей с подносом, на котором закуски и вино.

Бронка (нежно подходит к Тадеушу, гладит его рукой по щеке). И какой же ты нетерпеливый! Я хотела все сама для тебя приготовить.

Тадеуш. Ну, зачем так много?

Бронка. До ужина еще долго... Ешь, ешь!

Тадеуш (наливает водки, пьет за здоровье Казимира, закусывает и говорит, жуя). Ну, скажу я вам, - и снег! Просто не видать ничего! Совсем занесло...

Бронка. Ах, я так боялась за тебя.

Казимир (шутя).

Тадеуш (обнимает голову Бронки). Ах, ты, неисправимая детка! Не можешь ни на шаг отпустить меня от себя!

Бронка. Потому что я знаю, - когда ты со мной, с тобой ничего не может случиться.

Тадеуш (вдруг вскакивает). Ах, ты... Память у меня стала хуже, чем у курицы! Сейчас, сейчас вернусь!

Идет к дверям.

Бронка. Куда ты?

Тадеуш. Сейчас, сейчас, родная... Это сюрприз!

Уходит в переднюю. За сценой сильный голос Тадеуша: "Павел! Павел!"

Шестое явление
Бронка и Казимир

Бронка (весело, как дитя). Должно быть, опять привез мне какой-нибудь дорогой подарок Нет, надо на него серьезно рассердиться... Сколько уж у меня всякого бархата, шелка, всяких дорогих материй! Он совсем засыпал меня ими.

Он любит тебя, а для мужчины, который любит, - великая радость делать такие сюрпризы. Послушай, Бронка... Ведь и ты ему приготовила сюрприз. Я вот все думаю, будет ли ему это приятно? Тадеуш. теперь такой счастливый, а ведь счастье вдвоем, - оно ревниво, эгоистично. Я иногда начинаю бояться, не мешаю ли я вам, а ведь та женщина, которая, как ты сказала, совсем чужая Тадеушу...

Бронка (живо). Нет, нет... совсем нет. Тут - наша женская хитрость. Если хочешь сохранить любовь мужчины, нужно немножко отстранить его от себя, оставить его на время. Я отлично придумала, очень хорошо. Я буду с Евой, мы будем болтать, читать, играть, а он пусть ездит на охоту, пусть бывает у соседей, торгует с покупщиками хлеба, а потом, стосковавшись, возвращается домой.

Казимир (с грустной иронией). Ну, я не думал, что ты умеешь прибегать к такой тонкой тактике.

Бронка (со смехом). Вовсе она не тонкая, а только хорошо испытанная еще нашими матерями и бабушками.

Казимир. Да хорошо, хорошо, только я боюсь, как бы это не испортило Тадеушу настроения. Я люблю видеть в нем эту силу, этот размах жизни, люблю это спокойное равновесие человека, уверенного в себе, каким он всегда бывает при тебе.

Бронка. За Тадеуша не бойся. Только бы ты-то не бродил по целым вечерам, точно олицетворенное несчастье, только бы ты не портил мне самой настроение. Ну, проси у меня скорей прощения и целуй руку!

Казимир берет ее руку, но не целует и смотрит ей в глаза.

Бронка. Ну, что это значит?

Казимир. Ничего, позволяю себе только эту роскошь - немного подержать твою славную, добрую, теплую детскую ручку. От этого у меня точно что-то оттаивает около сердца.

Бронка. Правда, Казя, ты такой грустный, такой измученный!

Казимир. Что делать? Всегда так бывает, если человек не родился под такой счастливой звездой, - как вот Тадеуш.

Седьмое явление
Бронка, Казимир и Тадеуш

Входит Тадеуш. и расстилает дорогую шелковую шаль у ног Бронки.

Тадеуш. Этой шалью я бы должен был устлать всю дорогу от самого порога нашего дома, прежде чем ты выбежала ко мне на встречу. А я, несчастный, запрятал чудную ткань под сиденье и совсем забыл про нее.

Бронка (бросается ему на шею). Золотой мой, хороший ты мой, неисправимый мой расточитель!

Казимир (смотрит на них, потом встает). Ну, оставляю вас с вашим счастьем... Напишу пока несколько писем. (Бронке.) А к ужину, к этому семейному торжеству, надо будем, пожалуй, и фрак надеть?

Бронка. Обязательно, иначе и не смей показываться на мои ясные очи!

Ну, так до свиданья. (Идет, стоит минуту у окна и говорит про себя.) Ах, и когда это снег перестанет идти? (Обращается к Тадеушу.) Эй, Тадеуш, и какой же ты счастливый, что снег не может омрачить твою душу!

Уходит.

Восьмое явление
Бронка и Тадеуш

Бронка (смотря вслед Казимиру). Что такое с Казимиром? Такой он сегодня грустный, задумчивый.

Тадеуш. Тебе тяжело с ним? Разве ты еще не привыкла к нему?

Бронка. Ах, нет, ты ведь знаешь, как мне хорошо... Знаешь, он действует на меня... вот как ласковое осеннее солнце. Грустно с ним немножко, но хорошо, тихо.

Тадеуш. Да, да. Наш род исчезает. Он и я - мы последние, слабые, осенние ростки на старом, когда-то таком могучем дереве нашего рода.

Бронка. Ну, в Казимире род ваш, может быть, и исчезает, но только не в тебе. О, ты такой сильный, мощный, ты весь - счастье, сила!

обнимает ее, подводит к камину и усаживает около себя). Это твоя любовь, твоя любовь дала мне силу и мощь.

Бронка. А твои глаза то загораются, как угли, точно хотят воспламенить весь мир, то опять делаются такими добрыми, такими нежными... (Берет его голову, прижимает к груди и целует ему глаза.) Если бы я могла их целовать... целовать без конца... до беспамятства...

Тадеуш (кладет голову ей на грудь). Мое счастье... Как я люблю твою прекрасную любовь...

Бронка (играет его волосами). Какие у тебя чудесные, мягкие волосы! Знаешь, точно я прикасаюсь не к волосам, а к какой-то бесконечно нежной, пушистой травке. Знаешь, на дворе, перед домом моего отца росла такая травка, мягкая-мягкая, как пух. Не поверишь, с каким наслаждением я купалась в ней. Вот так бы я хотела и в твоих волосах купаться.

Целует его волосы.

Тадеуш. А помнишь, как понесла тебя лошадь?

Бронка. Ах, я так испугалась, до смерти, ничего не могла сообразить, и в то же время было так дивно хорошо, я чувствовала какое-то особенное наслаждение от того, что вот меня несет сильная лошадь, смелая, необузданная, прекрасная.

Тадеуш. А помнишь, как я брал тебя на руки, прижимал к своей груди и носил по комнате!

Бронка. Ты - мой, мой, мой... Говорят, что девушка перед венцом должна плакать, убиваться. А я не плакала... я только кричала от счастья, кричала от радости, что скоро твои санки, запряженные дикой тройкой, повезут меня к тебе, в твой дом.

Тадеуш. Помнишь ту январскую ночь?.. Небо искрилось, искрился замерший снег, а лошади неслись и были все в пене.

Обнимает ее все сильнее.

Бронка. О, прижми меня к себе, прижми так, как тогда... Помнишь, ты всю меня спрятал в свою шубу. (Вдруг отодвигается от него) Скажи мне, почему, когда мы уже приехали к тебе домой, глаза твои вдруг засверкали таким холодным, стальным блеском?

Тадеуш. Я ставил крест над своим прошлым.

Бронка. Над прошлым? Какое же у тебя было прошлое?

Тадеуш. Какое прошлое?.. О... большое, и страшно печальное прошлое... Целая Голгофа мучений и боли, целая геенна борьбы с самим собой, падений, разочарований, отчаянья, презрения и к себе и ко всему миру.

Бронка. Ты любил когда-нибудь?

Тадеуш. Я и сам не знаю, была ли это любовь. Может быть, мне только казалось, что это была любовь. Не хочу я пускаться в теории, что такое любовь, и что - не любовь, только думается мне, что в каждой любви должна быть гордость, царственная уверенность и в себе и в той, кого любишь, а эту уверенность я почувствовал только подле тебя.

гладит его). Тадек, скажи мне откровенно... Я сегодня много говорила с Казимиром об Еве...

Тадеуш (удивленный, слегка нахмурившись). Об Еве?

Бронка. Да, об Еве. Чего же мой повелитель так нахмурился?

Тадеуш. Нет, ничего, я только вспомнил, как тебе в первые недели после нашей свадьбы хотелось похвастаться перед нею нашим счастьем... А мне ничего не надо, только бы быть с тобой, с одной тобою, потому что счастье любви - оно такое бесконечно нежное, хрупкое, - какой-нибудь пустяк, мелочь может разбить его.

Бронка (боязливо). Какой пустяк?

Тадеуш. По большей части, присутствие постороннего человека. А знаешь, Ева. очень изменилась... Казимир, тихий и печальный, действует на тебя, сказала ты, как осеннее солнце, а она, она - точно кратер, угасший после извержения, но который с минуту на минуту грозит новым извержением.

Бронка. Откуда ты ее так хорошо знаешь?

Тадеуш. Откуда? Ведь ты помнишь, я иногда встречался с нею. Я заинтересовался ею, вот как Казимир еще недавно интересовался всем неведомым, каким-нибудь экзотическим экземпляром цветка или растения.

Бронка (Тадя! Тадя!

Тадеуш (удивлено). Что, деточка, что?

Бронка. Видишь ли, я слышала, что когда люди всегда бывают вместе, их любовь ослабевает, что им нужно иногда расставаться, и тогда их любовь сохранится во всей своей силе; нужно, чтобы они почувствовали тоску друг по другу и тогда опять бежали один к другому... Не знаю, откуда у меня эта мысль, но я хотела бы, чтобы ты ездил на охоту, бывал у соседей... и вместе с тем, я знаю, я не могла бы сидеть так целыми днями одна, ждать тебя...

Девятое явление
Те же и Ева

Тяжелая портьера на двери в соседнюю комнату раздвигается и в дверях показывается Ева. Бледна, как мертвая, смотрит на Тадеуша и Бронку с выражением жестокой тоски. Они сидят лицом к камину и не видят ее.

Бронка. Что же, права я, Тадя, скажи мне, а? Ведь так?

Тадеуш. Да откуда у тебя, детка дорогая, такие мысли? Разве может кто-нибудь любить сильнее, чем я тебя люблю... после года жизни вместе, больше рваться к любимой женщине, чем я к тебе?

Бронка.

Вынимает письмо из-за корсажа и горячо его целует.

Ева (на минуту ушла за портьеру в соседнюю комнату, где зимний сад, ходит там несколько раз взад и вперед, нервно и беспокойно. Вдруг начинает говорить). Я слышу здесь голоса, но ваши ковры слишком мягки, и вы не слышите моих шагов.

Тадеуш (Кто это? Кто это?

Бронка. Тадек, что с тобой? (Смотрит на него пристально и идет к двери.)

Широко раздвигает портьеру. Тадеуш. смотрит, точно видит все это во сне. Ева. входит. В это время занавес падает.