Снег.
Второе действие

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Та же комната. Зимние сумерки. За окном искрится белый саван снега. В камине огонь. Сцена некоторое время пуста. Затем входят Тадеуш и Ева.

Первое явление
Ева и Тадеуш

Ева (подбегает к камину и греется у него). У, как мне холодно, холодно! А я думала, что согреюсь около вас...

Тадеуш. Ты нигде не согреешься.

Ева. Как? Да ведь я же для того и приехала сюда, чтобы подле вашего счастья согреть свое сердце.

Тадеуш (с иронией). Чтобы согреть сердце, надо прежде всего иметь его.

Ева (растягивая). Во-о-т как?

Тадеуш. Да. Но оставим это... Почти всю нашу прогулку, а она продолжалась часа три (смотрит на часы), - мы все время только и говорили друг другу такие комплименты... Не поговорить ли о чем-нибудь другом?..

Ева. Что ж, начинай... Только раньше вели зажечь огонь. Эти сумерки, меланхолический огонь в камине... искрящийся блеск снега за окнами и эти мягкие ковры, портьеры... Это опасно... Это будит тревогу, поднимает какую-то тоску... Ты сам обставлял квартиру?

Тадеуш. Сам.

Ева. И вполне сознавал, что ты делаешь?

Тадеуш. Вполне.

Ева. А ты знаешь, что твоя квартира - точная копия с моей?

Тадеуш. Знаю.

Ева. Зачем же ты это сделал?

Тадеуш. Хотел испытать свои силы, хотел убедиться, что я уже отвык, забыл, подавил в себе воспоминание об этом кошмаре.

Ева (усмехаясь). И для этого-то повесил у себя в кабинете мой портрет, который я сама рисовала и подарила тебе?

Тадеуш. Ты была в моем кабинете?

Ева. Да, почти целую ночь накануне твоего приезда.

Тадеуш. Что же ты там делала?

Ева. Что делала?.. Наслаждалась счастьем, видя, что ты любишь меня и тоскуешь по мне.

Тадеуш.

Ева. Нет, нет, не ошиблась. Твой кабинет, он похож скорее на храм, в который ты уходил на целые часы от своего счастья, от своего теплого гнездышка, от коралловых губок Бронки, чтобы терзать там свое сердце, чтобы тосковать о том, что дает тебе чувство странного наслаждения, и всеми силами рваться к тому, что зажигает твою кровь огнем безумия. О, да, рваться и тосковать, тосковать...

Тадеуш. О чем?

Ева. О том, что дает тебе страдание или тревогу стремлений. Ты создан для борьбы, ты мечтал когда-то быть вождем, ты мечтал о созданье новых миров. Ты останавливался в борьбе только для того, чтобы среди трупов и развалин снять с головы шлем и отереть пот с чела... Не для тебя эти тихие уголки, мягкие ковры, камины с весело играющими огоньками! Все это годится для твоего брата с его истлевшей душой...

Тадеуш (строго смотрит на нее). Лучше скажи мне, зачем ты приехала? Не могло же у тебя быть таких преступных инстинктов, чтобы разбить счастье двух существ, да к тому же еще счастье человека, который благодаря тебе чуть не погиб?

Ева (смеется). Почти что так... Как мне жаль, что я так скоро выпустила тебя из своих рук!

Тадеуш. Не ты выпустила, я сам вырвался из них!

Ева (задумчиво, глядя пристально в огонь). Да, правда. Меня поразила твоя сила, и только тогда я полюбила тебя...

Тадеуш (насмешливо смеется). О, знаю, знаю... Но позволь, ты все перебиваешь меня... Ответь на мой вопрос, - зачем ты приехала?

Ева. Разве ты не знаешь, что Бронка. звала меня? Может быть, это было невинной хитростью, чтобы заставить меня приехать сюда... Но она писала, что больна.

Тадеуш. Ты не должна была приезжать.

Ева (Почему? Ведь ты же так настойчиво звал меня, ведь ты так упорно тосковал по мне.

Тадеуш. Я тосковал по тебе? Я звал?! Да я совсем забыл про твое существование.

Ева (грустно). Нет, ты не забыл. Все в твоем доме полно мною. Едва я переступила порог твоего дома, я почувствовала, что это - мой дом, что здесь царю полновластно я, - я одна.

Тадеуш. Ха, ха... ты говоришь об обстановке... Что ж, я тебе сам это скажу - я умышленно старался подражать обстановке твоих комнат, потому что... Видишь ли, - например, когда пьяница отучит себя от водки и хочет убедиться, действительно ли он отвык, он, несмотря на отвращение, время от времени выпивает рюмку - другую. И вот если ему не захочется еще, всей бутылки, тогда значит, - он освободился от власти своего порока. Понимаешь теперь? Я нарочно так устроил здесь, чтобы все, все напоминало мне тебя.

Ева. И все-таки...

Тадеуш. Да, и все-таки я никогда не думал о тебе, ты мне даже не грезилась во сне.

Ева (бросает полено в огонь, точно не слыхав слов Тадеуша). Но ты много выстрадал, бедняга. В твоей душе, верно, была ужасная борьба, ужасный разлад. Иметь полную возможность быть счастливым, иметь богатство, иметь все к своим услугам, наконец, - иметь любящую и любимую жену... А ты ее в самом деле любишь?.. Может быть, ты только устал от борьбы, от мук, и вот теперь среди трупов и развалин снял свой боевой шлем и отираешь пот с пылающего лба?..

Тадеуш (насмешливо). Когда-то мне нравились твои аллегории, но теперь они ничего мне не говорят!

Ева (не обращая внимания на его слова). Ты счастлив, что можешь отдохнуть в зеленеющей долине, но ведь ты только потому счастлив, что отсюда можешь пойти приступом на горы. (Опять задумчиво оборачивается к камину.) О, как бы я тогда любила тебя!

Слушай, Ева, ты должна оставить мой дом. Перестанем играть недомолвками, недоговоренными словами. Ты знаешь, как я тебя любил... Снег, белый, мягкий снег лег на все воспоминания, на всю боль, на всю борьбу и все страдания... А если бы снег стаял...

Ева. Что же тогда?

Тадеуш. Тогда было бы очень скверно...

Ева. Для кого?

Тадеуш. Для тебя, для меня, а прежде всего - для Бронки.

Ева (трет себе лоб). Да, для Бронки, для Бронки. О, я очень люблю ее... (После короткой паузы.) Да, Бронка была бы очень несчастна...

Тадеуш (подходит к ней и садится рядом). Слушай, но слушай внимательно и постарайся понять, что я тебе скажу. У тебя есть привычка делать вид, что ты не слышишь, но теперь уж будь добра и оставь это милое обыкновение... Шуткам теперь не место.

Ева (равнодушно). Слушаю и постараюсь понять.

Тадеуш. Я скажу тебе прямо, - я очень встревожен, очень беспокоюсь. Я скажу даже больше - я часто думал о тебе, я даже тосковал по тем испытаниям, которым ты меня подвергала, может быть, тосковал даже по тем мукам, которые я пережил подле тебя, - но теперь оставь меня! Я люблю Бронку и никогда не расстанусь с нею!

Ева. Не расстанешься - так замучаешь ее. Опять обновились раны в твоем сердце, ты летишь опять на огонь... С той самой минуты, как ты услышал мой голос вон из-за той портьеры, - сразу рухнул весь тот карточный домик, который ты строил с таким трудом, с таким усердием и который ты называешь своим счастьем. Да, да, меня не обманешь... Тесно тебе в этом тихом, теплом уголке. Все рвется в тебе - идти напролом, завоевывать миры. Ты - последний из той великой, прекрасной породы, для которых был слишком мал этот глупый уголок, называемый Европой.

Тадеуш (с раздражением). Покорно благодарю за эти новые миры, которые можно завоевать, вырезав стадо глупых, ни в чем неповинных баранов.

Ева. Не то. Нужно прежде всего успокоить море, прорыть горы, нужно пережить все страдания и все восторги, чтобы открылся глазам этот новый мир. А если такой конквистадор случайно наступил железною ногою на какой-нибудь цветок, - разве это важно?.. (Протяжно, немного сонно.) Что из того, что придется вырубить лес, хотя бы и самый чудесный лес, чтобы дать своим глазам упиться новым, неведомым чудом?..

Тадеуш. Что же дальше?.. дальше?!..

Ева. Постой... (Вдруг смеется) Ха-ха... Как кипит в тебе пылкая кровь конквистадора. (Смотрит на него и снова упавшим тоном.) Нужно раньше успокоить море, прорыть горы, раздавить железною ногою цветок...

Тадеуш (гневно). Ты думаешь о Бронке?

Ева молчит, мешает лопаткой огонь и подбрасывает новые поленья.

Тадеуш ( О Бронке?

Ева (равнодушно). Да, ты угадал.

Молчание, во время которого Тадеуш нервно шагает по комнате.

Тадеуш (подходит к ней). Ева, прошу тебя, молю, оставь нас в покое!

Ева. Но для тебя все равно не может быть покоя.

Тадеуш. Знаю, знаю, но пусть он будет хоть для Бронки.

Ева. Видишь, Тадеуш, как ты слеп. Да неужто же ты не видишь, какими тревожными глазами глядит она?.. Неужели ты не замечаешь, как ее глаза, точно у испуганной ласточки, останавливаются то на мне, то на тебе?.. Как я люблю ее!.. Ты не заметил, как она была сегодня неестественно возбуждена, как она то и дело обращалась к Казимиру, точно хотела в нем найти поддержку...

Молчание. Тадеуш продолжает ходить по комнате.

Тадеуш. Гм... Так ты веришь, что я создан для того, чтобы завоевывать новые миры?!.. Но к чему это?

Ева. Чтобы твоя жизнь была полна красоты, и чтобы сам ты был прекрасен.

Тадеуш. А если я не сумею ничего завоевать?

Ева. Тогда ты погибнешь, - в этом будет тоже красота!

Тадеуш.

Ева. И в этом - красота! Тот, кто чего-нибудь добивается, кто мучается, но стремится к чему-то, - тот, хотя бы он и не достиг никакой цели, - прекрасен!

Тадеуш. А если он стремится только к миру, к покою и уютному уголку у теплого камина?

Ева. Это - для Казимира!

Тадеуш. А для меня?

Ева (пристально смотрит на него и улыбается). Для тебя?.. Я - только я - одна я!

Тадеуш (останавливается перед нею, сдавленным голосом). Почему же, почему тогда, когда я все нес к твоим ногам, когда я действительно мог бы с тобою и через тебя завоевать те новые миры, о которых ты говоришь мне, - почему же тогда ты оттолкнула меня?

Ева. Потому что тогда ты не сумел быть моим господином.

Тадеуш. А теперь?

Ева. А теперь я люблю тебя, люблю за то, что ты хотел забыть меня, за то, что хотел победить себя, потому что только сильные умеют побеждать себя. Я люблю тебя со всей тоскою и страхом, что ты не захочешь быть моим.

Тадеуш (нервно смеется). Надо зажечь лампу. Бронка. может войти каждую минуту... Она еще, пожалуй, и в самом деле оправдает твои романтические фантазии и подумает, что я провожу с тобою сладкие heures de confidence! [часы тайного свидания - фр.]

Ева (равнодушно). И долго ты так скитался по свету?

Тадеуш (с удивлением смотрит на нее и отвечает, подражая ее тону). Да, долго, года два.

Ева. Кажется, был даже в Африке?

Тадеуш (с иронией). Да, был... Но все, что там можно было открыть, уже открыл Стэнли... А я охотился на тигров... Ты права... Ха-ха-ха... Ведь я создан конквистадором... Но когда у меня на глазах тигр растерзал двух негров, - право, я не испытывал никакого чувства торжества... И только...

Ева (язвительно). Только - что?..

Тадеуш. Ничего особенного... В голове у меня блеснула простая мысль, что вот теперь и мой черед...

Ева (насмешливо). А у тебя не было оружия?

Тадеуш (тем же тоном). Заряды подмокли.

Ева. И ты не боялся смерти?

Я искал ее. Ведь и в этом есть красота - быть растерзанным таким царственным зверем!

Ева. Да, и в этом красота... А вот и Бронка. вернулась.

Слышно, как отворяются двери в передней; доносится громкий разговор Бронки с Казимиром.

Второе явление
Входят Бронка и Казимир

Бронка (возбужденно). Ах, если бы вы видели, как дивно хорошо было кататься. Лед сверкает искрами замерзшего снега! А луна, луна!.. Чудно, чудно... Правда, Казя? Ты ведь и сам говорил, что это дивно. (Обращаясь к Еве.) Нет, завтра ты непременно должна пойти с нами. Все точно нарочно для тебя сделано: снег, луна и Казя, Казя, ха-ха-ха... Ты не смотри, что он такой скучный, я никого не видала, кто бы так великолепно катался на коньках.

Казимир. Ну, Бронка. по своей привычке все преувеличивает. Вовсе уж не было так дивно! Снег на пруду совсем не расчищен, и милая моя невестка забавлялась тем, что бродила по колено в снегу.

Бронка (рассеянно). О, как он лжет, как он лжет... Ах ты, недобрый... (Вдруг к Тадеушу) Ты, Тадя, может быть, недоволен, что я была так долго? Но видишь, дорогой, я знала, что ты с моей Евой, и я нарочно хотела, чтобы вы побыли вместе, чтобы, наконец, через год ты сбросил с себя свой деревенский вид и поднялся опять с Евой в те области, которые для меня, бедной, слишком высоки. (Прижимается к Еве) Ах, какая ты, Ева. счастливая, - ты совсем другая, чем все мы! Я так хорошо помню, как после обручения приехала к тебе... слышишь, Тадя? Комната была вот такая, совсем, совсем такая, как вот эта, в которой мы сейчас... Поразительно, Ева, - твоя комната была совершенно так же меблирована, как наша.

Ева. Ну что же в этом удивительного, Броня... Просто, должно быть, случайное совпадение.

Тадеуш (холодно). Вероятно, один и тот же драпировщик отделывал квартиру пани Евы и мою.

Бронка. Гм... Да, должно быть... Помнишь, Ева, как мы с тобой сидели у камина? Ты смотрела на огонь, а я рассказывала тебе без конца уж и сама не знаю - о чем... обо всем, что приходило в голову, и ты была такая добрая, такая терпеливая...

Вдруг разражается смехом, Тадеуш подходит к ней.

Тадеуш (нежно). Что с тобой, детка дорогая, отчего ты сегодня такая возбужденная?

Бронка. Ах я хотела бы летать!.. Высоко-высоко, как птица, но только все бьюсь крыльями о землю... И такая тоска, так страстно хочется взлететь, а крылья - будто свинцовые... Ева, Ева, какая ты счастливая...

Казимир. Вот видишь, говорил я тебе, что такой усиленный спорт вреден. Как я ни просил тебя, как ни умолял, ты не хотела послушаться меня, а теперь вот будешь расплачиваться за это романтическое катанье на коньках.

Бронка (с упорством). Вот уж нет, совсем нет, у меня часто бывают такие нервные припадки... Просто я - глупый, капризный ребенок.

Вдруг начинает рыдать и убегает в соседнюю комнату. Ева быстро встает и хочет идти за нею.

Нет, оставайтесь, я пойду сам. Я скоро успокою ее.

Уходит за Бронкою^.

Третье явление
Казимир и Ева

Казимир (тревожно). Бронка, должно быть, больна, целый день она была такая встревоженная и как-то искусственно возбужденная...

Ева. Я сама удивляюсь - никогда еще не видала я ее такой.

Казимир (вдруг). Но вы заметили, что Бронка. со вчерашнего дня стала совсем другой!

Ева. Я только что говорила об этом вашему брату.

Казимир. Заметили вы, какая она была неспокойная вчера вечером и сегодня весь день?

Ева. Конечно, - и страшно удивлена!

Казимир. И вы не догадываетесь, в чем причина такой внезапной перемены?

Ева. Нет.

Казимир. Гм... Но вы наверно заметили также, что и Тадеуш. стал сам не свой, какой-то задумчивый, раздражительный!

Ева.

Казимир. Но зато я знал: он приехал веселый, счастливый, влюбленный в Бронку, давно уже не видал я его таким полным сил и веры в себя, в свое счастье...

Ева. Ну и что же?

Казимир (быстро взглядывает на нее). И я не могу понять такого внезапного перелома.

Ева. Знаете, мне начинает казаться, что вы мне приписываете эту внезапную перемену в его настроении?

Казимир. Заметили вы, что Бронка. пришла сегодня к завтраку с заплаканными глазами? Я мог бы присягнуть, что она проплакала всю ночь.

Ева. И вы думаете, что я в этом виновата?

Казимир. Да совсем нет, мне и в голову не приходило... Тут совсем другое... Я не хотел бы, чтобы вы хоть на секунду подумали, что я собираюсь испытывать вас, - но со вчерашнего дня все так поразительно и так резко изменилось. Чувствуется в воздухе какая-то странная загадка... Я хотел бы ее разгадать... Видите ли, я - человек нервный, а такие люди не выносят духоты перед бурей.

Ева. Духоты перед бурей.

Казимир. Да, как бы это ни называлось, во всяком случае есть что-то в воздухе и такая чуткая душа, как душа Бронки, чувствует это инстинктом... О, слышите, как она плачет?

Видно, как в соседней комнате Тадеуш прижимает к себе Бронку и старается ее успокоить. Пауза.
Казимир. прислушивается с все возрастающей тревогой.
Ева быстро встает и беспокойно ходит по комнате.

Казимир ( Слышите?

Ева. Тише... тише...

Казимир (берет ее за руку, подводить к окну). Будем откровенны! Я не знаю вас, но того, что я слышал о вас от Бронки и от Тадеуша, достаточно, чтобы составить себе о вас ясное понятие.

Ева (равнодушно). Не мучьте меня теперь... Я ведь знаю все, что вы хотите мне сказать.

Казимир. Нет, нет, вы не знаете... Никогда я не вмешивался в чужие дела, даже в то, что касается самых близких, любимых людей, - даже Бронки и Тадеуша.

Ева. Скажите откровенно... Вы знаете от Тадеуша, что нас связывали самые близкие отношения? Я знаю, он часто писал вам и, конечно, открывал вам в письмах свою душу в течение трех-четырех лет. Вы знаете, что он меня любит. И вы знаете, что такую любовь может занести снег, но только для того, чтобы сделать ее еще более горячей, еще более сильной и властной?!..

Казимир. Это именно и хотел я сказать вам!

Ева. Бронка. рассказывала вам, что я любила ее до безумия, что мы были в пансионе неразлучны? Она рассказывала вам все это?

Казимир. Да, вчера она долго говорила об этом.

Ева. Вы откровенны... Хорошо, и я буду с вами откровенна. В прошлом еще году приезжала она ко мне - невестой Тадеуша, сияющая, счастливая, о, какая счастливая!.. Сердце мое разрывалось на части, но я помирилась с мыслью, что она будет женою человека, которого я так безумно любила.

Казимир. Вы любили его?

Ева. Да, когда потеряла... А теперь вы хотите спросить меня, зачем я приехала сюда разрушать счастье моей подруги?.. Ведь правда?

Может быть, у меня мелькнул на минуту такой вопрос... Скажу вам откровенно, особенно сильной симпатии к вам у меня нет. То есть я не то хотел сказать... Только уж очень у нас мало общего, но это не мешает мне быть справедливым... (Вдруг.) Вы всегда тосковали?

Ева, прижавшись головой к стеклу окна, молчит.

Казимир. Всегда вы рвались к тому, чего, как вы сами знали, нельзя достать?

Ева. поворачивает к нему лицо и продолжает молчать.

Казимир. Главною целью вашей жизни было привязать к себе человека и тащить за собою, человека, который пойдет за вами слепо - куда угодно, и у которого тоска никогда не утихнет...

Ева (горячо). Да.

Казимир (быстро). И этот человек - Тадеуш?

Ева (с силой). Да.

Казимир (быстро). А Бронка?

Ева. Послушайте, как она теперь счастливо смеется... Знаете, что сейчас будет?

Казимир. Ну?

Ева. ноты в наших признаниях. (Долго смотрит на Казимира.) Ведь вы не будете отпираться?

Казимир. От чего?

Ева. Что любите Бронку?

Казимир (пристально смотрит на нее). Да.

Ева. Слышите, как она смеется? О, этот милый, серебряный, звонкий смех.

Казимир. Идемте, идемте.

Четвертое явление
Ева и Казимир. Входят Бронка и Тадеуш под руку, веселые, счастливые.^.

Бронка (Еве.). Дорогая, любимая моя! Ты, ведь, знаешь меня... Вы все были всегда со мной слишком добры. И ты портила меня своей добротой, а Тадеуш. уж совсем меня испортил. Ты ведь знаешь, Ева, я такая сумасбродная, у меня бывают минуты, когда я делаюсь совершенно сумасшедшей.

Ева. Ну чего ты опять стала печальной? За что просишь прощения? (Гладит ее по лицу.) Ах ты, моя мимоза!.. Какая ты нервная, впечатлительная!

Бронка. (Нервно, торопливо, отрывисто) Видишь ли, на меня нападают иногда такие странные предчувствия... Нет, не то, не то... Вот тогда... Нет, это - не властное предчувствие несчастья... Это - только далекое, далекое воспоминание о тех страшных часах, которые я пережила в детстве, когда я напрасно искала по всему имению сестру. Я знала, что с ней случилось что-то ужасное. Я это чувствовала, чувствовала. Я обыскала весь лес, обошла весь берег реки и, еле дыша от усталости, возвратилась домой. (Все с большим возбуждением, все сильнее прижимаясь к Еве.) Ах, Ева, Ева! Мне казалось, что кто-то гонится за мною, хватает меня за волосы... И я упала на траву у самого балкона... Я закрыла лицо ладонями, чтобы не видеть, а они шли... шли...

Ева. Кто?

Бронка. Мужики, а с ними моя нянька, и несли мою любимую сестру... Она утонула в озере...

Ева (невольно). В озере?

Бронка. Да, да... в озере. (Тадеушу.) Вели засыпать озеро. Мне так отчетливо вспомнилось наше глубокое черное озеро...

Тадеуш. Успокойся, Бронка, успокойся, я сделаю все, что ты захочешь. Хочешь, я сравняю его совсем с землею? (Вдруг взволнованно, быстро взглядывает на Еву. Бронка, прижавшаяся к ней, не могла видеть этого.) Да, я сделаю это... Засыплю озеро землею, деревья вокруг него вырублю...

Ева. А может быть, велите и снег смести с земли? Ах, дети, дети... Ну, теперь очередь дошла и до Тадеуша!

Бронка. Разве, Тадя, я тебя сегодня чем-нибудь рассердила?

Что ты, Бронка, ничуть... Только ты ведь знаешь, мне делается так грустно, когда я вижу, что ты и при мне не можешь забыть всех этих болезненных впечатлений своего детства.

Ева (гладит ее по лицу). Забудь, забудь их. Оставьте нас, господа, ненадолго с Бронкой... Она успокоится подле меня!

Казимир. Вы правы... Пойдем, Тадеуш!

Бронка. Смотри, я уже успокоилась. Только вы ступайте... Мне хорошо будет с Евой, она одна всегда умела успокаивать меня.

Казимир. и Тадеуш. идут к дверям.

Казимир (в дверях к Еве). Вы хотели пройтись по парку...

Ева. О, потом, потом, когда Бронка. совсем успокоится.

Бронка. Так пойдемте все вместе.

Ева. Нет, нет, родная, я хочу быть здесь желанным гостем, а гость может очень мешать молодым супругам, если его нужно постоянно занимать. (Продолжая гладить ее по лицу.) Тебя пугают черные глаза озера, а в этом уголке так уютно вдвоем с мужем.

Казимир уходит при первых ее словах.

Пятое явление

Бронка. Скажи, Ева, я очень несносная?..

Ева (задумчиво). Нет, нет, - только меня удивляет твоя неожиданная выходка.

Бронка. Не сердись на меня, Ева!

Ева. Нет. Даже если бы...

Бронка (как будто угадывая ее мысли). Если бы - что?

Ева. Даже если бы та перемена, которая произошла в тебе... (Обрывает.) Будь со мной откровенна!.. У тебя какой-то непонятный страх... Может быть, это и не страх, но я не чувствую в тебе того доверия ко мне, которое было прежде...

Бронка (после короткой паузы). Я откровенна с тобою и всегда буду с тобой говорить откровенно... Только... ты так изменилась...

Ева (усмехаясь). Я изменилась?

Бронка. вместе со мною, что Тадеуш. женится на мне.

Ева (невольно). Да, правда, прошла целая вечность.

Бронка. И так безрадостно и с таким страхом смотрю я на дно этой вечности. Вот видишь, видишь, потому-то и припоминалось мне то черное озеро. (Ева. гладит ее по волосам.) Может быть, я немного простудилась, может быть, что-нибудь помутилось в моем уме, только я чувствую теперь прикосновение твоих рук не так, как прежде. Прежде, когда ты прикасалась ко мне, мне казалось, словно ты хочешь выжечь на мне печать своей любви. Ведь ты знаешь, есть такие прикосновения, которые обжигают, как раскаленное железо. А теперь... они такие чужие, такие далекие... Да, да... О, подожди... Знаешь, вот точно тоска осени срывает с каштановой аллеи желтые листья...

Ева. Тоска?

Бронка. Да, тоска. Ах, как меня поражает твоя тоска! Помнишь, когда мы были вместе в пансионе, я боялась твоей бурной, ревнивой любви, а теперь я боюсь твоей тоски. Скажи мне, Ева, почему я всегда должна была тебя бояться?

Ева. моя, как прежде... Ты любишь мужа, ты, может быть, даже сама не сознавая, боишься чего-то... А, знаю! (Вдруг смеется.) Может быть, ты, родная, ревнуешь? А? Скажи мне откровенно.

Бронка. Нет, нет, я не ревную, но, правда, я боюсь...

Ева. Чего?

Твоей красоты...

Ева. Что это значит?

Бронка. Что значит? Видишь ли, ты могла бы быть красавицей, самой красивой из всех женщин на свете и все-таки я бы не боялась, потому что я знаю, что Тадеуш. и не взглянет на эту красоту, но твоя красота - она иная... Ты будишь такие желания и такую тоску, которых раньше человек не знал. Ты можешь приковать к себе и увлечь за собой человека, хотя ты сама не знаешь, что он идет следом за тобою, а он не знает, куда его ведет твоя красота... Но он идет, идет, ничего не видя, и все дальше... дальше...

Ева.

Бронка. Не знаю, не знаю. Я не понимаю всего этого, но только чувствую. Что-то рвет мне на части всю душу, рвет мозг, но я не знаю, что это такое... (Задумчиво.) Казя как-то говорил мне, что есть какая-то точка, в которой сходятся все крайности... Не помню хорошенько, как он это говорил, но вот вроде того, что бесконечно большая сфера делается плоскостью, и я в это время думала о черном озере и о том, что его глубина может сделаться бесконечной, и тогда - то, что было его дном, сольется с небом. Куда?.. Или в черную глубину озера или высоко, высоко, к величественному небу...

Ева. Откуда у тебя такие мысли?

Бронка (быстро взглядывает на нее, потом улыбается). (Вдруг сделавшись грустною) Смотри, теперь, когда что-то такое ясное всплыло на поверхность моих предчувствий, моего страха, когда я начинаю угадывать, что било ключом у меня глубине, но не могла выбраться наружу, - теперь я так благодарна тебе... Снова ты кажешься мне близкой... Но как странно... И во мне начинает просыпаться какая-то тоска... А может быть, я слишком слаба, чтобы тосковать? Чтобы переносить муки этой тоски?

Ева. О чем тебе тосковать? Разве все твои желания уже не исполнились?

Бронка.

Ева. Какое же? Ты знаешь его?

Бронка. Нет еще, нет еще.

Пауза.

Бронка, Ева и Казимир

Казимир (входит, говорит тревожно Бронке). Ну, дорогая моя невестка успокоилась?

вдруг делается веселой). Уходи, уходи, ты хочешь опять меня расстроить. Довольно с меня твоей философии о каких-то крайностях, которые должны сходиться в какой-то точке!

Казимир (шутливо).

Бронка. Да, только за это я должна благодарить уж никак не тебя, потому что ты своей скучающей миной можешь всякого довести до отчаяния.

Казимир. Подожди, завтра ты увидишь у меня еще более скучающую мину.

Покорно благодарю.

Казимир (Еве). Ну, может быть, вы теперь пойдете со мною? Тадеуша я засадил за одно свое дело, в котором сам буквально ничего не понимаю.

Ева.

Обнимает Бронку, укладывает ее на шезлонг и покрывает платком.

Бронка. Ах, как мне хорошо, как хорошо!

Ева и Казимир. уходят.

Бронка одна.

Бронка (некоторое время лежит, потом поднимается на шезлонге, тревожно прислушивается, потом вынимает из-за корсажа письмо, смотрит на него, целует, закрывает письмом лицо и тихо плачет). Тадя, Тадя! Любимый мой!

.