Гаргантюа и Пантагрюэль.
Книга V.
Глава XLIII. О том, как вода фонтана казалась тому, кто ее пил, тем самым вином, какое ему больше нравилось.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гаргантюа и Пантагрюэль. Книга V. Глава XLIII. О том, как вода фонтана казалась тому, кто ее пил, тем самым вином, какое ему больше нравилось. (старая орфография)

XLIII.

О том, как вода фонтана казалась тому, кто ее пил, тем самым вином, какое ему больше нравилось.

После того она приказала подать нам кубки, чаши, стаканы из золота, хрусталя и фарфора и любезно пригласила нас напиться из фонтана, что мы охотно сделали; фонтан этот был фантастический, из драгоценного материала и редкой работы, еще более удивительной, нежели та, о которой смел мечтать Плутон. Цоколь был из чистейшого и прозрачного алебастра, высотою в три пяди, в форме семиугольника, с архитектурными украшениями в дорическом вкусе. Внутри он был круглый. На каждом углу возвышалась круглая колонна из слоновой кости или алебастра, - новейшие архитекторы называют их portri, - и их. было семь по числу углов. Вышина их от основания до архитрава доходила до семи пядей. Первая колонна, та именно, которая, при входе во храм, бросилась нам в глаза, была из небесно-синяго сапфира. Вторая, гиацинтового цвета, с греческими буквами А I в разных местах, изображала тот цветок, в который была превращена гневливая кровь Аякса. Третья была из бриллианта, сверкавшого, как молния. Четвертая - из красного рубина, горевшого пурпуровым и фиолетовым пламенем, как аметист. Пятая была из изумруда, в пять раз великолепнее изумруда Сераписа в египетском лабиринте, блестящее тех изумрудов, какие вставлены были вместо глаз в мраморного льва, лежавшого около гробницы царя Гермия. Шестая - из агата веселее и разнообразнее по колерам, нежели тот, который был так дорог Пирру, царю Эпиротов. Седьмая - из прозрачного сиенита, белизны берилла и сиявшого, как мед Гиметта: в нем луна двигалась, как на небе, полная, или как в новолуние, в приращение, или на ущербе.

Эти камни были посвящены древними халдеями семи небесным планетам. Поэтому над капителью первого камня, сапфира, находилось изображение Сатурна из свинца с косой в руке и с золотым журавлем у ног, искусно эмальированным теми колерами, какие присущи этой птице. Над вторым, гиацинтовым, красовался Юпитер из олова с золотым, эмальированным орлом на груди. Над третьим - Феб из чистейшого золота с белым петухом в руке. Над четвертым - Марс из коринфского железа со львом у ног. Над пятым, из меди, Венера из того самого металла, из которого Аристонид сделал статую Афамаса, чтобы выразить её красноватой белизной стыд, испытываемый им от созерцания сына Леарха, умершого у его ног от падения. Над шестым - Меркурий из твердой, неподвижной ртути, с лебедем у ног. Над седьмым Луна с борзой собакой у ног. И эти статуи были вышиной, в третью часть колонн и разсчитаны с такою математической точностью, что с ними не мог выдержать сравнения Канон Поликлета, про которого говорили, что он превзошел само искусство.

в Лидии. Арки между колоннами были сделаны из того самого камня, из которого состояла первая колонна: так, арка между сапфировой и гиацинтовой колоннами была из сапфира; между гиацинтовой и бриллиантовой - из гиацинта, и так далее. Над арками и капителями колонн возвышался купол, служивший крышею фонтану, который позади планетных столбов начинался с семиугольника, но постепенно становился круглым. Хрусталь, из которого он был сделан, был так тонок, прозрачен и гладок, так равномерен во всех своих частях, без прожилок, пятен и неровностей, что Ксенократ во всю свою жизнь ничего подобного не видывал. На нем искусно вырезаны были все двенадцать знаков зодиака, двенадцать месяцев года с их аттрибутами, оба солнцестояния, оба равноденствия, вместе с эклиптикой и некоторыми главнейшими неподвижными звездами вокруг южного полюса, и все это было изображено с таким искусством и точностью, что я заключил, что то была работа царя Несепса {Египетский астроном.} или древняго математика Петозириса. {Тоже египтянин.}

На верхушке купола, приходившейся как раз в центре фонтана, виднелись три грушевидные жемчужины, сверкавшия, как слезы, и соединенные между собою в форме лилии, величиною более пяди. Из её чашечки выставлялся карбункул, величиной в страусовое яйцо, с семиугольной гранью (число, излюбленное природою) и до такой степени великолепный и ослепительный, что, взглянув на него, мы чуть было не ослепли. Солнце и молния сверкали не ярче, и компетентные судьи должны были бы признать, что этот фонтан и вышеописанная лампа превышают в великолепии и оригинальности все сокровища Азии, Африки и Европы, вместе взятые. Пантарб {Филострат в своем сочинении "Жизнь Аполлония" говорит, что пантарб - драгоценный камень, находимый в Индии, сходный с магнитом.} индийского магика Ярхаса побледнел бы перед ними, как звезды бледнеют перед полуденным солнцем.

Что значат, в сравнении с ними, обе жемчужины, которые египетская царица Клеопатра носила в ушах, как серьги, и одну из них, - подарок триумвира Антония, оцененную в сто сестерций, - распустила в уксусе?

Что значит, в сравнении с ними, платье Помпеи Платины, все покрытое изумрудами и маргаритками, которым восхищалось население Рима, про который говорилось, что он - убежище и хранилище победоносных воров всего мира.

Вода била из фонтана тремя отверстиями и каналами, выложенными дорогим перламутром; они шли в направлении вышеупомянутого семиугольника и образовали две переплетенных спирали. Мы осмотрели их и отвели глаза в другую сторону, когда Вакбюк предложила нам прислушаться к журчанию воды. И вот мы услышали удивительно гармоничный шум, но прерывистый и шедший как будто далеко из-под земли. И от этого он казался нам гораздо привлекательнее, чем если бы слышался яснее и по близости. Подобно тому как чувства наши ласкались созерцанием доступных очам вышеописанных вещей, так и уши наши упивались слышанной гармонией.

- Ваши философы отрицают, чтобы движение возможно было посредством фигур. Слушайте и глядите, и убедитесь в противном. Посредством улиткообразной спирали, вместе с пятью подвижными клапанами, - подобно тем, какие имеются в полой вене, вступающей в правую полость сердца, - бьет вверх этот священный фонтан и производит такую гармонию, что она доходит до житейского моря.

После того она приказала дать нам пить.

По правде сказать, мы не принадлежим к тем олухам царя небесного, которых нужно силком заставлять есть и пить, и никому не отказываем, кто вежливо приглашает нас выпить. После того Вакбюк спросила нас, каково нам показалось питье. Мы отвечали ей, что находим, что это чистейшая, свежая, ключевая вода, еще чище и свежее, нежели вода Аргироиды в Этолии, Пенея в Фессалии, Аксиуса в Македонии и Кидна в Киликии, чистота, прозрачность и прохлада которой соблазнила Александра Македонского выкупаться в ней, хотя он и предвидел вредные последствия от этого кратковременного удовольствия.

- Ага, - заметила Бакбюк, - вот что значит плохой вкус, благодаря которому мускулы языка не различают хорошенько того, что по ним стекает в желудок. Странные люди, разве у вас глотка выложена камнем и так нечувствительна, что вы не различаете вкуса этого божественного напитка? Принесите сюда, - сказала она своим прислужницам, - щетки, чтобы хорошенько прочистить им глотку.

приказанию, мы наелись их до-сыта и почувствовали жажду.

Тут она нам сказала:

- Некогда еврейский военачальник, ученый и храбрый, когда вел свой народ в пустыне, причем тот испытывал великий голод, придал манне небесной такой вкус, подействовав на их воображение, что им показалось, что они едят мясо. Здесь то же самое, когда будете пить эту чудесную жидкость, вы почувствуете вкус того вина, какое вы себе представите. Итак, воображайте и пейте!

Мы так и сделали, причем Панург, вскричал:

- Ей-Богу, это - Бонское вино и лучшее, какое я когда-либо пил; пусть мною завладеют девяносто чертей да еще шестнадцать в придачу, если я говорю неправду. О! Чтобы подольше им наслаждаться, я бы желал иметь глотку, длиною в три пяди, как желал Филоксен, или такую же длинную, как у журавля, как желал Мелантий.

- А мне кажется, - сказал Пантагрюэль, - что это - вино Мирвуа, потому что я о нем подумал прежде, нежели выпил. В нем одно только дурно, что оно холодно, холодно, как лед, холоднее, чем вода в Нонакрисе и Дерцее и чем вода Контопорийского источника в Коринфе, которая замораживала желудок и пищеварительные органы тех, кто ее пили.

- Пейте, - говорила Бакбюк, - раз, два, три; и если каждый раз представите себе какое-нибудь вино, то тотчас, же ощутите его вкус. И отныне не говорите, что для Бога что-либо невозможно.

- Да мы этого никогда и не говорили, - отвечал я, - мы утверждаем, что он всемогущ.