Пещера Лейхтвейса. Том третий.
Глава 143. Смерть примирила

Глава 143. СМЕРТЬ ПРИМИРИЛА

Согласно уговору, Зонненкамп, Редвиц, Лейхтвейс и его товарищи отправились в путь и прибыли в стан апачей в одиннадцать часов вечера. Они тотчас же разделились. Лейхтвейс с отрядом, приблизительно около тридцати человек, обошел лагерь и подошел к реке. Тем временем Зонненкамп с майором и их людьми заняли противоположные высоты. Лейхтвейсу нужно было переплыть реку Гилу. Он увидел у другого ее берега около двадцати лодок и решил завладеть ими. После короткого совещания с товарищами Зигрист и Бенсберг вызвались достигнуть вплавь соседнего берега и привезти оттуда несколько лодок. Сбросив часть своей одежды, они спустились в воду и, как можно тише, подплыли к ложам. Перерезав веревки, которыми они были привязаны, разбойники увели десять лодок с собой, а остальные спустили вниз по течению. Таким образом, путь бегства был с этой стороны для апачей закрыт.

Лейхтвейс со своими людьми быстро заняли лодки и, переплыв бесшумно реку, поднялись на другой берег. Неслышно вошли они в лагерь. Многочисленные огни указали ему место, у которого собралось большинство апачей. Он с Зигристом шли шагов на двадцать впереди своих людей. Вдруг разбойники остановились, как громом пораженные. Зигрист тихо вскрикнул и в следующую минуту был около Лейхтвейса.

-- Смотри туда, наши жены, обнаженные по пояс, стоят там на костре, - торопливо проговорил он хриплым голосом. - Мщение!.. Мщение!.. Лейхтвейс, отомстим за наших жен!

Лейхтвейс ничего не ответил. Его взгляд был устремлен на гигантского индейца, стоявшего между деревьями, к которым были привязаны несчастные женщины. Он только что собирался поднести факел к костру, чтобы зажечь его.

Мы знаем, что краснокожий великан, выбранный предводителем племени после смерти Лютого Волка, был хуже ехидны.

-- Отойди назад, Зигрист, молю Бога, чтобы моя рука не дрогнула, - проговорил Лейхтвейс.

Он приложил ружье к щеке. Минуту целился и затем выстрелил. Пуля попала сзади в предводителя апачей и убила его. И вслед за этим люди Лейхтвейса бросились на апачей. Посыпался целый град пуль. Индейцы никак не ожидали этого нападения, и большинство из них не имели при себе оружия. В то же время грянули выстрелы белых, стоявших на высотах с Зонненкампом и Редвицем. Их выстрелы опустошили страшным образом стан индейцев.

-- К лошадям! К лошадям! - ревел старейший из племени индейцев.

Во всякой опасности индеец прежде всего заботится о своем самом дорогом имуществе - о лошадях. Часть краснокожих, преследуемая пулями белых, бросилась к тому месту, где паслись лошади. Остальная часть со страшным ревом отбивалась с ожесточением от белых.

Главный центр битвы сосредоточился вокруг костра. Лейхтвейс и Зигрист встали перед своими женами, окружив их тесным кольцом своих людей, чтобы защитить несчастных от секир и копий индейцев. Лейхтвейс велел открыть огонь. Так как его люди были снабжены отличными ружьями, то им удалось удержать индейцев на некотором расстоянии.

Вдруг раздался невообразимый гам и рев, покрывший треск выстрелов. Апачи, побежавшие за лошадьми, кричали в безумном отчаянии своим соплеменникам:

-- Лошади околели, мы погибли, спасайтесь кто может! Спасайтесь... спасайтесь!

Это было сигналом бегства, подобного которому еще не было в истории индейских войн. Апачи, которым было отрезано спасение по реке, бросились в другую сторону, но здесь их встретил Боб с Барберини и десятком белых, посланных с высот для подкрепления. Когда апачи добежали до них, то их встретил ружейный залп. Хотя индейцы защищались с отчаянием, кольцо вокруг них стягивалось все теснее и теснее. Белые сбегались отовсюду, и гора краснокожих, истекавших кровью, росла все выше и выше.

-- Мы спасены, Елизавета, - заговорила Лора, - видишь, Бог не захотел, чтобы мы погибли такой ужасной смертью.

-- Ты еще не спасена, Лора фон Берген, - проскрежетал чей-то злобный голос около них. - И если я не могу овладеть тобой, то по крайней мере ты и Лейхтвейсу не достанешься.

Лора обернулась. Перед ней стоял Батьяни, знахарь апачей. В его руке сверкала секира, которую он, вероятно, отнял у одного из павших воинов.

-- Умри, Лора фон Берген! - крикнул Батьяни страшным голосом. - Умри! Лейхтвейс увидит тебя уже трупом.

Томагавк был нацелен в голову несчастной Лоры. Но прежде чем острие успело врезаться в нее, Батьяни громко вскрикнул и оружие упало из его рук. Какой-то юноша воткнул нож в его грудь. Это был Барберини.

по крайней мере, имею счастье спасти вашу жизнь от руки негодяя Батьяни.

-- Я воздам тебе за это, - крикнул Батьяни, делая большие усилия, чтобы приподняться.

Раздался выстрел, и Барберини упал на землю. Батьяни, должно быть, нащупал пистолет в траве, поднял его и выстрелил в Барберини. Пуля пронзила его грудь. Все это произошло с такой неожиданной быстротой, что Лора и Елизавета не успели помешать Батьяни.

-- Барберини! Аделина Барберини! Тяжело ты ранена? Неужели этот негодяй убил тебя?

-- Мне кажется, он приготовил меня в далекий путь, - глухо ответила Аделина. - Пуля проникла к самому сердцу, мне нет спасения... я это знаю. Я умру здесь, в первобытной глуши Америки.

-- Нет, ты не умрешь! - воскликнула Елизавета.

-- Ты не должна умереть, - повторила Лора. - Ты отважный герой, ты отдала жизнь за мое спасение. Нет, нет, ты будешь жить, хотя бы для того, чтобы я могла вознаградить твое доброе дело!

-- Оно не нуждается в награде, - прошептала Аделина. - Твой муж, Генрих Антон Лейхтвейс, спас мою жизнь, тогда как я уже потеряла право на нее. При помощи труда он дал мне возможность исправить много прежних заблуждений. Это гораздо больше того, что я сделала для тебя, Лора фон Берген.

Лора взяла уголок рубашки, так как дикари отняли у нее платок, и прижала ее к зияющей ране Аделины, остановив струю крови. Елизавета положила к себе на колени голову умирающей, и обе женщины старались всеми способами продлить затухающую жизнь.

Аделина закрыла глаза. Она еще жила, но, казалось, боролась со смертью. Она уже не могла отвечать на вопросы Лоры и Елизаветы: ее губы бледнели и покрывались синевой, ее лицо, такое прекрасное, возбуждавшее некогда всеобщий восторг, тускнело и темнело с ужасающей быстротой.

-- Унесем ее подальше от этих страшных людей, - сказала Лора Елизавете.

-- Смотри, Батьяни еще жив, но я думаю, что он на этот раз не минует смерти: нож Барберини еще торчит в его груди.

С диким криком вырвал граф Батьяни нож из своей раны. Он попробовал привстать, но так как это ему не удалось, то он бросил нож с размаха в Лору. Он прицелился хорошо, и блестящий клинок наверное попал бы в грудь несчастной, если бы Лора быстрым движением не откинулась назад, избавив себя этим от верной смерти. Нож скользнул по ее левому плечу и воткнулся в дерн, обагренный кровью.

Обе женщины отнесли Аделину на такое расстояние от Батьяни, чтобы он не мог видеть ее.

-- Я умру не отомстив, - скрежетал он, яростно стискивая зубы. - Подлая, как она глубоко вонзила нож в мою грудь. Может быть, я еще мог быть спасен, но здесь, между этими варварами, проклятыми дикарями, кто сделает мне перевязку и будет ухаживать за мной? Я истеку кровью, а Лора фон Берген будет жить... жить... и Лейхтвейс будет торжествовать... Черт побери, какой скверный конец!

В это мгновение Батьяни услышал звук шагов: кто-то торопливо бежал по направлению к нему. Он приподнялся, взглянул и увидел двух молодых апачей. Они, должно быть, прорвали плотное кольцо, которым Лейхтвейс окружил их соплеменников, и бежали к реке.

-- Апачи! - закричал Батьяни, озаренный лучом надежды. - Апачи! Не бросайте в беде вашего ученого врача, последователя белого Габри. Апачи, спасите меня, поднимите и унесите с собой. В благодарность я сведу вас в такое место, где вы найдете дичь в страшном изобилии и куда бледнолицый никогда не попадет, клянусь вам! Апачи, возьмите меня с собой. Великий Дух вознаградит вас, если вы воины, настоящие воины, то сжальтесь надо мной!

Апачи вздрогнули, оглянулись назад, где все еще продолжалась борьба. Один из них заговорил:

-- Но ты ведь затруднишь наше бегство. Ты тяжело ранен, а мы должны переплыть на тот берег, чтобы избежать пуль этого проклятого бледнолицего!

-- Да погубит вас Тайфу, - простонал Батьяни, подняв руки к небу. - Апачи превратились в трусов, они бегут... Если вы хотите, чтобы Тайфу и другие боги не гневались на ваше бегство, то спасите святого человека, спасите меня. Я один могу примирить вас со всеми богами. Иначе вы никогда не достигнете места блаженства ваших предков. Ваши красные души будут блуждать по свету, плача и вздыхая, пока не перейдут в тело какой-нибудь змеи, крысы или птицы. Апачи, неужели вы допустите это? Неужели вы убежите без меня?

захватил найденное им у костра ружье. Таким образом они дошли со своей ношей благополучно до берега. Они рассчитывали найти тут лодки и когда говорили Батьяни, что им придется переплыть реку, то предполагали воспользоваться одной из них. Но теперь они увидели, что им придется буквально перебираться вплавь на тот берег. Они рассуждали недолго. Сзади были ужас и смерть, а перед ними - уходящая вдаль река Гила. Если они вернутся назад, то погибнут. Если доверятся течению, то, может быть, еще будут спасены.

-- Вниз, вниз, в реку, - кричал Батьяни хриплым голосом. - Я очень легок, вам не будет трудно переплыть со мною реку.

Индейцы прыгнули в воду. Они поместили Батьяни между собой. Одной рукой поддерживали его с обеих сторон, а другой, свободной, гребли, как веслом. Им приходилось сильно бороться, плывя против течения, и нужно было иметь всю силу и привычку индейцев, чтобы устоять против напора воды. Но по прошествии десяти страшных минут, в продолжение которых индейцы с Батьяни были раз десять на волосок от смерти, их ноги почувствовали твердую землю. Они вышли на берег, пробрались в лес и вместе со своей ношей скрылись в ущельях Сьерра-Невады.

Племя апачей, проживавших в Аризоне, было за эти дни почти окончательно истреблено. Только несколько индейцев избежали кровавой бойни, покрывшей белых в истории индейских войн неувядаемой славой.

Лейхтвейс дрался с ожесточением. Выпустив последнюю пулю, он повернул ружье и продолжал убивать прикладом. Минутами вокруг него не было ничего слышно, кроме треска черепов.

Не меньшие чудеса храбрости выказывал и Зигрист. Злоба против тех, кто оскорбил его жену, заставила его забыть о самом себе. Он принимал участие в самых горячих схватках. Вооружившись секирой, он действовал ею, как безумный. Он не обращал внимания на то, что сам был покрыт многочисленными ранами. Ему доставляло наслаждение видеть, как под его ударами падают апачи.

Рорбек оказался, как всегда, великолепным стрелком: ни одна пуля не миновала цели. Он вместе с Бруно поднялся на маленькую возвышенность и оттуда посылал пулю за пулей в ряды апачей. Стоны, предсмертные крики, падение тел сопровождали каждый его выстрел.

Резике и Бенсберг также дрались в густой толпе. Бенсберг чуть не был скальпирован гигантским индейцем. Сделав неловкое движение, он поскользнулся и упал. На него тотчас же набросился огромного роста краснокожий. Схватив крепко одной рукой его шею, индеец другой рукой уже занес над ним нож. Но, к счастью, Резике заметил опасность, в какой находился его друг, и сильным ударом приклада уложил на месте апача. С разбитым черепом гигант свалился на землю, а Бенсберг, несмотря на рану на лбу, вскочил и снова бросился в битву.

Редвиц также не терял времени на высотах. Отважный кавалерист не довольствовался командой над людьми, но хотел и сам лично принять участие в битве. Он сбежал с опасностью для жизни со скалистых уступов и бросился в битву. Редвиц сеял кругом себя смерть и гибель; множество индейцев упало от его руки.

Что касается старого Боба, то он с наслаждением убивал каждого индейца, пытавшегося выбежать из ущелья.

-- К черту, краснокожие псы, - гремел он каждую минуту. - Похитители женщин! Я вам докажу, что почва свободной Америки не хочет дольше терпеть вас!

Появление старого охотника на поле сражения произвело большое смятение между апачами. Они знали слишком хорошо старого охотника за пушным зверем и до сих пор изо всех белых боялись только его одного. Им было известно, что он владеет ножом не хуже ружья. Белые щадили, сколько могли, детей и женщин, но эти последние не желали пощады; видя, как падали их отцы и мужья, они с раздирающим душу криком и надгробным пением сами бросались под нож и секиру нападающих. Таким образом, от всего племени апачей, числом до тысячи человек, в этот день в живых осталось не более двухсот, да и те, вероятно, были бы перебиты, если бы восход солнца не остановил этого безумного кровопролития.

Ущелье, в котором был расположен стан апачей, представляло ужасную картину. Казалось, будто через всю долину протекала широкая река; вода этой реки была кроваво-красного цвета. Это была кровь индейцев. Вигвамы были снесены. Изрытая почва исчезала буквально под трупами убитых и тяжело раненных.

-- Победа! - воскликнул громко Редвиц. - Мы одержали настоящую победу!

-- Да, мы одержали победу, - проговорил Зонненкамп, спускаясь с высоты и радостно обнимая своего зятя. - Обе женщины спасены, и мы исполнили дело мести и кары.

-- Да, они спасены, - провозгласил Лейхтвейс, - я сам снял их с костра, разрезав связывавшие их веревки. Но во всей этой суматохе я их потерял из вида. Вас же, мой почтенный друг господин Зонненкамп, я благодарю от всего сердца, потому что спасением моей жены и жены моего приятеля мы обязаны главным образом вам. С этой минуты я принадлежу вам душой и телом; положитесь на меня, я до конца жизни буду к вашим услугам, как только вы этого пожелаете.

Зонненкамп взял руку Лейхтвейса и крепко пожал ее.

-- Не мне вы должны служить. Вы должны продолжить дело этих трех лет, дело насаждения цивилизации в этом далеком первобытном крае. Вы должны снова возвести то, что разрушили близорукость и злоба человеческая.

-- Лораберг должен снова возродиться! - воскликнул Лейхтвейс. - Или, по крайней мере, новое поселение должно возникнуть на развалинах Лораберга, хотя бы и под другим названием.

-- Дело не в имени, - перебил его Зонненкамп. - Если в этом поселении будет процветать упорный труд и мирное согласие, то вы будете одним из людей, показавших путь к благодетельной, полезной деятельности. Этот обет вы исполните свято, я знаю, что слово Лейхтвейса так же твердо, как если бы было вырезано медью на камне.

Зонненкамп и майор, Лейхтвейс и Зигрист поспешно пошли по усеянному трупами стану апачей. К ним присоединились и остальные товарищи. Наконец они нашли обеих женщин. К великой радости и счастью мужей, обе были здоровы и невредимы. Но при них они нашли умирающую, около которой Лора и Елизавета стояли на коленях. Это был Барберини, шестой товарищ разбойника Лейхтвейса.

При виде красавицы, истекающей кровью между Елизаветой и Лорой, у Зигриста и Лейхтвейса вырвался крик ужаса. Теперь ни для кого не могло быть тайной, что Барберини была женщина, так как Лора расстегнула кафтан и рубашку несчастной, чтобы облегчить ее дыхание.

-- Что это? - воскликнул вздрогнув Зонненкамп, нагибаясь ближе. - Кто этот несчастный?.. Кто это?..

Слово замерло на его губах. Он нагнулся еще ближе, и когда поднялся, то лицо его было бело как мел и на лбу появились бесчисленные морщины.

-- Аделина! - воскликнул он, дрожа всем телом. - Аделина!.. Моя жена, изменившая мне... Она живет... моя жена живет...

-- Она умирает, - тихо перебил его Лейхтвейс. - Да, она умирает, господин Зонненкамп, ваша жена умирает... Теперь я могу открыть вам всю тайну. Вы дали мне приказ привести в исполнение смертный приговор, который вы некогда произнесли над Аделиной. Я ее увел в лес и поставил к дереву, но когда я прицелился, то моя рука дрогнула первый раз в жизни, и пуля пролетела мимо. Я не мог убить женщины. Тогда Аделина рассказала мне историю всей своей жизни, и я знаю, почему она покинула вас. Клянусь именем Всемогущего Господа, которому я обязан спасением своей жены, что Аделина невиновна. Она была подчинена адской силе и сделалась вашим врагом только потому, что к этому ее обязывала данная ею священная клятва. Теперь не время рассказывать трогательную историю Аделины. Но вы, господин Зонненкамп, конечно, поверите мне, я не стану обманывать вас в такую торжественную минуту. Пусть Бог покарает меня, если я не скажу вам по всей справедливости: простите ее, помилуйте несчастную, господин Зонненкамп, она лучше, чем кажется, и перенесла очень много тяжелого.

-- Я верю вам, Лейхтвейс.

С этими словами Зонненкамп опустился на колени перед умирающей женой.

-- Аделина, - произнес он, глубоко потрясенный, и горячие слезы заливали его лицо. - Аделина... погляди на меня... скажи мне хоть одно еще слово... мне сдается, нам нужно очень многое простить друг другу, прежде чем мы расстанемся навеки...

искавшие друг друга. Аделина Барберини медленно открыла глаза. Ее сверкающий холодным блеском взор остановился на Зонненкампе, который, рыдая, протянул ей руку. Она положила в нее свои усталые белые руки.

-- Пришел ли ты, Андреас... пришел ли ты за тем, чтобы простить меня?.. Знаешь ли ты теперь все?.. Не правда ли, ты теперь больше не осуждаешь меня?.. Ты знаешь теперь, что твоя несчастная жена была неповинна во многом дурном, что она причинила тебе? О, Андреас, скажи мне, что ты меня прощаешь; одно это слово, одно слово, оно будет звучать для меня прощением, когда я буду умирать. Я уйду тихо-тихо... Смерть пошлет мне мир, которого я не могла найти на земле.

-- Аделина! - воскликнул Зонненкамп. - Моя любимая, прекрасная жена, я всегда любил тебя, я и теперь тебя люблю и буду любить до последней минуты моей жизни. Прощаю тебе от души все и тебя молю простить меня, простить ради нашего дитя, нашей Гунды.

-- Наше дитя... - прошептала умирающая. - Передай ей мое последнее прости... Скажи ей, что над ее головой витает благословение ее матери, которая ее всегда любила. Передай ей, что я умираю, примиренная с тобой... примиренная...

Она несколько раз повторила "примиренная", но с каждым разом все тише и тише. Выражение тихого счастья легло на ее просветленные черты.

-- Как сладок твой поцелуй, Андреас, - тихим вздохом пронеслись слова несчастной женщины. - С этим поцелуем моя душа отлетит в вечность.

Но это счастье ей не было дано. Еще с четверть часа продолжались ее предсмертные муки. Она все повторяла "примиренная", "примиренная"... Наконец сознание ее стало блуждать в прошедшем, и страшные картины рисовались перед ее отлетающим воображением.

-- Андреас! - вдруг закричала она выпрямившись и уставившись в пространство стекленеющими глазами. - Держи меня, защити меня, вот он, вот он идет, этот негодяй, Галлони... Ты опять хочешь заставить меня подчиниться тебе?.. Я не хочу... Не хочу... Магнетизм - адское... помогите... Месмер... помогите!.. Андреас... Месмер... я не могу больше понимать вас... Ваши черты сливаются... Я коченею... Как темно кругом... Нет, Мария Терезия, я не могу сдержать клятвы... любовь сильнее королевской власти... Я люблю его... я с ним примирилась, примирилась, примирилась...

Дрожь пробежала по дивному телу Аделины, голова ее откинулась назад, и глубокий вздох порвал последнюю нить, привязывающую ее к земле.

С этими словами Зонненкамп закрыл ей глаза. Долго сидел он неподвижно около покойницы, окруженный разбойниками. Лора и Елизавета стояли тут же, нежно прижавшись к своим мужьям. А над головами этой группы тихо колыхались верхушки гигантских деревьев первобытного леса.

Зонненкамп велел очистить всю долину от трупов дикарей. Их побросали в реку Гилу, течение которой унесло их в море.

Только одна могила осталась в горном ущелье Сьерра-Невады. Рано утром в нее опустили Аделину Барберини. Андреас Зонненкамп, проливая искренние горячие слезы, бросил в нее первую горсть земли. Лейхтвейс и Лора последовали его примеру, за ними остальные разбойники. Очередь дошла до старого Боба. Он по-своему оказал последнюю почесть умершей.

-- Аделина Барберини?!.. Странно... Я поклялся бы, что эта женщина - самый отважный юноша, какой когда-либо попирал равнину Аризоны. О, женщина, или юноша, я крепко любил тебя Аделино, и буду любить, хотя ты и сделался Аделиной Барберини.

с Лейхтвейсом и его товарищами, пустился в дальнейший путь.

В тихом ущелье Сьерра-Невады стоит одинокая могила. Красивейшие цветы первобытного леса цветут на ней, роскошные бабочки и огромные жуки посещают холмик, под которым покоится Аделина Барберини. Ее мятежное женское сердце в дикой глуши Америки нашло наконец себе желанный мир и вечный покой.