Рыжик.
Люцерна

Люцерна

Рыжик со старшим братом Феликсом возвращаются с вечерни и торопятся домой к четырем часам, чтобы успеть поесть.

Старший брат Феликс получит тартинку с маслом или с вареньем, а Рыжик- тартинку с ничем, потому что он слишком рано вздумал корчить из себя мужчину и заявил при свидетелях, что он не лакомка. Он якобы любит самую простую, грубую пищу, с показной жадностью съедает ломоть черствого хлеба, и на этот раз он шагает быстрее старшего брата Феликса, чтобы первым получить свою порцию.

Иногда сухой хлеб кажется слишком уж черствым. Тогда Рыжик набрасывается на него, точно атакуя неприятеля, стискивает его в кулаке, вгрызаясь в него зубами, раздирает его на части так, что только крошки летят.

Сидящие вокруг родные с любопытством поглядывают на него.

Его луженый желудок, желудок как у страуса, смог бы переварить даже камень, даже старую, покрытую медной ржавчиной монету. Словом,Рыжик в еде неприхотлив.

Он наваливается на ручку двери. Дверь заперта.

- Родителей как будто нет дома. Постучи-ка в дверь ногой, - говорит он.

Старший брат Феликс с проклятиями накидывается на тяжелую, усеянную гвоздями дверь и довольно долго колотит по ней. Потом они уже вдвоем, объединенными силами, надсаживаясь, тщетно напирают на нее плечом.

Рыжик.

Ну ясно, их нет дома!

Старший брат Феликс.

Так где же они? Кто знает! Пока что присядем...

На каменных ступенях сидеть холодно, и обоим нестерпимо хочется есть. Они зевают, ударяют себя кулаком в грудь, выражая тем самым свое возмущение.

Старший брат Феликс.

Пусть не воображают, что я стану их дожидаться!

Рыжик.

А между тем только это нам и остается.

Старший брат Феликс.

Я не стану их ждать. Я-то не намерен дохнуть с голоду. Я буду есть сейчас, сию минуту, что бы ни было, хотя бы траву!

Рыжик.

Траву? Ловко придумано! Здорово же мы проведем родителей.

Старший брат Феликс.

Ну конечно! Едят же салат. Между нами говоря, листья люцерны так же нежны, как салат. Это тот же салат, только без масла и уксуса.

Рыжик.

И не надо его размешивать.

Я-то буду есть люцерну, а ты не будешь, - хочешь держать пари?

Рыжик.

Почему же ты будешь, а я нет?

Старший брат Феликс.

Шутки в сторону, хочешь держать пари?

Рыжик.

Давай лучше попросим у соседей по ломтику хлеба и немного простокваши.

Старший брат Феликс.

Я предпочитаю люцерну.

Рыжик.

Идем!

Вот уже перед их глазами заманчиво зеленеет покрытое люцерной поле. Едва вступив на него, они начинают забавляться - волочить ноги, давить мягкие стебли, прокладывать узкие тропки, которые потом долго еще будут смущать людей и возбуждать недоумение: "Да какой же зверь тут прошел?" Холод проникает сквозь штаны и постепенно охватывает коченеющие икры.

Они останавливаются посреди поля и валятся на траву.

- А хорошо здесь! - говорит старший брат Феликс.

Люцерна щекочет лицо, и они смеются, как смеялись, бывало, в те дни, когда спали вдвоем в одной кровати, а мосье Лепик из соседней комнаты прикрикивал на них:

- Да заснете ли вы наконец, противные мальчишки?

Они забывают про голод и начинают плавать, подражая то пловцу, то собаке, то лягушке.

Только головы мелькают в траве. Озорники рассекают руками, расталкивают ногами маленькие зеленые, послушно отступающие перед ними волны, и, опадая, волны эти уже не поднимаются снова.

- Они доходят мне до самого подбородка!--говорит старшин брат Феликс.

- Гляди, я пробираюсь вперед!--говорит Рыжик.

Но надо отдохнуть и мирно насладиться своим счастьем.

Упершись локтями в землю, они следят за воздушной, прорытой кротом галереей, которая излучинами проступает на поверхности земли, как проступают на старческой коже набухшие жилы. Эти кротовые ходы то исчезают, то вдруг обнаруживаются снова и приводят к лужайке, где разрушительница повилика - злое паразитическое растение, чума для пышной люцерны - развесила свои волокна. Западни, расставленные там на кротов, кажутся крохотными деревушками с хижинами, построенными на индийский лад.

- Мы отвлеклись от дела, - говорит старший брат Феликс. - Давай есть! Я начинаю. Смотри, не трогай мою порцию.

Он, как циркулем, описывает рукою круг.

- С меня хватит всего остального, - говорит Рыжик.

Их головы исчезают в траве. Кто бы мог подумать теперь, что они здесь?

Ветер струит ласковое дыхание, переворачивает тонкие листья люцерны, показывает блеклую их подкладку, и все поле слегка колышется.

будто пожирает все целиком, вместе с корнями, ибо он человек бывалый,--Рыжик принимает это всерьез и, будучи более разборчивым, выискивает лишь самые нежные листья.

К чему торопиться?

Стол у них даровой. Над ними не каплет.

И со скрежетом зубовным, с горечью во рту, с возрастающей тошнотой он проглатывает яство, угощается всласть.