Охотники за черепами.
Глава V. Долина смерти

Охотники за черепами

Глава V. ДОЛИНА СМЕРТИ

Несмотря на все свое влияние, Севрэну не удалось убедить купцов отложить отъезд; караван должен был выступить через три дня после описанного бала. Не мог также Севрэн отделить свои вагоны и в одиночку пуститься в такие места, где нельзя иначе путешествовать, как целым караваном. Везти с собою раненого значило почти наверное подвергать его опасности умереть. Приходилось мириться с тем, чтобы оставить Генриха в Санта-Фе на попечении слуги. Здесь больной мог пользоваться необходимым для него отдыхом и советом хирурга.

Севрэн должен был проститься со своим кузеном. В момент отъезда Генрих приподнялся на кровати и в открытое окно видел, как проследовали покрытые чехлами громадные повозки, похожие на движущуюся цепь холмов. Он слышал удары бича и звучные крики вожатых. Купцы, гарцуя на своих конях, проехали мимо его окна, посылая ему рукой прощальные приветствия. Проводив их, молодой человек с тяжелым чувством одиночества улегся в постель.

Ему пришлось пробыть немало дней в болезненном состоянии, несмотря на нежный уход канадца.

Годэ разделял с ним скуку, его веселость исчезла. Вместо веселых канадских напевов, не сходивших, бывало, с его уст, теперь сыпались проклятия на мексиканцев и Мексику.

- Мы никогда не привыкнем к этой жизни, - сказал однажды Генрих своему слуге.

- О, никогда, сударь! - убежденно отвечал тот. - Здесь во сто раз скучнее, нежели у квакеров. Но что прикажете делать! Нам остается только беситься и браниться, да и то не очень громко.

- Годэ! Мы можем уехать из этого противного города. Уедем завтра же.

- Но, капитан, достаточно ли вы сильны, чтобы сесть на лошадь?

- Попробую, милый друг. Если не хватит у меня сил догнать караван, мы остановимся в одном из городов, лежащих на дороге. Нигде не будет хуже, чем здесь. Во всяком случае, мы увидим новые лица вместо тех, которые надоели нам до смерти.

- Верно, капитан, ведь по реке будет много хороших поселений: Альбукерк, Тому. Санта-Фе - настоящий притон разбойников. Хуже не может быть. Какая чудесная мысль - уехать отсюда!

- Чудесная или нет, - сказал Генрих улыбаясь, - но это дело решенное. Приготовьте все за ночь, мы уедем до восхода солнца.

На другой день на заре он выехал со двора гостиницы в сопровождении Годэ и двух навьюченных мулов.

Несколько дней путешественники ехали вдоль берега ДельНорте, вниз по течению. Они проехали, не останавливаясь, мимо нескольких селений, живо напоминавших ненавистный им Сан-та-Фе. Они проезжали каналы для орошения, поля, покрытые свежей зеленью маиса, видели виноградники и большие фермы, которые, по мере приближения к югу, к Рио-Абаго, становились все богаче и цветущее. Вдали, на востоке и западе, виднелась двойная гряда Скалистых гор. Иногда цепи холмов, отделявшиеся от гор, как будто замыкали долину, но зато, когда путешественники переходили их, им открывался новый вид, и это составляло одну из главных прелестей путешествия.

В городах и по дороге Генрих видел живописные туземные костюмы: мужчины носили клетчатые плащи или полосатые одеяла, заимствованные у навагоев, коническую шляпу с широкими полями, бархатные штаны с поясом, украшенным шнурами. На ногах иногда виднелись сандалии, какие носят на Востоке. Женщины, все без исключения, носили кокетливые мантильи, короткие юбки, вышитый корсаж и традиционные маленькие башмачки, которые защищают только пальцы ног.

Путники встречали по дороге многочисленные обозы, нагруженные зерном. Мулы были малы, с короткой шерстью, тонкими ногами и упрямым нравом. Проводники ехали верхом на мустангах. Седла с высоким передом и задом, поводья из конского волоса, смуглые лица и остроконечные бороды всадников, громадные шпоры, издающие шум при всяком движении, восклицания, перемешанные с бранью, - все было ново для Генриха, но, в сущности, он видел все это как во сне. Дело в том, что от усталости он впадал часто в лихорадочное состояние, а в таком состоянии окружающие предметы являются в искаженном виде и утомляют мозг больного. Рана болела, жара и пыль, жажда и плохой ночлег еще более способствовали утомлению. Тем не менее Генрих решил во что бы то ни стало догнать своих товарищей.

На пятый день по выезде из Санта-Фе путешественники въехали в маленькое местечко Парида. Генрих намеревался здесь переночевать, но гостиница была так грязна, что решили доехать до Сокорро. Это был последний обитаемый пункт в Новой Мексике, за которым начиналась ужасная пустыня, известная под именем Долины смерти. Так как Годэ не знал местности, то в Париде необходимо было взять проводника. Это был невзрачный парень, не понравившийся нашим путешественникам, но им сказали, что никто ни здесь, ни в Сокорро ни за какие деньги не согласится их сопровождать. Значит, не из чего было выбирать.

Кроме возможной встречи с апахами Генрих, пускаясь в Долину смерти, рисковал еще своим здоровьем. Рана воспалилась, и лихорадка мучила его. Но ему сообщили, что караван Севрэна и других прошел здесь всего три дня тому назад; он надеялся догнать их и свидеться с Севрэном, прежде чем они достигнут следующей станции Эль-Пазо. Генрих решил выехать на другой день утром и ехать как можно скорее.

Перед восходом солнца путешественники были уже на ногах. Годэ вышел, чтобы разбудить проводника и седлать мулов и лошадей. Генрих готовил кофе, а хозяин гостиницы присутствовал при этом, гордо прохаживаясь в своем плаще.

- Сударь, сударь, - кричал канадец, возвращаясь со двора, - а ведь бездельник скрылся!

- Кто такой?

- Проклятый мексиканец, наш проводник! Он украл мула и скрылся с ним.

- Может быть, он не успел еще уехать, - сказал Генрих, - поищем его в городе.

Надежда эта скоро была разрушена: люди, приехавшие в Сокорро на рынок, встретили по дороге проводника, ехавшего таким ускоренным галопом, на какой только способны упрямые мулы…

Что было делать? Догонять вора - значило потерять целый день. Генрих помирился с потерей и стал искать другого проводника, но всюду слышал один ответ: апахи, апахи!

Он обратился к самому низшему классу населения, к нищим, сидевшим на площади, но и тут услышал: апахи!

Отовсюду раздавался этот ответ, сопровождаемый поднятием указательного пальца до высоты носа, что служит высшим признаком отрицания у мексиканцев.

- Ясно, Годэ, что мы не найдем проводника. Что ты скажешь? Не решиться ли нам проникнуть в Долину смерти одним, без чьей бы то ни было помощи?

- Идет, господин, я согласен следовать за вами.

Они двинулись по дороге в пустыню в сопровождении единственного своего мула. Все жители Сокорро напутствовали их добрыми пожеланиями. Переночевав следующую ночь в развалинах Балверды, они вступили в Долину смерти.

Через два часа достигли прохода Фра-Кристобаль. В этом месте дорога отступает от реки и углубляется в безводное пространство.

Они переехали реку вброд и очутились на левом берегу, где дали вволю напиться своим животным и наполнили водою все бывшие с ними меха.

Проехав несколько миль, они могли уже убедиться в справедливости данного этой местности названия. Там и сям на бесплодной почве валялись кости погибших людей и животных, предметы, занесенные сюда, очевидно, людьми: разбитый кувшин, заржавленная шпора, оборванный ремень, лоскут платья… тысячи других признаков свидетельствовали о судьбе несчастных жертв пустыни.

Как доберутся они до противоположного края? Неужели и они обречены на гибель и только увеличат собой число этих зловещих признаков?

Грустное предчувствие охватило Генриха, когда он глядел перед собою в бесконечную даль; индейцев он не боялся, природа была здесь гораздо более опасным врагом.

Оба ехали молча по следам вагонов, не желая делиться мрачными предчувствиями. Путь их лежал на юг; вдали, на востоке, виднелись горы с белыми вершинами.

Жара была страшная, сильный ветер подымал облака жгучей пыли. Местность была покрыта сухою колючею растительностью, и это замедляло шаги лошадей. Потом они выехали в беспредельные пески; казалось, что песок этот наподобие волн заливал каменистую почву.

Вдруг путешественники остановились, пораженные страшным зрелищем: громадные столбы песка, поднятого вихрем, стояли вертикально над их головами. Такие же колонны из желтых, освещенных солнцем кристаллов носились кругом. Испуганный мул порвал недоуздок и пустился бежать в сторону гор, унося с собой багаж. Годэ бросился за ним в погоню.

Генрих остался один и с ужасом видел, что находится среди девяти или десяти гигантских столбов, которые более и более сближаются между собою. Альп начал громко выть и прижиматься к Моро. Конь с трудом дышал и дрожал всем телом.

Всадник с невыразимым страхом ждал, что будет, в ушах у него звенело, в глазах мелькали разноцветные искры… Наконец столбы столкнулись, непреодолимая сила выбила Генриха из седла. С залепленными песком глазами и ушами, с израненным камнем лицом, он очутился на земле.

Некоторое время он оставался в полусознательном состоянии, и только когда туча песка пронеслась, он мог дать себе отчет, где он и что с ним. Ужаснее всего было то, что он не мог открыть глаз; простирая вперед руки, он звал Моро. Тот отвечал жалобным ржанием. Генрих направился ощупью в ту сторону и набрел на лежащую на боку лошадь. Полчаса употребил Генрих на то, чтобы протереть себе глаза.

Самум миновал, и атмосфера очистилась; Генрих стал звать Годэ, но ответа не было. Сев на лошадь, он начал колесить по пустыне, поминутно выкрикивая имя верного своего товарища, но кругом была полная тишина, на земле ни малейшего следа. Годэ и мул пропали.

… Оплетенная бутылка разбилась при падении, остальной запас воды был на убежавшем муле… река была в пятидесяти милях!..

Отчаяние овладело молодым человеком, присутствие духа его покинуло, и он не знал, что делать, куда направиться. Горы, которые до сих пор служили ему путеводною нитью, теперь, казалось, шли по всем направлениям, и он совершенно запутался во всех этих цепях и долинах.

Вдруг Генрих вспомнил, что в Сокорро ему называли какой-то колодец Око смерти, расположенный на запад от дороги, там иногда накапливалась вода.

Молодой человек еле держался в седле от мучившей его жажды, он опустил поводья, полагаясь на инстинкт лошади. Так проехали они несколько миль на запад, вдруг Генрих вышел из своего столбняка. Он увидал перед собою озеро, воды которого блистали как кристалл. Не мираж ли это? Но нет, берега озера обозначались явственно, не было в очертаниях его той облачности и неопределенности, которая служит признаком марева. Это была в самом деле вода.

его поразило странное поведение Альпа и Моро. Пес с воем выскочил на берег. Лошадь с неудовольствием фыркала.

Очевидно, вода им не понравилась, но Генриху надо было непременно самому убедиться в ее негодности. Он зачерпнул сколько мог ладонью и поднес к губам, вода оказалась соленой.

С этого момента Генрих перестал ясно сознавать окружающее. Когда он впоследствии старался вспомнить, что с ним было, ему казалось, что он, добравшись до возвышенности, слез с лошади. Должно быть, они ехали долго, так как солнце стояло низко на горизонте, и очутились на краю пропасти. Внизу виднелась чудесная река с зелеными берегами… Должно быть, ему хотелось добраться до нее; скала была отвесная, спуска нигде не было… Он слышал шум реки… Какой-то призрак звал его с хохотом к краю пропасти… Он оступился, стал падать, падал долго, бесконечно, а вода была все так же далеко от него. Скала, на которой он испытывал эти адские муки, как будто повисла над ним в воздухе, а солнце красным светом осветило эту хаотическую картину… Дальше он ничего не помнил… За бредом наступила тьма и безмолвие, то есть полное беспамятство.