Охотники за черепами.
Глава VII. Биография охотника за черепами

Охотники за черепами

Глава VII. БИОГРАФИЯ ОХОТНИКА ЗА ЧЕРЕПАМИ

Десять дней пролетели незаметно. Госпоже Сэгин и доктору казалось, что Генрих стал членом их семьи; он был и необыкновенно нежным и скромным, рассказывал им свое прошлое и открывал свой внутренний мир, с Зоей был робок. Он ждал возвращения Сэгина, чтобы сообщить девушке о своем намерении. Он не сомневался в согласии Сэгина; мысленно представляя себе его удивление и признательность за предложение со стороны человека, принадлежавшего к безукоризненной и уважаемой фамилии.

Генрих находил, что таким образом он вполне расквитается с Сэгином за собственное спасение, и преспокойно строил планы своей будущей жизни. После свадьбы он тотчас уедет с Зоей из этой дикой страны, где имя ее отца проклято, поселится с нею в Новом Орлеоне и, отбросив всякую мысль о путешествиях, будет наслаждаться полным счастьем. Он бродил с этими мечтами в одно прекрасное утро по берегу под каштанами, когда к нему навстречу выбежала Зоя.

- Господин Генрих! - кричала она издали, потом остановилась и положила руку на сердце, которое сильно билось, потому что она бежала, как маленькая девочка. - Знаете ли вы, - сказала она наконец, - мой отец приехал в эту ночь. Я только что с ним поздоровалась; он разговаривал с мамой и сказал, что хочет поговорить с вами сию минуту. Слуги побежали вас отыскивать, а я пошла к себе наверх, оттуда увидала, что вы гуляете под каштанами, и побежала к вам навстречу. Папа увидит, что я лучше всех умею исполнять его желания.

Девушка улыбалась, давая это объяснение. Генрих Галлер почувствовал огромное волнение: ведь решалась их судьба, а она и не догадывалась об этом. Может быть, Зоя чувствует к нему только то обязательное расположение, какое предписывается хорошим воспитанием иметь ко всякому гостю? Может быть, ее молодость, детская наивность не позволяют ей еще чувствовать так глубоко, как чувствовал Генрих!

Мысли эти мучили молодого человека; поэтому он молчал, идя рядом с Зоей. Она же смеялась, рвала цветы, звала любимых голубей и ворчала на молодого человека, что он, по-видимому, не радуется возвращению ее отца.

Подходя к дому, Генрих не мог удержаться, чтобы не сказать:

- Вы хотите, чтобы я радовался разлуке с вами?

Зоя остановилась.

- Как, разлуке? - повторила она, причем румянец исчез с ее лица. - Но почему? Нам было так хорошо вместе!

Генрих схватил руку девушки.

- Хотите вы, чтобы нам никогда не расставаться? Это мое самое горячее желание.

- Господин Галлер! - произнес кто-то серьезным тоном за его спиною.

Генрих выпустил руку Зои, обернулся и увидал Сэгина, который выходил из кущи апельсиновых деревьев и с укоризной смотрел на него.

- Папа, - сказала Зоя, бросаясь в его объятия, - правда ли, что вы хотите увезти от нас господина Галлера? Но знаете ли вы, что это очень огорчит маму, доктора и меня?

- Дитя, - сказал Сэгин, лаская белокурую головку своей дочери, и сделал Генриху знак, чтобы он следовал за ним.

Они поднялись в комнату, занимаемую гостем. Сэгин закрыл окна и запер двери. Физиономия его во время этих приготовлений была такая мрачная, что Генрих почувствовал, что его мечты разбиваются в прах.

«Не так, - думал он, - следовало бы вести себя Сэгину, когда его дочери оказывают честь и смывают с нее пятно, наложенное отцом».

Сэгин сел на диван, указал место молодому человеку и с иронией произнес:

- Вы, я думаю, не сомневаетесь в том, что я желал бы иметь зятя, подходящего ко мне в нравственном отношении. Какова моя репутация - вам известно. Теперь вникните в дело поглубже и скажите тогда, продолжаете ли вы настаивать на предложении, о котором я узнал от жены.

- Сударь, я настаиваю на нем, я прошу руки вашей дочери.

- Что вы знаете обо мне?.. Я хочу сказать - истинного.

- Знаю, что вы были очень великодушны ко мне: я жестоко оскорбил вас, а вы спасли меня. Это относится к моему личному опыту. Что касается прочего, я знаю только ваше имя и ваше прозвище.

- Здесь, - сказал Сэгин, очерчивая круг рукою, что должно было означать обнесенное оградой пространство, - здесь не знают моего прозвища, не знают ничего, относящегося к нему. А рассказывали вам о моих подвигах ваши товарищи по каравану?

- Да.

- Итак, вы слышали, что я - Сэгин, охотник за черепами, что жители Эль-Пазо посылают меня на охоту против апахов и навагоев и платят мне по числу индейских черепов, которым они украшают стены города. Вам именно это рассказывали?

- Да, сударь.

- И все это справедливо… Неужели вы и теперь захотите жениться на дочери убийцы?

- Сударь! - воскликнул молодой человек. - Ваши преступления не ее преступления. Слава Богу, она так невинна, что и не подозревает о злодействах своего отца. Вы можете быть демоном, она останется по-прежнему ангелом.

На лице Сэгин показалось выражение горькой печали.

- Преступление! Демон! - повторил он. - Конечно, вы вправе это сказать. Вам, вероятно, передавали все басни, которые ходят на мой счет: об отравленном ужине, о безоружных индейцах, расстрелянных пушками, и других подобных жестокостях.

- Да, сударь, но я прибавляю, что мой двоюродный брат Севрэн пожимал при этом плечами, что заставляло и меня относиться недоверчиво к таким рассказам.

- Господин Галлер, все эти истории - чистая выдумка, от начала до конца выдумка.

- Как я этому рад! Испытав на себе вашу доброту, я страдал при мысли о тех ужасах, которые вам приписывают.

- А между тем, - продолжал Сэгин, - если бы все эти истории с их ужасающими подробностями были справедливы, они представили бы только слабое подобие того, что делали индейцы с жителями беззащитных поселений. Если бы вы знали все, что произошло здесь за последние десять лет! Злодейства и убийства, деревни, преданные огню, женщины и дети, уведенные в рабство, мужчины, задушенные на пороге своих жилищ, целые опустошенные области! Великий Боже! Меня эти дикари поразили в самое сердце, и за это, может быть, Всевышний смилуется надо мною в день страшного суда.

Говоря это, Сэгин закрыл лицо руками и припал к столу. Когда он отнял руки, лицо его уже приняло обычно грустное и вместе гордое выражение.

- Господин Галлер, вам необходимо знать мою биографию. Вы сказали моей жене, что свободны от всяких семейных уз, а потому можете самостоятельно решить вопрос о своей женитьбе. Вы высказали уверенность в согласии единственного вашего родственника Севрэна. Я со своей стороны тоже в нем уверен. Я знаю, что он расположен ко мне. Но сам я никак не могу согласиться на ваше предложение в той форме, в какой вы его сделали. Человек, настолько щепетильный в делах чести, что не хочет протянуть руки публично опозоренному человеку, не может признать его своим тестем… Не противоречьте, не извиняйтесь. Это с моей стороны не решительный отказ. Во всяком случае, если я своим рассказом докажу вам, что меня напрасно опорочили, то вы должны будете признать за мною право предложить вам некоторые брачные условия!

- Разумеется, - сказал Генрих, побежденный силою речи этого «охотника за черепами».

- Итак, вы должны узнать меня вполне, - сказал Сэгин. - Я не француз, как это утверждают, я креол из Нового Орлеана. Мои родители бежали из Сан-Доминго, где их имущество после возмущения негров было конфисковано. Я учился и готовился быть инженером, с этою целью отправился в мексиканские рудники. Несколько лет я провел в окрестностях По-този. Скопив немного денег, я стал работать на свой страх. Народная молва утверждала, что на берегу Гилы есть золотая руда. В почве действительно находился золотой песок, а на поверхности почти на каждом шагу встречался молочный кварц, обыкновенный спутник золота. Я нанял артель хороших, честных рудокопов. Пройдя с ними часть Мимбрского хребта, я набрел на значительное месторождение золота. Начали копать. Через пять лет рабочие мои достигли известного благосостояния, а я сделался богатым человеком. Тогда только я подумал, что могу наконец насладиться и семейным счастьем. Выбор мой давно уже был сделан: с детства я любил мою кузину Адель и Новый Орлеан покинул с целью составить себе состояние перед женитьбой. Всякий труд в течение этого времени был мне приятен, так как приближал меня к осуществлению заветной цели. Но осталась ли она верна своему обещанию? Меня мучили сомнения, когда я возвращался после долгих лет в родной город. Адель ждала меня. Мы обвенчались и поселились в Вальверде, городе, ближайшем к моим рудникам. Тогда это был цветущий город, теперь остались от него одни развалины. Господь благословил наш союз, у нас родились две девочки. Младшая, Зоя, с детства была похожа на мать. Другая, старшая, дорогая моя Адель… была, говорят, вылитый мой портрет. Мы их обожали, мы даже слишком гордились ими, это была наиболее чувствительная наша струна, в нее-то и поразил нас удар. В Санта-Фе назначили нового губернатора. До сих пор он язва здешних мест. Он позавидовал моему почетному положению в обществе и стал чинить мне на каждом шагу неприятности, которые способны возмутить всякого гордого человека. Однажды он давал праздник в своем дворце Альбукерк, я должен был явиться, и тут он меня публично оскорбил. Если бы он был не только губернатором, а хотя бы первым королем в свете, я и тогда не перенес бы оскорбления. Я протестовал громко, поддерживаемый кучкой товарищей, и требовал удовлетворения с оружием в руках. Но он думал иначе. Вместо того, чтобы поступить как джентльмен, он тут же, на балу, приказал своей страже схватить меня и посадить в тюрьму. Не было никакого подобия суда надо мною. Меня продержали несколько недель и потом выпустили. Когда я вернулся домой, то нашел его наполовину разграбленным и опустошенным. Жена моя в горячечном бреду прижимала к груди маленькую Зою. Оказывается, губернатор Армиго подкупил кровожадных навагоев, чтобы они напали на мой дом. Но им мало было меня разорить, они еще увели с собою мою бедную Адель. Жена и день и ночь громко призывала ее в бреду.

Сэгин замолк, и Генрих долго не решался прервать угрюмое молчание, вызванное воспоминанием об ужасной катастрофе.

Наконец он спросил его:

- Но каким образом госпожа Сэгин и Зоя избегли такой же участи?

- Один из моих фермеров вывел их через погреб, идущий из дома в сад, и спрятал в лесу, в хижине. Брат фермера, который нес дочь мою Адель, был убит дорогою. А самого фермера вы должны знать: это Хозе, наш верный привратник. Можете судить, насколько добросовестно он исполняет свою обязанность… Армиго во что бы то ни стало хотел подорвать мое благосостояние, как нравственное, так и материальное. Поэтому навагой напали на мой рудник, перебили рудокопов, уничтожили и пожгли все мои сооружения. С теми рудокопами, которые остались в живых, я преследовал индейцев, но мы не могли их нагнать и вернулись ни с чем в разоренные жилища, где нас ожидали плач и стоны. О, сударь! Вы испытали горе, потеряв ваших родителей, но его и сравнить нельзя с горем родителей, теряющих своего ребенка.

Сэгин схватился руками за голову и некоторое время молчал.

Я командовал отрядом таких же, как я, несчастных людей: одни потеряли своих жен, другие - детей при подобных же обстоятельствах. Но скоро наши средства, а может быть и их храбрость, истощились; они все понемногу покинули меня. Губернатор Санта-Фе, разумеется, не оказывал нам никакой поддержки. Уже тогда подозревали Армиго (теперь это доказано), что он в тайном союзе с предводителями навагоев.

Он обещал не преследовать их, они взамен дали обещание грабить только его врагов. Когда я распутал нить этой вероломной интриги, то понял, кто причина всех моих несчастий. С тех пор два раза жизнь этого гнусного человека была в моих руках, но я не захотел марать рук. Он совершил кучу преступлений против многих, судить его будет всемогущий Судия, я же ни на шаг не отклонился от прямой своей цели.

Итак, мой отряд рассыпался, боясь новых преследований со стороны Армиго. Я покинул округ Санта-Фе, миновал Долину смерти и поселился в Эль-Пазо. Некоторое время я жил в бездействии, но скоро стряхнул с себя апатию. Частые нападения индейцев племени апахов в округах Сонора и Чигуагуа заставили правительство позаботиться о лучшей охране: укрепления были приведены в порядок и получили лучшие гарнизоны, были устроены отряды волонтеров, и плата им была назначена по числу скальпов убитых индейцев. Мне предложили начальствовать над этими отрядами. Я хотел отыскать свою дочь, а потому согласился. Таким образом я сделался «охотником за черепами». Это ужасная должность. Если бы я руководствовался только чувством мести, я был бы давно удовлетворен: мы совершили столько кровавых расправ, что вполне наказали индейцев за тот набег. Но я хочу, я должен отыскать мою Адель. Я знаю наверное, что она находится в плену у навагоев. До сих пор скудость средств останавливала меня. Несмотря на все усилия, я не мог набрать достаточно людей, чтобы проникнуть в пустыню, лежащую на север от Гилье, где расположены их деревни.

- А теперь вы надеетесь?

- Чуточку потерпите, Галлер, я сейчас кончу. До сих пор внутренние дела отвлекали внимание правительства от заботы о наших нуждах. С недавнего времени наши услуги стали выше ценить. Никогда еще мои люди не были так хорошо вооружены. На днях человек, бежавший из лагеря навагоев, сообщил мне, что воины обоих племен собираются на юг. Они, кажется, хотят добраться до ворот Дюранго. Я же намерен воспользоваться их отсутствием, чтобы проникнуть в лагерь и отыскать мою дочь.

- А вы уверены, что она жива? - спросил Генрих нерешительно.

- Благодарю Бога, я в этом вполне уверен. Пленник, о котором я только что говорил, часто видел ее. Она считается среди дикарей чем-то вроде королевы, имеет особые права и власть. Да она жива, и если мне удастся ее вернуть, это будет моим последним набегом. Я уеду отсюда и поселюсь где-нибудь далеко с дорогой семьей.

Генрих с волнением слушал рассказ Сэгина. Неприятное чувство и нерасположение к «охотнику за черепами», которое он так открыто заявил раз, уступило теперь место состраданию и даже восхищению. Как много он страдал, этот несчастный отец! Исповедь Сэгина позволяла Генриху узнать отца любимой девушки, для него это была большая радость. Он взял его за руки и с влажными от слез глазами воскликнул:

- Простите ли вы мне, что я так жестоко в вас ошибался?

Сэгин улыбнулся.

- Теперь вы узнали короче отца Зои. Расположены ли вы по-прежнему просить ее руки?

- Больше чем когда-либо, если вы только меня считаете достойным этой чести.

- Я уже сказал, что поставлю вам некоторые условия: я не просто отдам вам Зою, вы должны ее завоевать.

- Каким образом? - горячо спросил Генрих. - Я готов на всякие условия, на всякие жертвы.

- Когда угодно… но в таком случае, могу ли я считать Зою своей невестой?

- Я представлю ей вас как жениха. Сегодня вечером мы сделаем обручение, а завтра чуть свет надо выступать.

- Значит, мне нужно пойти пересмотреть оружие и взглянуть на лошадь, - сказал Генрих, которому поскорее хотелось поделиться своею радостью с госпожой Сэгин и Зоей.

- Не беспокойтесь, все в порядке; к тому же в эту ночь вернулся ваш слуга Годэ. Он поедет с вами. Теперь я пойду к жене и к дочери. Вы придете в гостиную через полчаса.

после стольких испытаний, но рассеянно слушал рассказ о его избавлении в Долине смерти, о данном ему поручении на места остановок каравана.

- Не тем ваша голова занята, капитан, не так ли? - заметил наконец Годэ. - Вас не очень-то интересуют мои похождения. Бродя по дому, я заметил некое розовое платьице… За вами хорошо ухаживали; вы не захотите и уходить отсюда, тогда прощай все наши приключения!

- Вы ошибаетесь, Годэ, я еду завтра же в поход. Надеюсь, что и вы со мною…

- Идет, - сказал канадец, потирая руки. - Но куда же мы направимся?

- Для этой молодежи нет ничего святого. Этот, например, влетел, как ураган, измял мои растения, сломал мой стол и расстроил к тому же мою милую Зою.

Зоя действительно плакала, старалась забыть о том, что жених должен покинуть ее завтра же. Генрих тоже страдал от близости разлуки, он охотно попросил бы отсрочки, но не смел. Он-то знал, что ему предстоит не короткая отлучка на несколько дней, как в этом все старались уверить мать и дочь, а опасный поход. Тем не менее он отправлялся полный надежды и счастливый как никогда. В благополучном возвращении своем он не сомневался.