Переселенцы Трансвааля.
Глава XX. Возмездие

Переселенцы Трансвааля

Глава XX. ВОЗМЕЗДИЕ

Пока готтентоты и кафры тянули на своих, могучих плечах тяжелый плот, испуская характерные крики: «огээ!.. галлоо!», перед глазами переселенцев разыгрывалась сцена, из которой можно бы было сделать превосходную иллюстрацию к знаменитой басне Лафонтена «Лев и комар». Сцене этой предшествовал такой странный факт из жизни птиц, которому могут поверить только очевидцы.

На берегу, как раз на пути людей, тянувших канат, стояли две огромные птицы, с большим крючковатым клювом, на длинных ходулевидных ногах. Все тотчас же признали в них слангфретеров. Это голландское название, означающее «змееед», было им дано бурами. Нам эта птица известна под именем секретаря, или змеееда (Serpentarius reptilivorus).

Туземцы очень чтут секретарей за истребление змей и даже установили закон, в силу которого виновный в убиении одной из этих птиц подлежит смертной казни.

Название секретаря этой птице европейцы дали потому, что у нее на затылке торчит пучок перьев, напоминающий гусиное перо, которое писцы в старину имели обыкновение носить за ухом.

Слангфретеры, о которых здесь идет речь, охотились за змеями. Самец схватил клювом одну змею, поднял на воздух и готовился сильно бросить ее на землю с целью переломить ей спинной хребет и затем съесть ее. Вытянув шею и нетерпеливо хлопая крыльями, самка собиралась разделить со своим супругом пиршество.

В этот самый момент подошли бечевщики. Они предполагали, что при виде их птицы испугаются, бросят лакомую добычу и поспешат отлететь в сторону. Но они ошиблись. У слангфретеров была семья, которую им необходимо было защищать. Змею они действительно оставили, но сами бросились к находящемуся неподалеку кусту мимозы, испуская крики ужаса. Из куста сейчас же донесся в ответ тонкий писк, доказывающий, что там находятся птенцы.

Пройдя еще несколько шагов, бечевщики заметили гнездо - громадное неуклюжее сооружение из ветвей и листьев. Через край гнезда свешивались длинные, тонкие, как спички, лапки двух маленьких секретарят.

Родители с угрожающим видом стали по обе стороны гнезда и отошли немного в сторону только тогда, когда люди подошли к ним вплотную, да и то отошли на такое расстояние, чтобы свободно можно было видеть, что будут делать люди с их детенышами.

Взобравшись там на дерево, взрослые птицы отчаянно стали звать к себе маленьких. Последние еще не могли летать, но уже отлично пользовались ногами. Услыхав крики родителей, они выкарабкались из гнезда и бросились бежать.

Проникнутая жалостью к этим беспомощным существам, Катринка закричала бечевщикам:

- Ради Бога, не трогайте бедных птиц! Пожалуйста, оставьте их!

Но дикари не слыхали криков девушки или не желали слышать их и бросились вдогонку за птенцами. Они делали это не из жестокости, а просто по глупости. Им захотелось поймать молодых змееедов и доставить их на плот для забавы детям. Может быть, они задумали и приручить их в надежде на то, что эти птицы со временем будут охранять колонию от гадов.

Как бы то ни было, но темнокожие, не слушая криков Кат-ринки, продолжали преследовать птенцов, которые бежали так быстро, как только позволяли им еще не вполне окрепшие ноги. Не будь в одном месте ямы, слангфретеры благополучно спаслись бы от преследователей. Но, спеша убраться как можно дальше от них, они не глядели себе под ноги и с размаху бухнули в яму. Выбраться оттуда, несмотря на все старания, они уже не могли, потому что один сломал себе при падении ногу, а другой повредил крыло. Ноги у этих птиц так хрупки, что легко переламываются при малейшей неосторожности.

Подойдя к птицам и осмотрев их, дикари убедились, что молодые змеееды искалечены навсегда, и сейчас же свернули шеи бедным птицам. Покончив с этим, дикари стали продолжать путь как ни в чем не бывало, не обращая ни малейшего внимания на раздирающие душу крики злополучных, родителей, со всех ног кинувшихся после ухода людей к трупам своих малюток, за несколько минут перед тем еще так весело щебетавших.

Готтентоты и кафры не отличаются особенной чувствительностью. Отчаяние птиц нисколько не трогало их черствых сердец.

Немного далее их ожидала другая встреча, долженствовавшая послужить им как бы справедливым возмездием за их поступок.

По мере того как они подвигались вперед, зной становился все сильнее и сильнее. Наконец он сделался прямо невыносимым. Темнокожим было уже не до беготни за какой-либо добычей. Они примолкли, насупились и еле передвигали ноги… В этом раскаленном воздухе самое незначительное напряжение становится не под силу, и люди, вместо того чтобы тащить бечеву, вяло волочили ее за собою по песку.

Плот поэтому тоже еле-еле тащился. Заметив, в чем дело, баас прикрикнул на бечевщиков. Темнокожие нехотя натянули канат и прибавили было шагу, но тут вдруг случилось нечто странное. Дикари внезапно выпустили из рук канат и с громкими криками принялись прыгать, точно сумасшедшие, потрясая изо всех сил ногами и руками. Казалось, все они внезапно подверглись пляске св. Витта.

Очевидно, эти конвульсивные движения и крики вызывались болью - другого объяснения быть не могло. Одни из бечев-щиков попадали на землю и стали кататься по песку, другие ударились бежать вдоль берега, а некоторые прямо бросились в воду и поспешно поплыли к плоту, точно спасаясь от невидимого врага.

- Что с ними?.. В чем дело? - спрашивали путешественники, изумленно поглядывая друг на друга.

Но когда пловцы приблизились к плоту и вскарабкались на него, загадка объяснилась. Оказалось, что на них напали целые мириады пчел.

Это случилось вот каким образом. Канат, тянувший плот, задел за громадный улей, устроенный в песке, и разрушил его. Рассвирепевшие насекомые, увидев все свои труды погибшими в один миг по милости людей, с остервенением накинулись на них всей массой и моментально изжалили им все тело. Особенно досталось готтентотам, у которых голова не защищена такой густой растительностью, как у кафров, напоминающих своей волнистой, похожей на шерсть шевелюрой баранью волну. Вот почему все готтентоты и побросались в воду. Хотя часть пчелиного роя и полетела за ними, но, боясь воды, ничего не могла им сделать.

Жужжание разъяренных пчел было так сильно, что напоминало собою скорее шум мельничных колес.

Глядя на комичные прыжки, кувырканье и гримасы оставшихся на берегу дикарей, молодежь хохотала до слез. Даже чувствительная и добрая Катринка не могла удержаться от смеха, говоря, что Бог вполне справедливо наказал этих дураков за бесполезное убийство бедных секретарят.

Но скоро и всем стало не до смеха.

Последовавшие за пловцами пчелы набросились на плот и энергично атаковали всех находившихся на нем. Защищаться от этой крылатой и так хорошо вооруженной армии не было никакой возможности. Все заметались взад и вперед как угорелые. Испускали крики, отмахивались чем попало, закрывали лица руками, платками, шляпами, но спастись от назойливых насекомых было трудно. Даже старшие буры поневоле вышли из своей всегдашней флегмы и, забыв свои лета и достоинство, прыгали и скакали не хуже молодых и дикарей.

Смятение и шум на плоту достигли таких размеров, что издали можно было подумать, не едет ли это целая колония сумасшедших или бесноватых, так как причину, вызвавшую эту отчаянную суетню, можно была видеть и понять только вблизи.

Битва с пчелами продолжалась минут двадцать. Наконец удовлетворенные неприятели удалились, празднуя веселым жужжанием свою победу, а побежденные принялись оглядывать друг друга и с трудом узнавали знакомые черты. Результаты нападения пчел были несравненно ужаснее последствий, оказавшихся после атаки москитов. У всех вспухли щеки, носы и подбородки. Глаза из-за этих опухолей были едва заметны и с трудом открывались. Лбы украсились громаднейшими волдырями. Шеи, руки и другие открытые части тела представляли собою нечто вроде багровых подушек. Зуд был положительно нестерпимый.

их нападения вела яростную битву, обезьянка вцепилась в волосы Андрэ и изо всей силы дергала за них.

В прежнее время молодой человек непременно отколотил бы ее за эту проделку, но теперь он удовлетворился только тем, что высвободил свои волосы из ее цепких лапок и прогнал ее от себя. Обезьянка укусила ему руку и, показав язык, удалилась прочь; даже и это он оставил без внимания.

Вообще молодой человек в последнее время сильно изменился к лучшему; это замечалось всеми его товарищами.

когда он конвоировал женщин по пути от оврага к моване и дорогою долго беседовал с Мейстьей.

С этого дня он старался быть как можно чаще в обществе белокурой красавицы и сделался даже лучшим другом Пита. Ревновать его к Катринке он уже перестал.

Бог за всякую бесполезную жестокость, выбирая орудием для своей справедливой кары даже таких незначительных с виду насекомых, как пчелы. Хотя это насекомое и очень мало, но бороться с ним, как оказалось, гораздо труднее, чем с буйволами и слонами, даже львами и тиграми.

Вероятно, кафры и готтентоты поняли толкование молодой девушки. Больше они во всю дорогу уже не трогали беззащитных и беспомощных существ.