Без пощады!
Глава I. Ссора

Без пощады!

Глава I. ССОРА

- Кто не республиканец, тот должен обладать дурною головою или дурным сердцем.

Слова эти были произнесены всадником в возрасте лет за тридцать, с красивым и благородным, но сильно загорелым и обветренным лицом, с черными, слегка посеребренными сединою волосами и орлиными глазами. Он был в гладкой серой суконной куртке с широким отложным кружевным воротником, в черной поярковой шляпе с высокой тульей и небрежно воткнутым спереди петушиным пером и в высоких сапогах из буйволовой кожи. Сбоку у него была шпага. В те тревожные дни никто не отваживался отправляться в путь без какого-нибудь орудия, и не по этой шпаге можно было принять всадника за военного, а лишь по всему его виду, изобличавшему в нем лихого кавалериста.

Судя по его словам, он мог быть пуританином, но эти «круглоголовые», как известно, носили коротко остриженные волосы, у незнакомца же густые шелковистые волосы вились по плечам, да и красивые, холеные усы не были «пуританскими». Не вязалось с пуританством и «легкомысленное» петушиное перо. Наружность была «роялистская»; только одни его слова отзывали пуританством.

Что же касается человека, к которому были обращены слова всадника, то насчет его принадлежности к роялистам нельзя было и сомневаться: это ясно выражалось во всей его особе, в одежде и в манере себя держать.

Совсем еще юноша, лет всего около двадцати, этот второй незнакомец - также всадник - был в роскошном шелковом кафтане цвета старого золота, в таких же панталонах, в мягких сапогах из кордуанской кожи, обшитых по раструбам широкими драгоценными кружевами и снабженных вызолоченными серебряными шпорами. Щегольская шляпа его была отделана бобром и украшена развевающимся страусовым пером, которое прикреплялось аграфом из сверкающих самоцветных камней. Бархатная перевязь для шпаги была богато вышита, и судя по тщательности и красоте, - женскими ручками, руководимыми сердцем. Так же были украшены и раструбы его белых замшевых перчаток.

В этом юноше с женственно прекрасным, цветущим, породистым лицом, с длинными белокурыми вьющимися волосами, с ясным открытым взором больших синих глаз и с ясною улыбкою на красиво очерченных пунцовых губах, едва покрытых первым пушком, сказывалось нечто такое, что должно было внушить каждому невольное уважение к нему. «Смотри, не задень меня, иначе раскаешься!» - было написано на всей его фигуре. С особенной силою это сказывалось в его глазах и тоне голоса, когда он, натянув поводья своей лошади, с живостью спросил своего собеседника, с которым случайно вступил в обмен мнениями:

- Что такое вы сказали, сэр?

- Я сказал, что тот, кто не республиканец, обладает дурной головою или дурным сердцем, - повторил старший из всадников, тщательно отчеканивая каждое слово.

- Вы так находите? - продолжал юноша, повертывая свою лошадь назад по дороге, по которой всадники следовали друг за другом, причем младший был впереди.

- Да, таково мое мнение, - ответил старший, останавливаясь. - Если желаете, я могу выразить это и в следующей форме: кто не республиканец, тот или подлец или глупец.

- Подлец тот, кто говорит так! - весь покраснев от гнева и хватаясь за рукоять шпаги, вскричал юноша.

- Ясно, хотя и грубо сказано, молодой человек, - спокойно заметил старший. Хотелось бы мне в ответ на это также прямо и грубо обозвать вас глупцом, но я удерживаюсь. Предупреждаю вас, однако, что если вам дорога ваша жизнь, то возьмите обратно свои слова.

- Ни одного слова, пока у меня есть шпага! - кипятился юноша. - Советую лучше вам взять обратно свои слова.

Быстрым движением он выхватил из ножен шпагу и взмахнул ею по воздуху, где она описала молниеносную дугу.

Этих двух людей, совершенно между собой незнакомых, но уже готовых вступить в бой не на жизнь, а на смерть, свел слепой случай. Они оба ехали по одной и той же дороге. Дорога эта вела по горной отлогости от города Мичельдина в мичельдинский лес, недалеко от того места, где в настоящее время стоит усадьба «Пустынка». За каждым из всадников на некотором расстоянии от них следовали верхом слуги.

Одно время кавалерам пришлось ехать почти рядом, и они разговорились по поводу дороги. Незаметно разговор свернул на политические темы, и теперь, когда оба всадника поднялись на плоскогорье, у них вдруг вспыхнула ссора, готовая перейти в кровавую схватку.

Впрочем, горячился один шелковый юноша. Тот, который был постарше, спокойно сидел в своем седле, спокойно говорил и за оружие не хватался. Это шло совершенно вразрез с той страстностью, с которой он бросил в лицо собеседнику свое мнение относительно лиц, не принадлежащих к республиканцам. Что это означало? Не трусость же? А если трусость, то она должна была быть очень откровенного характера. Ведь этот человек первый потребовал, чтобы были взяты обратно оскорбительные для него слова. Но именно за труса и принял его юноша, почему и крикнул:

- Обнажай оружие, негодяй! Защищайся, если не хочешь, чтобы я убил тебя, как зверя на охоте!

- Ха-ха-ха! - иронически рассмеялся старший всадник. - Я потому и колеблюсь обнажить свое оружие, что опасаюсь, как бы мне не пришлось сразу проткнуть вас насквозь, - с насмешкою произнес он.

- Это увертка… самохвальство! - вне себя кричал юноша, разъяренный насмешкою противника. - Защищайтесь, и мы посмотрим, кто кого проткнет насквозь… Ну, что же вы?.. Слышите, что вам говорят?

- Напрасно вы так спешите, молодой человек. Конечно, если вы непременно настаиваете, я буду драться с вами, хотя, повторяю, боюсь нечаянно попасть в простые убийцы. Мне это было бы очень неприятно, потому что вы нравитесь мне, и я…

- Попробуйте! - с прежней возбужденностью оборвал его юноша. - Полагаю, не мне быть убитым вами. Как бы не случилось противоположное. Не будьте трусом.

его трусом.

- А? Вы находите, что я трус! - сквозь стиснутые зубы произнес он… - Ну, в таком случае - берегитесь… Да падет ваша кровь на вашу собственную голову!

Выхватив шпагу, он покрепче уселся на седле и приготовился к поединку.

- Бог и король! - крикнул юноша, набрасываясь на противника и пытаясь нанести ему первый удар.

очутиться левым боком под оружием его противника. Если бы последний захотел воспользоваться своим преимуществом, то тут же поединок и был бы решен. Но он этого не сделал. Спокойно продолжая сидеть на своей лошади, не дрогнувшей и не шевельнувшейся с места, он выжидал, когда оправится его молодой противник.

Пылкий, самонадеянный юноша и эту снисходительность старшего счел за проявление трусости или, по крайней мере, слабости. Повернув обратно лошадь и лишив ее возможности вторично артачиться, он с новой яростью сделал выпад. По его приемам было видно, что он хотя и недурной фехтовальщик, но в серьезных дуэлях еще не имел практики. Он и на лошади сидел неважно, именно только как обыкновенный дворянчик, который всему предается только ради удовольствия.

Не то было с тем, который и в штатской одежде не мог скрыть своей принадлежности к военному сословию. Он и лошадью отлично управлял, и она охотно ему повиновалась, и оружием превосходно владел, именно по-военному, с тонким знанием своего дела. И как ни горячился, как ни пыжился и ни храбрился юноша, шпага противника вскоре вонзилась в его правую руку повыше локтя; хлынула кровь, и рука юноши бессильно повисла, невольно выпустив оружие.