Оцеола вождь семинолов.
Глава IV

ГЛАВА IV

Злобное намерение мулата становилось очевидным. Нельзя было уже больше сомневаться в том, что он привлек каймана в наш бассейн вовсе не для того, чтобы тот сожрал рыбок моей сестры, но для того, чтобы его жертвой стал кто-либо из нашего семейства, быть может, даже несколько человек сразу.

Как ни ужасна казалась эта мысль, но все подтверждало ее. Невольники знали, что в это время года не только сестра и Виола, но и матушка, и все мы имели обыкновение купаться ежедневно по утрам. А между тем случись с нами несчастье, никто и не подумал бы обвинять мулата в привлечении каймана в наш бассейн. Все было бы приписано случаю, и злодей остался бы безнаказанным... Поистине, все было им рассчитано с дьявольской ловкостью!

Я был глубоко возмущен, обдумывая все это. Действительно, нужно было наказать преступника и наказать немедленно. Но какое наказание назначить этому негодяю, на которого кнут не произвел ни малейшего впечатления? Не отправить ли его, закованного, в городскую тюрьму?.. Унаследовав от моего отца мягкость и убеждения, я даже и не думал о смертной казни, которую, в сущности, несомненно, заслужил желтый убийца. Жестокое обращение плантаторов с невольниками и бесчеловечные наказания, которым они подвергали несчастных рабов, всегда возмущали меня до глубины души. Поэтому я решил, что лучше всего будет устранить себя самого от произнесения приговора над негодяем и передать его в распоряжение законного суда в одном из соседних городов. Пусть суд присяжных в Сан-Марко разбирается в этом деле. Мы с отцом решили умыть руки, не желая быть судьями в собственном деле.

Решив немедленно схватить и связать преступника, я быстро пошел в направлении жилища управляющего. Проходя мимо апельсиновой рощи, я услышал какой-то шорох между деревьями. Кто-то, очевидно, осторожно крался по направлению к маисовому полю. Углубленный в свои мысли, я не придал значения этому шороху, предполагая, что кто-либо из негритят задумал воспользоваться суматохой для того, чтобы украсть несколько апельсинов или лимонов.

Во дворе перед домом я встретил отца, разговаривающего со стариком Гикманом, известным охотником за кайманами, и с несколькими соседями, случайно съехавшимися по своим делам. В их присутствии я рассказал все, что видел сегодня утром, так же и то, что случилось в бассейне. Все слушатели были полны негодования, но никому и в голову не пришло сомневаться в достоверности самого покушения на нашу жизнь, уже потому, что старый охотник подтвердил полную возможность приманить каймана подобным образом куда угодно. Правда, оставалась еще тень сомнения... Действительно ли мулат покушался на человеческую жизнь?.. Увы, показание Черного Жака уничтожило и это сомнение. Мой верный слуга видел, как его соперник влезал на большой дуб в ту самую минуту, как моя сестра и ее служанка отправились купаться. Так как с этого дуба можно было прекрасно видеть все, что делается возле бассейна, то Черный Жак, возмущенный наглостью мулата, приказал ему немедленно слезть, угрожая в противном случае рассказать мне о его поведении. На эту угрозу Желтый Жак нагло расхохотался и объявил, что хочет набрать желудей и вовсе не желает смотреть на купающихся девушек.

-- Между тем он и не думал о желудях, мистер Жорж, - продолжал преданный мне негр, - потому что, когда он спустился, у него не было и десятка желудей в кармане. Он просто хотел видеть, что произойдет в бассейне.

Итак, злодей знал о присутствии купальщиц, знал, какой страшной опасности они подвергаются, и даже не подумал предупредить их! Мало того, он прибежал на крики о помощи одним из последних, хотя находился ближе всех, возле самого бассейна, где могла разыграться страшная трагедия, подготовленная его злостью.

Общий крик негодования потребовал немедленного ареста и строжайшего суда над злодеем. В ту же минуту наши надсмотрщики и невольники, возмущенные не меньше нас, бросились на поиски Желтого Жака. Обыскали конюшни, амбары, сад и рощу, словом, все закоулки, но все тщетно. Все видели, как мулат тащил каймана в хлев, где его бросили в пишу свиньям, но куда скрылся негодяй после того - никому не было известно.

Тут только я вспомнил о странном шорохе, слышанном мной в апельсиновой роще. Очевидно, хитрый мулат подслушал мой разговор с нашим спасителем-индейцем и поспешил удрать, видя, что его злодеяние раскрыто.

Все мы бросились немедленно за ним. Обыскали оранжерею, где он мог спрятаться в ожидании ночи, затем маленький апельсиновый лесок и, наконец, маисовое поле, - но все безрезультатно. Беглец точно сквозь землю провалился. К счастью, мне пришла в голову мысль начать наблюдения на том же месте, где я находился сегодня утром. И точно, взобравшись на довольно высокую скалу, я сразу отыскал сгорбленную человеческую фигуру, почти ползком пробирающуюся между невысокими стеблями индиго, по направлению к ближайшему лесу.

Не медля ни минуты, я бросился по следам беглеца. Мой отец, вместе с приехавшими соседями, сделали то же. Наши крики вскоре дали понять мулату, что мы его видим. Сообразив, что прятаться стало уже бесполезно, Желтый Жак быстро встал на ноги и побежал через последнее маисовое поле, за которым уже начинался лес. Я также побежал вслед за ним, в полной уверенности, что мы его поймаем в конце концов, если только не потеряем из виду прежде, чем он добежит до леса. Он, видимо, это тоже понимал, так как изо всех сил старался добраться до болотистой границы нашего поля. Мы добежали до нее почти одновременно. Мне стоило только протянуть руку, чтобы схватить рукав его белой рубашки.

Вполне уверенный в том, что моего окрика будет достаточно для того, чтобы остановить беглого раба, я схватил его за плечо, без малейших предосторожностей, приказывая сдаться. Но я не принял во внимание решимость человека, который доведен до отчаяния и которому больше нечего терять. Ловким движением руки отбросил он меня в сторону, а затем выхватил из-за пояса длинный нож и размахнулся им с очевидным намерением всадить мне в грудь. К счастью, удар ножа пришелся по моей вытянутой руке. Пользуясь тем, что полученная рана делала меня совершенно беззащитным, разъяренный мулат вторично поднял нож, но был остановлен сильной рукой, схватившей его за горло. Мой верный Черный Жак подоспел вовремя для моей защиты. Ему удалось задержать злодея до приближения Гикмана и остальных преследователей, которые и связали мулата, несмотря на его нечеловеческие усилия освободиться.

Через пять минут связанный по рукам и ногам невольник не мог уже сопротивляться, а еще через час весть об опасности, которой мы с сестрой подверглись сегодня, разошлась по всем соседним плантациям. Подобное приключение интересовало всех рабовладельцев, поэтому мы вскоре увидели более пятидесяти человек соседей-плантаторов, прискакавших к нам в полном вооружении. Вскоре был составлен трибунал для того, чтобы судить Желтого Жака, с соблюдением всех законных формальностей. Председателем - из-за отказа моего отца - был избран один из наших соседей, молодой, богатый плантатор Кингольд. Доказательства виновности мулата были так очевидны, что всякое сомнение являлось полной невозможностью. Я стоял тут же, в качестве свидетеля, с рукой на перевязи.

Невольник, уличенный в двойном покушении на жизнь белых, да к тому же еще собственных хозяев был, по закону, достоин смертной казни. Вопрос сводился к тому, какую казнь присудят ему наши присяжные? Часть их высказалась за повешение, но большинство, и в том числе председатель, нашли, что этого было недостаточно для устрашения остальных невольников, нуждающихся в грозном примере. Поэтому суд приговорил несчастного к сожжению. Просьба моего отца о смягчении участи обвиненного была отвергнута довольно нелюбезно, причем плантаторы обвинили его в излишней мягкости, могущей иметь вредные последствия не только для нашего семейства, но и для всей округи. Негры нуждались в строгом управлении. И без того близость индейских племен слишком часто побуждала их к бегству в леса и к насилиям против белых. Если же прощать - а повешение равносильно прощению (так, по крайней мере, уверял председатель присяжных, Кингольд), - то с рабами скоро совсем нельзя будет справиться. Поэтому решено было немедленно привести в исполнение ужасный приговор над несчастным мулатом.

В Европе распространено мнение, что краснокожие истязают своих пленников ради забавы, чтобы наслаждаться их страданиями. Это клевета, повторяемая людьми, не знающими нравов и обычаев индейских племен. У нас, во Флориде, жестокости краснокожих всегда были только репрессией или устрашением, и при этом белые слишком часто подавали так называемым "дикарям" пример этих жестокостей. Несмотря на свое показное христианство, плантаторы южных штатов обращались со своими невольниками так, что сердце каждого порядочного человека должно было возмущаться. Из-за пустяка, из-за малейшей оплошности, из-за пустого неповиновения, дерзкого или даже только непочтительного ответа, несчастных негров беспощадно били плетьми или розгами. Смерть под плетью, повешение, сожжение считались "законной карой" за попытку к бегству. Понятно, что при таких нравах невольник, виновный в гнусной затее, Желтый Жак, не мог быть помилован. Но разве нельзя было избавить его от мучений и удовлетвориться простой виселицей?..

Но "судьи" были неумолимы, и так как приговор должен был быть приведен в исполнение немедленно после произнесения, то преступника и повели на берег озера, где невдалеке от его собственного жилища, ждала его ужасная смерть.

Толпа любопытных негров и белых последовала за мрачной процессией.

В двухстах шагах от берега выбрали дерево, которое должно было служить позорным столбом, и начали собирать вокруг него сухой хворост, солому и сено, политые смолой и деревянным маслом, прежде чем привязать несчастного осужденного на вершине этого импровизированного костра. Мой отец не захотел присутствовать при ужасном зрелище, так что я остался единственным представителем семейства потерпевшего. Несмотря на злобную брань, которой осыпал меня связанный преступник, я с радостью избавил бы его от этой жестокой пытки, но присутствующие и слышать не хотели ни о каком смягчении. Они подбрасывали дрова и солому с громкими шутками и веселым смехом, доказывающим, до какой степени была сильна ненависть к черным невольникам в сердцах их белых владельцев.

Кингольд с особенным рвением занимался приготовлениями к казни. Это был мрачный молодой человек, жестокий и скупой, как и его отец, на которого он разительно похож и нравственно, и физически. Старик Кингольд считался, между прочим, одним из самых богатых плантаторов всего нашего округа.

Сын его не отличался ни красотой, ни изяществом, хотя Бог не обидел его умственными способностями. К сожалению, тщеславие, порождаемое громадным богатством, делало его наглым и глупым фатом. Про него говорили, будто он сорил деньги на игру, на петушиные бои и на "цветных" женщин, с которыми он показывался подчас в обществе, более чем подозрительном. Во мне этот юноша, мой ровесник и товарищ по школе, возбуждал сильную антипатию. Наоборот, мой отец и, в особенности матушка, не обращали почему-то должного внимания на его дурную репутацию, называя ее клеветой завистников. Мне даже казалось, что они не прочь были бы отдать ему руку моей сестры. Очевидно, богатство ослепляло моих родителей, которые и приглашали Кингольдов довольно часто к нам на плантацию. Быть может, именно поэтому он и желал выказать особенную преданность интересам нашего семейства, настаивая на жестоком наказании невольника, покусившегося на жизнь моей сестры, и деятельно занимался приготовлениями к его казни. Кроме того, я думаю, что ему доставляло некоторое удовольствие присутствовать при ужасающем зрелище сожжения живого человека. Ареус Кингольд недаром пользовался репутацией страшно жестокого человека. Его невольники дрожали, заслышав его голос, а на других плантациях считалось высшей угрозой обещание продать провинившегося негра на плантацию Кингольдов.

Мой краснокожий спаситель, Повель, стоял тут же, неподалеку. Крики толпы, сопровождавшей преступника на место казни, привлекли его сюда по дороге домой, но он стоял, не принимая никакого участия в происходящем.

Мне показалось, что Ареус Кингольд, заметив Повеля, смерил его каким-то особенным взглядом. Быть может, в нем говорило чувство ревности, так как он знал, что мы с сестрой были спасены этим молодым индейцем. Как бы то ни было, но в глазах тщеславного богача я прочел презрение, смешанное с ненавистью. Когда же глаза его встретились случайно с красивыми огненными глазами краснокожего юноши, то Ареус грубо вскрикнул, обращаясь к Повелю:

Повель гордо поднял свою красивую голову.

--Это меня вы называете краснокожим? - произнес он со спокойным достоинством, смело глядя в глаза Кингольду. - Что ж, я не отрекаюсь от своей матери. Но только это не мешает моей коже быть светлее вашей. Если я краснокожий только наполовину, то вы, очевидно, из белых, плохо выкрашенных природой...

Удар был нанесен метко. Ареус, действительно, отличался землистым цветом лица, вероятно, последствием его развратной жизни, рассказы о которой ходили по соседним городкам и местечкам.

Рассерженный богач не сразу нашел ответ на остроумное замечание индейца, тем более, что почти все присутствовавшие с улыбкой одобрили смелость и находчивость моего спасителя. Наконец Кингольд проговорил, задыхаясь от бешенства:

-- Посмейте только повторить то, что вы сказали!

-- Хоть двадцать раз подряд, - спокойно улыбаясь, ответил Повель, тут же повторяя оскорбившие Кингольда слова.

Вместо ответа, Ареус выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в Повеля, который ловко уклонился от пули, просвистевшей над его головой. Взбешенный вторичной неудачей Кингольд бросился на краснокожего, и оба свалились на землю, крепко сцепившись руками и ногами. Однако молодой индеец и в этой борьбе оказался победителем. Через две минуты он был уже на ногах и, придерживая коленом лежащего Кингольда, выхватил свой нож, готовый вонзить его в грудь своего оскорбителя. Но тут вмешались присутствовавшие белые. Они накинулись на Повеля и обезоружили его.

Раздались голоса, требовавшие немедленной смерти краснокожего, осмелившегося поднять руку на белого. Но большинство свидетелей происшедшего громко запротестовали. Повель имел полное право защищаться, так как враг оскорбил его без малейшего повода и первый выстрелил в него чуть не в упор. Само собой разумеется, что я очутился возле моего нового знакомца и был готов поддержать его до последней возможности. Бог знает, чем кончилось бы все это препирательство, если бы все споры не оказались неожиданно прекращенными громким криком:

-- А ведь преступник-то удирает!

При этих словах я быстро оглянулся. Желтый Жак, действительно, воспользовался нашим спором, который привлек общее внимание, для того, чтобы перерезать связывающие его веревки, при помощи ножа, отнятого у Повеля кем-то из присутствующих и брошенного в кусты как раз возле связанного мулата. С ловкостью змеи преступник поднял спасительное оружие зубами и умудрился, кое-как освободив одну руку, перерезать веревки. Затем он пустился бежать, прежде чем кто-либо заметил его намерение. Когда раздались крики: "Держи! Лови его!" - и все бросились за мулатом, он уже был далеко впереди, да кроме того, его маслянистая кожа скользила под руками настигающих, не имевших возможности схватить его обнаженное тело. Благодаря всем этим обстоятельствам, Желтому Жаку удалось ускользнуть и добраться до озера.

Вслед убегавшему раздалось несколько пистолетных выстрелов (ружья стояли прислоненные к деревьям, в некотором отдалении, и потому ими не сразу можно было воспользоваться), но ни одна пуля не задела ловко уворачивающегося мулата. Несмотря на то, что среди стреляющих были прекрасные охотники, ему все же удалось благополучно добраться до берега и кинуться в воду.

Пока одни из присутствующих разбирали и заряжали свои ружья, другие кинулись вплавь за беглецом. За какие-нибудь десять минут место казни опустело. Все столпились у берега, крича, жестикулируя и стреляя вдогонку плывущему беглецу.

Человек двадцать плыли вслед за ним, сопровождаемые охотничьими собаками, что напоминало охоту на оленя. Только вместо рогатой головы красивого животного, из воды подымалась курчавая черная голова несчастного мулата, прилагавшего нечеловеческие усилия для того, чтобы опередить своих врагов.

Постояв с минуту на опустевшем месте казни, я стал наблюдать за оригинальной охотой на человека, радуясь в душе тому, что несчастный мулат избавился от ужасной смерти. Лучше уж утонуть или быть пристреленным во время бегства, чем медленно жариться на костре. Кроме того, у беглеца оставался еще шанс полного спасения. Ловкий и сильный, он пока еще держался впереди преследовавших его людей и собак.

Зеленый островок, к которому он плыл, был невелик.

Если бы он попытался там спрятаться, то ни один кустик не ускользнул бы от тщательного исследования. Поэтому беглец, очевидно, хотел только перебежать через островок, чтобы достичь противоположного берега. Но и это вряд ли могло ему удаться, так как этот спасительный лесной берег находился в миле от него. Наши люди, в пирогах и лодках, легко бы его догнали.

Развязка приближалась, и наше нетерпение усиливалось по мере продолжения преследования. Но мы никак не ожидали того, что случилось. Беглец был уже у самого острова, ему оставалось только протянуть руку, чтобы схватиться за ветку первого попавшегося дерева, растущего возле самого берега, но к нашему крайнему удивлению, он не делал ничего подобного, продолжая плыть вдоль острова и давая, таким образом, значительное преимущество своим преследователям.

И действительно, люди и собаки заметно приблизились к беглецу... Впрочем, весьма ненадолго. Причина, помешавшая мулату выйти на берег, вскоре стала нам всем видимой. Громадный кайман с широко раскрытой пастью пенил своим исполинским хвостом воду, быстро выплывая из тени, отбрасываемой деревьями. Его появление сопровождалось испуганными криками улетающих водяных птиц.

Заметив приближающееся чудовище, наши пловцы, - двуногие и четвероногие, - в страхе остановились и стремительно кинулись обратно к нашему берегу. Только один человек продолжал неустрашимо продвигаться вперед. Это был беглец, спасавший свою жизнь.

На него-то кайман и устремил свой пламенный взгляд.

Не была ли это Божья десница, карающая виновного тем же оружием, которым он хотел лишить нас жизни?..

Несмотря на все преступления мулата, я был поражен страшной опасностью, угрожающей ему, и искренне желал, чтобы ему удалось от нее избавиться. Вот он уже хватается за ветку и старается отчаянным усилием подняться над водой. Но, видно, час искупления пробил для несчастного. Слишком тонкая ветка ломается под тяжестью его тела, и он падает обратно в озеро. Через минуту чудовище погружается в воду, увлекая тело Желтого Жака вместе с собой. Больше ничего не видно. Только розовая пена указывает место, на котором завершилась страшная драма.

Наша общая мысль была одна и та же: Господь взял на себя обязанность покарать убийцу, видимо, подтверждая слова Священного Писания: "Мне отмщение и Аз воздам".

из наших невольников, уже подъезжали к плывущим, подбирая их одного за другим. Скоро мы увидели все эти лодки, направляющиеся к островку, вместе с людьми и собаками. Преследователи желали удостовериться в том, что преступник не избег смерти.

Собаки тщательно исследовали все побережье островка, но ничего не нашли. Только красноватая пена на воде, все еще не успевшая исчезнуть, достаточно красноречиво указывала на то, что дальнейшие поиски бесполезны. Убийца был наказан без нас.

-- Посмотрите, господа, я убежден, что это кровь мулата, сожранного кайманом. Высший судья приготовил ему казнь по его заслугам. Туда ему и дорога. Я рад, что избавлен от неприятной обязанности палача.

Все согласились с ним и охотно поспешили вернуться к нашему берегу. В душе все мы находили, что Божественное правосудие, покарав виновного, преподало его судьям полезный урок милосердия, избавив несчастного быстрой смертью от адских мучений огненной казни.

Теперь только начал я оглядываться, отыскивая моего краснокожего друга, но к величайшему моему удовольствию, уже не нашел его на берегу. Помня, что его слова рассердили некоторых белых, а ссора с Кингольдом дала возможность преступнику убежать, я не мог не беспокоиться за безопасность нашего спасителя. Зная характер нашего богача-соседа, я ни минуты не сомневался в том, что он должен был мечтать о мести. Понял это, конечно, и Повель, вероятно, именно поэтому поспешивший перебраться на собственную - индейскую - территорию, где он мог себя чувствовать в полной безопасности. Там даже Кингольд не посмел бы преследовать молодого индейца, так как законы строго наказывали всякое насилие на индейской территории. Да иначе и быть не могло уже потому, что нарушение этого закона могло повести к жесточайшим репрессиям со стороны краснокожих соседей, с воинственными и храбрыми племенами которых американцы не охотно затевали ссоры без особенной причины или... выгоды.

Прежде чем возвратиться домой, я решил высказать Кингольду свое неодобрение его поведению относительно человека, спасшего жизнь мне и моей сестре. Не находя его на берегу, я спросил старика Гикмана о том, куда девался Ареус?

Страшное подозрение закралось в мою душу.

--Гикман, не одолжите ли мне вашу лошадь на час? - обратился я к охотнику, решив немедленно проверить это подозрение.

--С удовольствием, мистер Рандольф, - ответил Гикман. - Берите моего "старика" хоть на целый день. Но что это вам пришло в голову ехать верхом с вашей раненой рукой?

-- Помогите мне только влезть в седло, а там я уже сумею справиться. Дело у меня спешное, а бежать домой за лошадью не близко. Боюсь опоздать.

чтобы возвратиться к себе домой. По следам Кингольда я убедился, что он отправился не по своей дороге, и это возбудило во мне новые подозрения. Я хорошо знал, что его спутники были форменными мерзавцами. Несомненно, не с добрыми намерениями преследовали они молодого индейца, следы которого, смешанные с их следами, я ясно различал, благодаря намокшей в озере обуви всех преследователей погибшего мулата.

Внезапно я услышал громкие голоса. В этом месте дорога делала поворот, так что мне ничего не было видно. Пустив своего "старика" в галоп, я увидел трех верховых лошадей, привязанных к деревьям, и узнал немедленно коней Кингольда и его товарищей. Затем передо мной оказалась группа из трех белых и одного индейца. Белые, очевидно, подобрались к нему потихоньку сзади и схватили его в то время, когда он садился в свою лодку. Теперь несчастный краснокожий был беззащитен. Ружье, которое я ему дал, висело за плечами у Кингольда, а его нож захватил бежавший мулат. Этого-то беззащитного юношу злодеи раздели донага и, привязав к дереву, готовились отстегать ременными плетьми, находившимися у них в руках. Я подъехал вовремя.

-- Как вам не стыдно, Ареус Кингольд! - с негодованием вскричал я. - Как вам не стыдно! Вы замышляете гнусность, но я не допущу ее... Я расскажу всем, как вы благодарите спасителя моей сестры!..

Он пробормотал несколько невнятных слов; было очевидно, что мой приезд помешал ему.

-- Проклятый индеец заслужил наказание, - проворчал Вильямс.

--Своей дерзостью в обращении с белыми.

-- Об этом не вам судить, Вильяме! Повель спас мне жизнь, и я не позволю никому обидеть его.

-- Ему незачем было являться сюда, к нам, на наш берег, - проговорил Спенс. - Краснокожие не имеют права являться сюда...

--Ну, этот вопрос спорный. Мы с сестрой благодарим Бога за то, что этот храбрый индейский юноша оказался на нашем берегу, иначе нас не было бы уже в живых. А вот вы, говорящие о праве, действительно не имеете ни малейшего права бить свободного человека, гражданина Американской республики, отец которого был таким же белым, как и мы с вами.

--Я в ваших советах не нуждаюсь, мистер Кингольд! Но предупреждаю вас в последний раз, что постараюсь помешать вам делать то, что вам угодно, относительно моего спасителя. Я ведь не безоружен, как этот несчастный молодой человек, и не побоюсь померяться силами с вами тремя.

-- Теперь подходите, если пожелаете, но предупреждаю, что первым двум, сделавшим хоть один шаг, я размозжу голову.

Хотя у всех троих были ружья, пистолеты и ножи, было понятно, что Кингольд не посмеет поднять руку на брата Виргинии, а его сообщники предпочтут не впутываться в историю, могущую окончиться для них - в случае убийства белого гражданина Америки - виселицей. Поэтому все три негодяя предпочли удалиться, обругав меня на прощание за то, что я вмешиваюсь не в свои дела.

что смог проговорить, горячо пожимая мои руки:

-- Рандольф, я никогда не забуду этого дня... Отныне вы всегда будете желанным гостем у индейцев. Приходите к нам, когда вздумается, Жорж. Никогда рука краснокожего не коснется вас!