Оцеола вождь семинолов.
Глава VII

ГЛАВА VII

Нужно не более суток для того, чтобы добраться до форта Кинг, расположенного на границе индейской территории, приблизительно в четырнадцати милях от моих плантаций.

Мы выехали на рассвете вместе с моим верным слугой и другом Черным Жаком на прекрасных лошадях, вооруженные с головы до ног. Перебравшись через озеро, мы направились легкой рысью по тропинке, проходившей позади дома госпожи Повель.

Выехав на прогалину, я невольно остановился, узнав дорогу, по которой так часто проходил пять лет назад, вместе с моим юным другом. Воспоминания нахлынули на меня, наполняя душу лихорадочным волнением. Картины прошлого, как живые, вставали передо мной, то грустные, то веселые, но всегда заманчивые, как всякое воспоминание счастливых дней молодости. Благородная фигура Повеля, очаровательное личико его сестры, казалось, манили меня к себе и, под влиянием этих дорогих видений, я то пришпоривал коня, то затягивал поводья в нерешимости, не зная, продолжать ли путь, или остановиться на минуту, заехать узнать о том, как поживают мои краснокожие друзья.

В конце концов я не мог противиться этому страстному желанию и решительно повернул направо, к крайнему удивлению Жака.

-- Что с вами, мистер Жорж? Зачем вы свернули с дороги? - спросил он, видя, как я направляюсь к боковой тропинке, отдаляющей нас от форта.

--Знаю, Жак, - ответил я решительно. - Но мне хочется воспользоваться случаем и заглянуть к мистрис Повель, чтобы узнать, как она поживает... она и ее дети.

Мой верный негр широко раскрыл глаза от удивления.

-- Господи, мистер Жорж, да разве вы ничего не слышали о том, что здесь произошло без вас?

--Что такое? - с беспокойством спросил я. - Говори, Жак. Я ровным счетом ничего не знаю. Что-нибудь случилось с семейством Повель?

-- Да ведь они все уже больше двух лет, как уехали отсюда.

-- Уехали?.. Повели?.. Куда и почему? - спросил я, встревоженный неожиданным известием.

-- Куда, не сумею вам сказать, мистер Жорж. Предполагаю, что мистрис Повель выстроила себе где-нибудь лачужку подальше. Во всяком случае такого прекрасного дома ей уже никогда не видать больше, - грустно ответил мне Жак, очевидно, сочувствующий моим краснокожим друзьям.

--Но кто живет теперь в этом доме, Жак?

--Никто пока, мистер Жорж. Старый дом пустует.

-- Почему же госпожа Повель покинула свое жилище, которое она так любила?

-- Ах, это печальная история, мистер Жорж. Если хотите, я расскажу ее вам подробно, но только не раньше, чем мы выедем из этих пустынных мест, где было бы небезопасно оставаться до наступления темноты.

Я пришпорил свою лошадь, вполне соглашаясь с Жаком, который так же быстро последовал за мной.

Через несколько минут он рассказал мне печальную историю, которую я слушал с болезненно сжимающимся сердцем.

--Надо вам сказать, мистер Жорж, что я убежден в том, что всю эту подлую интригу подвел молодой Кингольд, хотя все соседи утверждают, что тут главным виновником был его старик-отец. А началось все это дело вот как. Однажды у госпожи Повель украли несколько черных невольников, и по слухам Кингольды лучше всех знали, кто виноват в этом грабеже. Я называю эту кражу грабежом потому, что невольники, очевидно, сопротивлялись и были увезены связанными. Как бы то ни было, но общественное мнение открыто обвиняло в этом преступлении двух всем известных, негодяев: Билля Вильямса и Неда Спенса. Госпожа Повель обратилась к защите закона и пригласила для этой цели адвоката Грибса, живущего на нашем берегу реки. Но Грибс был дружен с Кингольдами, и говорят, что они сторговались между собой для того, чтобы обмануть неопытную и доверчивую индианку и дочиста ограбить ее.

-- Но каким же образом, Жак? - перебил я рассказчика с понятным нетерпением.

-- Не сумею объяснить вам в точности, мистер Жорж. Я ведь не законник. Но только я слышал от Помпея, дровосека Кингольдов, - вы может быть помните этого мулата? - так вот он рассказал мне, что все эти четыре или пять негодяев были заодно, для того чтобы натворить как можно больше гадостей семейству Повеля.

-- Да что же они сделали? Говори же, наконец, толком, Жак! - прикрикнул я невольно.

-- А видите ли, как было дело: адвокат подсунул госпоже Повель бумагу, которую она должна была подписать, как бы доверенность на ведение ее дела о краже невольников. Она и подписала эту бумагу, а потом, каким-то образом, оказалось так, что бедная краснокожая подписала не доверенность адвокату, а купчую крепость на все свои земли, вместе с постройками и инвентарем.

Крик негодования вырвался у меня при этом неожиданном известии. Жак же продолжал грустным голосом.

-- На основании этой мошеннической бумаги мистер Грибс и завладел всем имуществом семейства Повелей, до последнего невольника включительно.

-- Какой негодяй! Боже, какой негодяй!

-- Настоящий мерзавец, что и говорить. Он принял даже присягу перед судом в том, что купил все имущество и уплатил деньги сполна госпоже Повель. Она, конечно, утверждала, также клятвенно, обратное, рассказывая все дело, как оно было. Но адвокат Грибс недаром был другом Кингольда. Старик выступил свидетелем в его деле и тоже поклялся в том, что уплата была сделана при нем. Ну понятно, что судьи - все белые - поверили двум белым негодяям больше, чем одной честной краснокожей, и присудили отдать все Грибсу. Только как-то случилось так, что Грибс немедленно перепродал всю плантацию Кингольду, который теперь и владеет ею.

-- Э, мистер Жорж, миллионы стыда не имеют! - философски заметил мой верный негр. - Кроме того, у нас ходили слухи о том, что все это было подстроено в угоду и по наущению молодого Кингольда, который почему-то не мог выносить молодого Повеля и готов был утопить его в ложке воды.

-- А что же стало с семейством Повелей, Жак? Неужели никто не знает, куда уехала бедная женщина?

--Никто, мистер Жорж. Она уехала отсюда вместе со своими детьми, - вот все, что узнали соседи.

Пока Жак доканчивал свой рассказ, мы выехали на новую прогалину, откуда можно было видеть старый дом, в котором я провел столько приятных, незабвенных часов. Он был наглухо заколочен. Деревья сада разрослись и вытянулись, ограда местами развалилась, а трава заполнила дорожки и цветники. Все это наводило меня на грустные размышления.

Я ни минуты не сомневался в истинности рассказанного Жаком случая. Я знал, на какие гнусности были способны Грибс и Кингольды, дурная слава которых давно уже стала поговоркой во всей округе. По словам Жака, их постоянные сообщники, Вильямс и Спенс, исчезли, пока тянулось дело мистрис Повель, и появились вновь только после ее отъезда, когда им уже нечего было опасаться. Что касается украденных ими невольников, то они так и пропали, очевидно, увезенные на один из отдаленных рынков, в Мобиле или Нью-Орлеане. Продажная цена, вероятно, пошла на вознаграждение негодяев за участие в гнусной комедии, разорившей целое семейство. Теперь Кингольд, очевидно, ожидал только окончания предполагаемой войны для того, чтобы воспользоваться имуществом, украденным у бедной индианки, вдовы такого же гражданина Флориды, как и они сами.

Раздумывая обо всем услышанном от Жака, я медленно продвигался по узкой лесной тропинке, на которой довольно отчетливо виднелись следы недавно прошедшего здесь стада, направляющегося в сторону индейских владений. Судя по следам, число голов этого стада доходило до тридцати или сорока, наполовину лошадей, наполовину рогатого скота, и прошло оно не более часа тому назад.

Ничего замечательного не было в том, что мы нашли следы скота в лесу, и если бы стадо шло под надзором краснокожего пастуха, то мы не обратили бы на него ни малейшего внимания. Но тут дело обстояло иначе. Несмотря на то, что пастухи, следы которых нетрудно было заметить, обуты были в индейские мокасины, постановка ног ясно свидетельствовала о том, что это были белые.

Зачем же было белым направляться - да еще со стадом - по дороге к индейцам, для которых эти животные могли служить хорошей приманкой?..

Не успел я выразить Жаку своего удивления, как он неожиданно остановился, вскрикнув тем особенным гортанным голосом, которым негры обычно выражают свое удивление.

-- Батюшки, мистер Жорж, посмотрите сюда! - проговорил он мне, указывая на один из конских следов, который был заметен больше остальных.

--Что такое, Жак? - спросил я, не без удивления при виде ловкости и искусства, с которыми мой негр разбирался в спутанных следах, доказывая, какие блестящие успехи в охотничьем деле сделал он в мое отсутствие.

-- Да разве вы ничего не видите, мистер Жорж?

-- Где, Жак?

--Да вот здесь, на земле?

--Я вижу следы коров, быков и лошадей, вот и все!

-- Да, пожалуй. Одно из копыт этой лошади заметно шире других... Но что из этого следует, Жак?

--А то, что это наш бывший конь, по кличке Лысый. Я узнаю его след из тысячного табуна. Немало перевез я на нем деревьев для построек покойного мистера Рандольфа.

-- В самом деле, ты прав, Жак. И я теперь припоминаю этого Лысого. Меня еще мальчиком забавляло то, что у него правое заднее копыто чуть не вдвое больше остальных трех. Но неужели же прошедший здесь скот принадлежит нам? Но как же он очутился столь далеко от нашей плантации?..

-- Да ведь покойный хозяин продал Лысого два года назад мистеру Грибсу. Вот почему я думаю, что это его стадо прошло перед нами.

-- Вот этого я и сам не понимаю! - ответил Жак, немного подумав.

"Не был ли этот скот украден? - подумал я. - Ведь для того, чтобы из владений Грибса дойти до этого леса, животные должны были перейти вброд, и даже отчасти вплавь, через довольно глубокую и широкую реку. Этого, очевидно, они не могли сделать по своей охоте, без понуждения пастухов. Пастухами же, судя по следам, были индейцы, или одетые индейцами люди, не могущие быть нанятыми пастухами у Грибса, у которого были десятки невольников, ходивших либо босиком, либо в сапогах, но отнюдь не в мокасинах.

Не был ли этот скот украден? Но в таком случае, как объяснить отсутствие предосторожностей, обычно принимаемых ворами или грабителями? Ведь эта дорога была довольно часто посещаема, да и следы животных были слишком заметны, привлекая внимание всякого, даже не очень наблюдательного проезжего".

Движимые понятным любопытством, мы с Жаком решили расследовать, в чем дело, и, свернув с широкой тропинки вслед за стадом, направились вместе с ним направо в чашу леса.

с Жаком, я слез с лошади, привязал ее к первому попавшемуся дереву и вместе с Жаком, почти ползком направился прямо через чащу на звук долетающих до нас голосов. Но чем ближе мы были к стаду, тем сильнее становилось наше недоумение. Теперь уже до нас ясно долетали голоса разговаривающих погонщиков, и - странное дело - голоса эти не отличались гортанным выговором краснокожих, неизвестные говорили на безукоризненном английском языке.

Очевидно, погонщики сменились, или же с самого начала стадо шло под присмотром американцев, почему-то нашедших нужным нарядиться краснокожими.

Пока я удивлялся неожиданному открытию, Жак тихонько толкнул меня локтем.

Он был прав. Подобравшись еще ближе, мы вполне явственно различили стадо, подгоняемое двумя краснокожими в дружеском единении с нашими старыми знакомыми, друзьями и сообщниками Кингольда. Что могло означать это странное общество?

В момент нашего прихода индейцы передавали двум белым негодяям стадо, украденное ими сегодня ночью у адвоката Грибса. За это геройство белые "покупатели" заплатили красным грабителям несколько безделушек, горсть блестящих медных украшений и с десяток бутылок виски. Что касается животных, то одно из двух: либо их погонят дальше для продажи в незнакомом месте, либо белые воры сделают вид, что отбили украденное стадо у краснокожих, и "благородно" вернут его хозяину, конечно, за приличное вознаграждение. В таком случае все соседи станут рассказывать о "подвиге" прекрасных молодых людей, "спасших" чужую собственность от краснокожих разбойников, а у правительства окажется лишний предлог, чтобы избавиться от народа, ворующего стада у мирных американских граждан.

Раскрыв всю эту грязную историю, мы с Жаком спокойно вернулись к нашим лошадям, не чувствуя ни малейшего желания впутываться в это нечистоплотное дело. Пусть эти мерзавцы - красные и белые - устраиваются, как им угодно, я рад был бы забыть об их существовании.