Квартеронка.
Глава XXIV. Соперник

ГЛАВА XXIV
Соперник

Не могу описать, какое действие произвело на меня это открытие! Я точно остолбенел, прирос к месту и на минуту почувствовал себя неподвижным, как статуя. Все во мне замерло. Если бы Гейяр говорил даже достаточно громко, то я не расслышал бы его, потому что оглох от такой неожиданности.

Враждебное чувство, которое заговорило во мне при мысли, что к Авроре забрался Ларкен, было ничто в сравнении с яростью, овладевшей мною теперь. Будь новый смотритель молод и красив - что, однако, отрицал Сципион, - я и тогда не боялся бы соперничества с ним.

У меня было твердое убеждение, что сердце Авроры принадлежало мне, и я знал, что смотритель не имел никакой власти над ее личностью. Он распоряжался полевыми работниками из чернокожих и прочими невольниками на плантации; он был их господином, мог бранить и наказывать этих несчастных сколько душе угодно. Но над Авророй он не смел командовать. По каким-то неизвестным мне причинам с квартеронкой обращались совсем не так, как с прочими невольниками. Этим отличием она была обязана не белизне своей кожи, не красоте. Последняя часто изменяет жестокую судьбу рабыни, это правда, но вовсе не на радость ей порою. Гуманное отношение к Авроре основывалось на чем-то совершенно ином, чего я не мог даже подозревать. Ее растили в неге и холе вместе с молодой госпожой; она получила образование не хуже, чем сама Эжени Безансон, и, действительно, с Авророй обращались скорее как с сестрой мадемуазель Безансон, а не как с ее невольницей. Она получала приказания только от своей госпожи. Истязателю негров не было до нее никакого дела. Таким образом я не имел повода опасаться его.

Но когда я узнал голос Гейяра, мои подозрения приняли совсем иной оборот. Этот имел влияние не только на невольницу, но и на госпожу; он мог не закрывать глаза на дивные прелести Авроры. Каким бы отвратительным мошенником ни был в моих глазах Доминик, это не мешало ему поддаваться чарам любви. Отталкивающие уроды влюблялись иногда в ослепительных красавиц. Недаром в сказке зверь полюбил красотку.

Сам час, выбранный Гейяром для своего прихода, мог навести на подозрения. Немедленно после отъезда хозяйки! Явился ли он еще при ней и был ли оставлен молодой девушкой у нее в доме? Это представлялось невероятным. Сципион не знал о его присутствии, иначе он предупредил бы меня, зная мою антипатию к адвокату.

-- Нет сомнения, - подумал я, - это визит украдкой; Доминик явился на плантацию тайно; он подстерег отъезд хозяйки и тогда проскользнул в дом, чтобы застать квартеронку одну!

Все это мелькнуло у меня в голове с быстротой молнии и с силой убеждения; я не сомневался больше, что Гейяра привела сюда преднамеренность, а не случайность.

Когда я опомнился от такой ошеломляющей неожиданности, то почувствовал в себе новую силу. Мои нервы напряглись; слух получил небывалую остроту. Я стал внимательно прислушиваться. Не спорю, это было не особенно похвально; но когда имеешь дело с тонким плутом, не мешает иногда отложить в сторону излишнюю щепетильность. Особые обстоятельства данного момента заставили меня свернуть с прямой дороги; но то было шпионство влюбленного, который терзается ревностью. Пожалуй, оно найдет по этой причине свое оправдание в глазах моих читателей.

Разговаривавшие или подошли ближе к окну, или заговорили гораздо громче. По крайней мере, я стал ясно различать их слова, стараясь в то же время умерить лихорадочные удары своего сердца.

-- Неужели этот молодой человек осмеливается ухаживать за вашей госпожой? - услыхал я вопрос Гейяра.

-- Как я могу знать, господин Доминик? Право, я не видела ничего такого, что наводило бы на эту мысль. Он очень скромен; таково мнение и мадемуазель Безансон. Я никогда не слыхала, чтобы он говорил ей о любви, никогда.

Мне показалось, что за этими словами последовал вздох.

-- Если бы он осмелился, - продолжал Гейяр, видимо, хорохорясь, - если бы он осмелился сказать что-нибудь подобное мадемуазель или даже вам, Аврора... то я проучил бы его! Он не придет больше сюда, этот искатель приключений! Я так решил.

-- О, господин Гейяр, я уверена, что это сильно огорчит мадемуазель! Вспомните, ведь он спас ей жизнь! Она питает к нему глубокую благодарность. Она постоянно говорит о нем, и ей было бы очень досадно, если бы господин Эдуард перестал бывать в доме. Я уверена, что это причинило бы моей госпоже большое горе!

В тоне этих слов была горячность, почти мольба, которые приятно отдались у меня в ушах, и я подумал, что сама Аврора, пожалуй, огорчилась бы прекращением моих визитов.

Гейяр, очевидно, подумал то же самое, потому что вдруг заметил с гневной иронией:

-- Может быть, это огорчило бы еще и другую особу?.. Например, хоть вас?.. А, вот что! Так это так? Вы его любите? Прокл...

Восклицание замерло в вопле жгучей ревности.

-- О, сударь, - возразила квартеронка, - с чего вы это взяли? Мне любить его, мне... бедной невольнице! Увы, увы!

Ни тон, ни содержание ее слов не понравились мне. Однако я надеялся, что это была лишь одна из мелких хитростей любви, которую я охотно прощал. Гейяр казался довольным, потому что внезапно заговорил с веселой игривостью:

-- Вы невольница, прекрасная Аврора! Нет, в моих глазах вы королева. Аврора-невольница! Если это так, то по вашей собственной вине. Ведь вы знаете, кто имеет власть даровать вам свободу, власть и желание, слышите, и желание, Аврора!

-- Не говорите этого, прошу вас, господин Доминик! Я сказала уже вам, что не могу слушать подобных речей. Повторяю опять, что я не могу и не хочу этого!

Твердость ее тона обрадовала меня.

-- Полноте, очаровательная Аврора, - не унимался Гейяр, - не сердитесь на меня, - прибавил он умоляю-щим тоном, - Я не могу не заботиться о вашем благополучии. Вы будете свободны, вам не понадобится больше угождать капризной госпоже.

-- Черт возьми! - зло перебил ее в свою очередь адвокат, снова принимаясь хорохориться. - Велика важность, если бы она и услыхала меня! Вы воображаете, что я дорожу ею? Люди думают то же самое. Ха-ха-ха! Ну и пускай себе думают! Дурачье! Ха-ха! Со временем увидят, что ошибались! Ха-ха! Полагают, что я бываю здесь, чтобы повидаться с нею! Ха-ха-ха! Нет, Аврора, очаровательная Аврора! Не ради мадемуазель Безансон я приезжаю сюда. Это вас... вас, Аврора, я люблю... Да, люблю всем моим...

-- Господин Доминик, повторяю вам...

-- Дорогая Аврора, скажите только, что вы любите меня! Ну, одно словечко! О, скажите мне его! И тогда вы перестанете быть невольницей, вы сделаетесь такой же свободной, как ваша госпожа; у вас явится все... удовольствия, золотые уборы, драгоценности, сколько вы захотите; мой дом будет в вашем распоряжении, вы станете повелевать в нем, как полновластная хозяйка.

-- Довольно, сударь! Вы оскорбляете меня... Я не желаю больше вас слушать!

Ее голос звучал твердо и решительно. Ура!

-- Нет, дрожайшая и очаровательнейшая Аврора! Не уходите, постойте! Выслушайте меня!..

-- Не хочу ничего больше слушать! Мадемуазель узнает...

-- Одно слово! Одно слово! Один поцелуй, Аврора! Молю о том на коленях.

Послышался глухой стук колен о паркет; за ним поднялась борьба, во время которой у Авроры вырывались восклицания. Я увидел, что наступила моя очередь, и в три прыжка очутился в комнате. Негодяй держал девушку за руку и старался привлечь ее к себе. Она отталкивала его, напрягая всю свою женскую силу, а так как ей нельзя было отказать в порядочной крепости, то было довольно забавно смотреть, как старого любезника, стоявшего на коленях, волочили по ковру.

Гейяр, отвернувшийся от окон, заметил мое присутствие лишь в тот момент, когда я разразился звонким хохотом, которого не мог сдержать, даже если бы мне грозила смерть за мою дерзость. Этот хохот не прекращался еще долго после того, как Доминик выпустил свою пленницу и принял вертикальное положение; я хохотал так громко, что не слышал его угроз мщения.

-- Что привело вас сюда, сударь? - был его первый внятный вопрос, обращенный ко мне.

-- Я не стану спрашивать вас о том же, господин Доминик Гейяр. Это очевидно и без того. Ха-ха-ха!

-- Я пришел сюда не по делу, сударь, - отвечал я по-прежнему с оттенком иронии.--Я пришел сюда без всякого дела, как и вы сами.

Интонация моих последних слов, по-видимому, привела его в бешенство.

-- Тогда, чем скорее уберетесь вы отсюда, тем будет лучше! - воскликнул он, грозно сдвигая брови.

-- Для кого и для чего? - полюбопытствовал я.

Я также вспыхнул при его дерзости, но еще владел собой.

-- Сударь, - заговорил я, делая шаг вперед и глядя прямо ему в лицо. - Я не знал до настоящей минуты, что дом мадемуазель Безансон есть собственность господина Доминика Гейяра; если бы это было так, я был бы меньше расположен уважать святость этого жилища. Вы же, сударь, вы не уважаете ее. Вы поступили бесчестно с этой девушкой, с этой молодой дамой, потому что она заслуживает этого звания не меньше лиц самого благородного происхождения в вашей стране. Я был свидетелем вашего подлого поведения и слышал, какие оскорбительные вещи предлагали вы ей.

Тут Гейяр вздрогнул, но не проронил, однако, ни слова. Я продолжал:

-- Вы, сударь, не джентльмен, а потому недостойны стать лицом к лицу со мною. Хозяйка этого дома отсутствует. В данную минуту я настолько же у себя, как вы сами. Обещаю вам, что если вы не уберетесь отсюда через две секунды, то мой хлыст прогуляется по вашей спине.

-- Вы дорого поплатитесь за это, - прошипел он сквозь зубы. - Вы узнаете, что в нашей стране шпионов не гладят по головке.

-- Ступайте вон, милостивый государь!

-- А вы, мой миловидный образец квартеронской добродетели, - прибавил Доминик, кидая злобный взгляд на Аврору, - помните, что наступит день, когда вы не будете, пожалуй, так жеманиться, как сегодня, и не найдете себе такого любезного защитника.

Я вышел за ним следом, желая убедиться в его исчезновении, и дойдя до края галереи, смотрел оттуда поверх садовой ограды. Чириканье птиц давало понять, что кто-то проходит через аллеи; наконец, отворились ворота. После того над оградой замелькала голова человека, удалявшегося по дороге. Она, несомненно, принадлежала озадаченному соблазнителю.

Вернувшись в гостиную, я немедленно забыл о существовании подобной твари.