Квартеронка.
Глава XXXVIII. Пирога

ГЛАВА XXXVIII
Пирога

Немного спустя мы вступили в кипарисовый лес. Там почти не было мелкой поросли. Деревья, теснясь одно к другому, заполонили весь грунт; их зонтикообразные вершины были покрыты серыми эпифитами [Растения, растущие на других растениях, но не питающиеся их соками, в отличие от паразитных или чужеядных. - Прим. перев.]; колеблющаяся листва этих ползучих растений заслоняла солнце, которое без них оживило бы плодоносную почву роскошной растительностью. Но мы находились тут в пределах тогдашнего разлива местных вод, где немногие растения чувствуют себя привольно.

Через некоторое время я заметил, что мы приближаемся к стоячей воде. Понижение грунта было незаметно; но влажность и запах болота, кваканье лягушек, крик какой-то водяной птицы или мычанье аллигатора указывали мне на близость постоянного водохранилища, озера или пруда.

Вскоре мы достигли берега. То был обширный пруд, лишь небольшая часть которого оставалась навиду. Его заслоняли кипарисы, росшие прямо из воды и почти переплетавшиеся своими густолиственными сучьями. Там и сям их черные стволы возвышались над водной гладью; их причудливые очертания приводили на память легенды о коварных водяных и придавали сверхъестественный характер картине, бывшей у нас перед глазами. Вода, осененная таким шатром, казалась черной, как чернила, а в воздухе чувствовалось что-то тягостное, удушливое. Этот мрачный вид мог бы вдохновить Данте для описаний его "Ада".

Приблизившись к меланхолическому пруду, проводник мой остановился. Громадное дерево, стоявшее некогда возле берега, повалилось таким образом, что его вершина выступала из воды на довольно далеком расстоянии. Сучья не были еще отделены от ствола; паразитные растения опутывали их, торча густыми пучками, и придавали этой бесформенной массе вид наскоро сметанной копны сена. Лишь незначительная часть ее погружалась в воду, остальное не было затоплено. Мой спутник сделал передышку у этого упавшего дерева.

Он только ждал, пока я присоединюсь к нему.

Дождавшись меня, негр влез на кипарисный ствол, и, подав мне знак следовать за ним, направился к вершине дерева. Я сделал то же самое, стараясь с грехом пополам сохранять равновесие.

Достигнув первых, самых толстых сучьев, мы обогнули их, чтобы добраться до вершины. Я ожидал найти здесь место отдохновения.

Но вот мой товарищ, наконец, остановился, и тут я с удивлением увидел маленькую пирогу, неподвижную на воде и спрятанную подо мхом! Она была так искусно скрыта, что увидеть ее было можно только с того места, где мы стояли.

"Значит для того, чтобы добраться до этого маленького суденышка,--подумал я, - мы и ползли по дереву".

Вид пироги привел меня к мысли, что нам предстоит отправиться дальше. Чернокожий отвязал ее и подал мне знак войти в этот легкий челнок. Я спрыгнул в утлое суденышко и сел. Габриэль последовал за мною. Упираясь руками в сучья, он оттолкнул пирогу, потом схватил гребок и, поспешно действуя им, повез меня по темной глади пруда.

На протяжении двухсот или трехсот ярдов мы плыли медленно. Изгибы кипарисов и громадные ветви сходились так близко, что требовалось множество предосторожностей, чтобы продвигаться в этой сети. Но я видел, что мой проводник большой мастер вести пирогу; что же касается гребка, то он действовал им не хуже какого-нибудь индейца. Он слыл отличным охотником на енотов и опытным рыболовом; вероятно, предаваясь этим занятиям, Габриэль научился править лодкой.

То было самое необычайное из всех моих путешествий. Пирога плыла по поверхности, более похожей на чернила, чем на воду. Наш путь не освещался ни единым солнечным лучом; сумеречные потемки господствовали над нами и вокруг нас.

Мы скользили мимо темных масс высокого леса, между черных стволов, возвышавшихся, подобно колоннам, и осененных густым лиственным шатром. Траурная бромелия [растение того же семейства, что и ананас] свешивалась с этих ветвей; местами она погружалась в воду, и мы задевали ее лицом и плечами, плывя под нею.

Мы не были здесь единственными живыми существами. Это ужасное место имело своих обитателей. Оно служило жилищем и безопасным убежищем для крупного пресмыкающегося, отвратительные формы которого можно было различить в темноте, когда оно ползло по длинному поваленному стволу, или вылезало до половины из воды на выдавшийся сук кипариса, или медленно плыло по густой жидкости. Большие водяные змеи кидались от одного дерева к другому, слегка бороздя поверхность пруда, или обвивались вокруг торчавших ветвей. Болотная сова неслышно носилась по воздуху, а крупные коричневые летучие мыши гонялись за насекомыми. Они подлетали порой так близко, что задевали нас своими крыльями; мы слышали тогда их зловоние и стук костлявых челюстей, похожий на щелканье кастаньет.

Новизна этой сцены интересовала меня, но я не мог отделаться от легкого чувства страха. Классические воспоминания также приходили мне на ум. Вымыслы римского поэта осуществлялись предо мною воочию. Я плыл по Стиксу, а мой перевозчик представлялся мне страшным Хароном.

Вдруг в потемках блеснул свет. Еще несколько ударов гребка, и пирога очутилась в ярком солнечном сиянии.

Тут я увидел какое-то водное пространство под открытым небом, подобие круглого озера; то было, действительно, озеро, потому что вода, по которой мы сейчас плыли, явилась следствием разлива, тогда как в некоторые времена года почва оставалась здесь почти сухой. Вода же, открывшаяся передо мною теперь, напротив, никогда не пересыхала и отличалась слишком значительной глубиной для того, чтобы кипарис, любящий болото, мог вырасти здесь.

Это водное пространство, лишенное растительности, не было особенно обширно; оно представляло поверхность приблизительно в полмили в диаметре и было окружено со всех сторон деревьями, поросшими седым мхом, которые образовали подобие серой ограды; посредине озера росла чаща такого же вида, которую можно было принять за островок.

необъятные болота Луизианы. Тут мелькали белые хохлатые цапли, белые и красные ибисы, различные виды голенастых, журавлей и розовых фламинго. Среди них встречался также тот диковинный нырок, который плавает, погрузив туловище и высунув из воды свою змеиную голову, и массивный, неповоротливый пеликан, подстерегающий свою рыбную добычу. Водяные птицы показывались на поверхности озера: то были различные породы утиных: лебеди, гуси и утки; стаи чаек и куликов затемняли небо, чередуясь с шумными стаями диких уток.

Болотный филин не один избрал этот отдаленный уголок, чтобы сделать его своим любимым жилищем. Сюда залетал и морской орел, круживший в воздухе, чтобы со стремительностью падучей звезды кинуться на злополучную рыбу, показавшуюся слишком близко у поверхности воды; впрочем, ему приходилось иногда уступать свою добычу речной скопе. Таковы были различные породы существ, которые представились моим взорам, когда я плыл по уединенному озеру в лесной глуши.

С интересом наблюдал я эту сцену. То была настоящая картина дикой природы, производившая на меня глубокое впечатление. Совсем не то было с моим спутником, не видевшим в ней ничего ни нового, ни интересного. Для него это была знакомая картина, которую он рассматривал с совершенно иной точки зрения. Он не остановился, чтобы полюбоваться ею, и чуть опуская в воду весло, направил свою пирогу к островку.

было кипарисом, выросшим в том месте, где озеро было неглубоко. Сучья этого дерева простирались во все стороны; они были обременены сероватыми паразитами, которые свешивались до поверхности воды, раскидывая свою сень на пространстве приблизительно в пол-акра протяженностью. Ствол гигантского кипариса имел основание громадных размеров. Оно было обставлено со всех сторон широкими откосными подпорками, которые погружались в воду и поднимались над нею на высоту нескольких ярдов; вся масса имела объем не меньше обыкновенной каюты. Дерево было источено во многих местах, и когда мы вступили под его сень, я заметил в нем обширное отверстие, причем убедился, что этот гигантский ствол совершенно пуст внутри.

Нос пироги был направлен к одному из этих углублений и вскоре стукнулся о дерево. Тут я различил несколько ступеней, вырубленных в древесине; они вели к углублению вверху. Мой спутник показал мне на них. Птичий гам заглушил его слова, однако я понял, что он подает мне знак подняться. Я поспешил последовать этому указанию и вышел из пироги, чтобы вскарабкаться на эту наклонную лестницу.

Мы достигли убежища беглого негра.