Квартеронка.
Глава XLVIII. Прерванная игра

ГЛАВА XLVIII
Прерванная игра

Первые два-три роббера мы сыграли с довольно скромными ставками, по доллару каждая. Таково было желание Тетчера и торговца свиньями, которые не хотели рисковать больше, потому что почти позабыли вист. Однако оба они держали пари помимо игры против моего партнера Чарлея и против всех желающих. Эти пари назначались на вскрышку, на масть, на онеры или на левэ.

Мы с моим партнером быстро выиграли оба первых роббера. Я заметил множество ошибок у наших противников и начал уже думать, что они, действительно, плохие игроки в вист. Чарлей высказал это с торжествующим видом, как будто мы играли только ради чести партии, и ставки не значили для нас ничего. Он похвастался еще раз, когда мы выиграли третий роббер.

Торговец свиньями и его партнер казались немного озадаченными.

-- Это зависит от карт, - сказал последний с несколько обиженной миной.

-- Разумеется, от карт,--подтвердила белая шляпа.--У меня отвратительная игра с тех самых пор, как мы начали. Вот опять!

-- Снова дурная игра? - с мрачным видом спросил Тетчер.

-- Отвратительная! Невозможно выиграть с этими картами.

-- Послушайте, господа! - воскликнул мой партнер Чарлей, - ведь так нельзя... играющие не должны переговариваться.

-- Ба! - воскликнул торговец, - я могу показать вам, что у меня на руках. Я останусь без одной.

Мы выиграли снова.

Наши противники, все более и более огорчавшиеся своей неудачей, предложили тогда удвоить ставку. Мы согласились; сыграли новый роббер.

Я и Чарлей опять вышли победителями, и торговец предложил своему партнеру вторично удвоить ставку. Тот согласился после некоторого колебания, как бы находя ее слишком крупной. Что же касается нас, то мы, конечно, не могли возражать, так как нам везло, и мы "нахватали пластырей", как называл Чарлей банковые билеты, ради благозвучия.

Ставки опять были удвоены и, пожалуй, это повторилось бы еще много раз, если бы я не воспротивился самым положительным образом такой надбавке. Я знал, сколько у меня денег в кармане, и видел, что при такой игре мой кошелек быстро опустеет, если счастье изменит нам. Однако же я согласился рискнуть десятью долларами, и мы продолжали играть по этой ставке.

Гораздо было бы лучше нам бросить игру, потому что с этого момента счастье как будто покинуло нас. Мы проигрывали почти каждый роббер, по-прежнему, по десять долларов партия. Я видел, что кошелек мой заметно истощается, и рисковал проиграться "начисто".

Мой партнер, такой хладнокровный до сих пор, казалось, выходил из себя; он ежеминутно проклинал карты и жалел, что сел играть в этот "мерзкий вист". Не знаю, был ли тому причиной его гнев, только он играл гораздо хуже, чем вначале, пасуя не раз совершенно необдуманно. Наши повторявшиеся проигрыши, как будто сделали его равнодушным к исходу игры, до такой степени он отчаялся в удаче. Мне это было тем более удивительно, что раньше, играя в экр, он проигрывал на моих глазах вдвое более значительные суммы.

Кроме того, игра у нас вовсе не была плоха. При каждой сдаче нам шли хорошие карты, и мы, несомненно, выиграли бы много раз, если бы мой партнер вел игру более искусно. Как бы то ни было, но мы продолжали проигрывать до того момента, когда я заметил, что половина моих денег перешла в карманы Тетчера и торговца.

"Боже великий! Убили человека!"

Некоторые спустились вниз, другие поднялись наверх; одни бежали на корму, другие к носу. Каждый кричал: "Что случилось? Где он? Кто выстрелил? Кого убили?" Испуганные дамы плакали в своих каютах. Тревога, поднятая криком: "Женщина тонет", не значила ничего в сравнении с новой сценой всеобщего смятения. Но всего удивительнее было то, что не оказалось ни убитого, ни раненого, что никто не стрелял и не видел стрелявшего из пистолета! Никто не был задет, и поднявшейся сумятицы нечем было объяснить.

Что бы это могло значить? Кто закричал, что человек убит? Все темные закоулки парохода были освещены, тщательно осмотрены, но нигде не нашлось ни убитого, ни раненого, ни следа крови, и каждый, наконец, расхохотался, говоря, что вся эта история пахнет шалостью. То же самое утверждал торговец, который как будто остался доволен тем, что не он один взбудоражил публику без всякой надобности.