Квартеронка.
Глава LX. Аукцион моей невесты

ГЛАВА LX
Аукцион моей невесты

Да, Аврора показалась в дверях этой проклятой залы и застенчиво остановилась на пороге.

Она была не одна. Ее сопровождала молодая мулатка, также невольница, приведенная на продажу. Девушек ввел сюда какой-то мужчина, который, по-видимому, показывал им дорогу к месту аукциона. Я узнал в нем Ларкена, жестокого смотрителя негров.

-- Идите, - сказал он им резким тоном, подавая знак рукой, - вот сюда, девочки, следуйте за мною.

Они повиновались его грубому приказанию и пересекли залу, направляясь к трибуне. Я отвернулся, прикрыв лицо широкими полями своей шляпы. Аврора не видела меня. Я провожал девушек взглядом, когда они прошли мимо и повернулись ко мне спиной. О, прекрасная Аврора! Она была прекраснее, чем когда-либо.

Не я один восхищался ею. Появление квартеронки произвело впечатление. Шум прекратился, точно по условленному сигналу; все голоса притихли; все взоры устремились на нее, когда она проходила по каменным плитам. Некоторые мужчины кинулись из отдаленных частей залы, чтобы взглянуть на нее поближе; другие отходили в сторону, чтобы дать ей дорогу, учтиво расступаясь, как перед королевой. Эти люди не оказали бы ни малейшего знака внимания другой цветной девушке ее племени, хотя бы той же мулатке, которая сопровождала Аврору. О, могущество красоты! Никогда не выказывалось оно так явно, как в момент прихода этой бедной невольницы.

Я слышал перешептывания, замечал восторженные, страстные взгляды. Я видел глаза, жадно следившие за квартеронкой, любовавшиеся ее восхитительным станом и плавной походкой. Все это заставляло меня страдать. Я испытывал чувство более тягостное, чем ревность; то была ревность, разжигаемая еще сильнее грубостью моих соперников.

Аврора оделась просто. Ее платье не было нарядным, как у прочих цветных красавиц; она не надела на себя ни лент, ни кружев, украшавших одежду ее темнолицей спутницы. Всякие украшения не гармонировали бы с благородной грустью, омрачавшей ее прелестное лицо.

На ней было платье из светлой кисеи, сшитое со вкусом, с длинной юбкой и узкими рукавами, по моде того времени, не скрывавшее ее изящных форм.

Этот костюм дополнялся обыкновенным головным убором квартеронок: током из мадрасского платка, увенчавшим ее лоб, точно короной. Зеленые, красные и желтые полосы шелковой ткани очаровательно оттеняли роскошные черные волосы девушки с синеватым отливом, как вороново крыло. На ней не было других драгоценностей, кроме широких золотых серег, блестевших на ярком румянце смугловатой щеки, а на пальце виднелось единственное золотое кольцо, знак ее обручения, которое было мне хорошо знакомо.

Я замешался в толпу и надвинул шляпу на лицо со стороны трибуны, желая оставаться незамеченным Авророй, но в то же время будучи не в силах отвести от нее взгляда. Мне был виден верх ее головного убора из-за плеч теснившейся публики. Приподнявшись на цыпочки, я мог рассмотреть ее лицо, обращенное в мою сторону.

О, как билось мое сердце, когда я всматривался в его выражение, старался угадать мысли, волновавшие Аврору.

Она казалась печальной и встревоженной, что было вполне естественно. Но я доискивался иного: мне хотелось открыть в этих чертах ту переменчивость выражения, в которой сказывается борьба между страхом и надеждой. Глаза Авроры блуждали по толпе. Она вглядывалась в океан лиц, окружавших ее. "Она отыскивала кого-то. Меня или кого иного?" Я опустил голову, когда ее взгляд обратился в мою сторону. У меня не хватало духа встретиться с ее взором. Меня разбирал страх, что я невольно заговорю с ней. Дорогая Аврора! Я поднял голову. Ее глаза продолжали свои бесплодные поиски: о, разумеется, она рассчитывала увидать здесь меня!

Я снова нырнул в толпу; ее взгляд направился дальше.

Я опять поднял голову и увидел, что лицо квартеронки затуманилось. Теперь в ее глазах ясно выражалось отчаяние.

-- Ободрись! Ободрись! - мысленно говорил я. - Взгляни сюда опять, очаровательная Аврора! На этот раз мой взгляд встретит твой. Я буду говорить с тобой глазами, я отвечу взором на взор.

Она меня видит, она меня узнает! Этот трепет, эта молния радости в ее глазах, эта улыбка алых губ! Ее взгляд не ищет больше ничего, он устремлен в одну точку. Гордость моего сердца! Она искала меня!

Да, наши глаза, наконец, встретились, они были влажны от любви. Я не мог больше совладать со своими, не мог отвести их в другую сторону. Я почти забыл, где нахожусь.

Шепот и движение толпы заставили меня опомниться. Пристальность взгляда Авроры была замечена и понята многими господами, привычными истолковывать подобные вещи. Они стали оглядываться на меня; я-то заметил вовремя и успел отвернуться.

Теперь я уставился на дверь, чтобы не пропустить прихода д'Отвиля. Почему он не являлся? Моя тревога возрастала с каждой минутой. Впрочем, пройдет еще целый час, пожалуй, даже два, пока наступит очередь Авроры. Но что это значит, однако?

На минуту водворилась тишина; очевидно, происходило нечто необычайное. Я взглянул на трибуну, желая узнать, что случилось. Темноволосый мужчина поднялся на нижнюю ступеньку и разговаривал шепотом с продавцом. Он, по-видимому, просил о каком-то одолжении, и как только оно было ему обещано, снова замешался в толпу.

Протекла минута или две, после чего я с ужасом и удивлением видел, что смотритель негров взял Аврору за руку и помог ей подняться на каменную глыбу. Его намерение было ясно. Квартеронка должна была пойти в продажу немедля!

Не могу припомнить в точности, что я сделал в первую минуту. Как сумасшедший, кинулся я к выходу и выглянул на улицу. Мои встревоженные глаза пробегали ее по всем направлениям, но д'Отвиля не было нигде!

Я бросился обратно в залу и стал протискиваться в густой толпе к трибуне.

-- Тысяча долларов за квартеронку. Один покупатель предлагает тысячу долларов!

О, Небо! д'Отвиль обманул меня! Она погибла! Погибла!

В своем отчаянии я был готов прервать аукцион. Я собирался объявить вслух, что продажа незаконна, потому что квартеронка продавалась вне очереди, обозначенной в объявлении. У меня была еще кое-какая надежда на это слабое средство. Оно походило на соломинку, за которую хватается утопающий; но я решил ухватиться за него. Мои губы уже раскрылись для крика, как вдруг кто-то потянул меня сзади за рукав и заставил обернуться. То был д'Отвиль! Благодарение Небу, то был д'Отвиль!

Я едва подавил радостный возглас... Взгляд креола дал мне понять, что он принес мне золото.

-- Я поспел вовремя, нельзя терять ни минуты, - тихо произнес он, сунув мне в руки бумажник. - Вот вам три тысячи долларов, этого, конечно, хватит; я никак не мог достать больше. Оставаться тут мне нельзя... На рынке есть люди, которых я не желаю видеть. Я присоединюсь к вам после продажи. Прощайте.

Я едва поблагодарил его и не видал, как он ушел. Мои глаза были устремлены в другую сторону.

-- Полторы тысячи долларов за квартеронку! Опытная ключница, полторы тысячи долларов!

-- Две тысячи! - воскликнул я, задыхаясь от волнения.

Такая крупная надбавка привлекла ко мне внимание толпы. Присутствующие переглядывались, обменивались улыбками, глядя на меня.

Я ничего не видел или скорее не хотел замечать. Я видел только Аврору, одну Аврору, стоявшую на каменной глыбе, точно статуя на пьедестале, истинное воплощение печали и красоты. Чем скорее удалю я ее оттуда, тем буду счастливее; вот почему сделал я сразу такую высокую надбавку.

-- Две тысячи долларов... две тысячи... две тысячи сто долларов... две тысячи сто долларов... две тысячи двести... две тысячи двести.

-- Две тысячи пятьсот долларов! - снова крикнул я с возможно большим апломбом.

-- Две тысячи пятьсот долларов... монотонно проговорил продавец,--две тысячи пятьсот... шестьсот... вы, сударь? Благодарствуйте! Две тысячи шестьсот долларов за квартеронку... две тысячи шестьсот.

О, Боже! Они надбавят свыше трех тысяч! Если это случится...

-- Две тысячи семьсот долларов! - предложил фат Мариньи.

-- Две тысячи восемьсот, - крикнул старый маркиз.

-- Две тысячи восемьсот пятьдесят, - объявил молодой купец Моро.

-- Девятьсот, - раздался голос высокого черноволосого человека, который разговаривал шепотом с оценщиком.

-- Есть покупатель за две тысячи девятьсот долларов... две тысячи девятьсот!

-- Три тысячи! - с отчаянием крикнул я.

То была моя последняя надбавка. Я не мог идти дальше.

Я ждал исхода продажи, как приговоренный к смерти ожидает падения трапа или удара топора. Мое сердце не выдержало бы долго жестокой неизвестности. Но мое горькое недоумение разрешилось вскоре.

-- Три тысячи сто долларов!., три тысячи сто... три тысячи сто долларов...

по-прежнему нараспев:

-- Три тысячи пятьсот долларов за квартеронку!

-- Три тысячи пятьсот... раз, три тысячи пятьсот... два... три...

Сухой удар молотка отдался у меня в ушах. Он не дал мне расслышать слова "кончено", но мое сердце произнесло его в смертельном томлении. Затем последовала шумная суета; в кучке раздосадованных покупателей поднялся оживленный и громкий говор. За кем же осталась победа?

Креол угадал верно, как и Ле Бер.