Квартеронка.
Глава LXXXII. Выстрел за выстрел

ГЛАВА LXXXII
Выстрел за выстрел

Человек, подходивший к нам, был охотник Рюффен. Убитые мною собаки принадлежали ему; эта пара гончих была хорошо известна на плантациях, как специально дрессированные для травли негров, принуждаемых жестоким обращением к побегу в леса.

Хозяин их также пользовался большой известностью; то был беспутный и жестокий негодяй, наполовину охотник, наполовину вор скота, который жил в лесах, как дикий индеец, и отдавал себя в распоряжение плантаторов всякий раз, когда те нуждались в нем и в его ужасных собаках.

Мне еще ни разу не случалось видеть этого малого, хотя я часто слышал о нем от Сципиона, от молодого Катона и напоследок от Габриэля. Бамбара описал мне его в точности и рассказывал потрясающие истории о злобе этого человека, о его свирепости, о многих беглых неграх, застреленных им во время преследования или растерзанных его страшными псами.

Этого человека боялись и ненавидели во всех негритянских кварталах вдоль побережья, а его имя служило пугалом для крикливых ребят, когда негритянки-матери напрасно старались укачать их.

Таков был Рюффен, охотник на людей, как прозвали его чернокожие илоты на плантациях. Доска для экзекуций и плетка из коровьей кожи не были им так страшны, как этот человек. Люди вроде Ларкена, смотрителя с хлыстом, могли назваться по сравнению с ним кроткими и человеколюбивыми созданиями.

Вид этого злодея отнял у меня вдруг надежду ускользнуть. Я опустил пистолет и ожидал его приближения, намереваясь немедленно сдаться вместе с квартеронкой. Сопротивление казалось мне напрасным и способным только повести к бесполезному кровопролитию. Эта решимость заставила меня хранить молчание после того, как я предложил моей спутнице также сидеть смирно.

При выходе из тростниковых зарослей охотник не заметил нас. Я скрывался отчасти в густом мху, тогда как Авроры было совершенно не видно. Кроме того, этот человек не смотрел в нашу сторону; его глаза были устремлены на землю. Он, конечно, слышал мои два выстрела из пистолета, но более доверял своим инстинктам следопыта, и его согнутое положение указывало мне, что он идет по следу своих собак, которые во всем служили ему примером для подражания.

Когда Рюффен приблизился к берегу, то почуял запах воды и вдруг остановился, поднял глаза и посмотрел перед собой. Вид озера как будто смутил негодяя, и его удивление обнаружилось поспешным возгласом досады.

Минуту спустя его глаза остановились на упавшем дереве, быстро окинули его взглядом и устремились на меня.

-- Черт побери! - воскликнул он, - вот вы где! Куда девались мои собаки?

Я смотрел на него, не отвечая.

-- Слышите, черт вас возьми! Где мои собаки?

Я по-прежнему молчал.

Глаза его устремились на древесный ствол. Он увидел кровавые пятна на коре; ему припомнились выстрелы.

-- Ад и проклятье! - воскликнул в бешенстве Рюффен, - вы убили моих собак!

Он разразился бранью и угрозами, яростно жестикулируя, точно внезапно сошел с ума.

После того, прервав эти бесполезные кривлянья и возгласы, охотник твердо встал на ноги и направил на меня дуло своего карабина.

-- Слезайте с этого дерева и тащите с собой свою чернокожую! - крикнул он. - Живее, черт побери! Слезайте! Если вы промедлите одну минуту, я вас спущу поневоле.

Я говорил, что при виде этого человека покинул всякую мысль о сопротивлении и хотел сдаться; но в его требовании было столько высокомерия, столько наглости в тоне этого негодяя, что я пришел в негодование и решил защищаться. Гнев на то, что меня травили, как зверя, укрепил мое сердце и мою руку. Этот грубый скот довел меня до крайности, и я решил попытаться дать ему отпор.

Такая внезапная решимость явилась у меня еще по другой причине. Я увидел, что Рюффен был один. Он шел за собаками пешком, тогда как ехавшие верхом были остановлены или задержаны лагунами и болотами; если бы нагрянула вся толпа, я сдался бы поневоле. Но охотник на людей, при всей своей лютости и силе, был не более, чем человек, а трусливо сдаться одному было бы слишком обидно для моей гордости, - наследия предков, пограничных жителей.

В жилах у меня текло слишком много солдатской крови, чтобы уступить в подобном случае, и я захотел, во что бы то ни стало, рискнуть. Твердо схватив рукой пистолет и глядя прямо в налитые кровью глаза мошенника, я крикнул ему в ответ:

-- Стреляйте, если осмелитесь! Дайте промах, и ваша жизнь будет принадлежать мне.

Вид моего поднятого пистолета заставил его попятиться, и я не сомневаюсь, что он отклонил бы поединок, если бы ему представилась возможность отступления. Рюффен не ожидал такого отпора.

Но он зашел слишком далеко, чтобы отступить. Карабин был уже у него на плече; в следующий момент сверкнула молния, послышался оглушительный треск. Свист пули отдался у меня в ушах, когда она ударилась в тот сук, на который я опирался. Хотя Рюффен и слыл метким стрелком, но блеск моего пистолета помешал ему верно прицелиться, и он промахнулся.

Со мною этого не случилось. Противник мой рухнул со страшным воплем, и когда пороховой дым начал рассеиваться, я увидел, как он бьется и корчится в черном болотном иле.

чего сейчас же увидел Габриэля.

Негр лавировал между стволами деревьев, направляясь к тому месту, где мы стояли, и торопил нас ехать с ним словами и жестами.

Почти машинально уступил я настояниям беглеца, хотя понимал, что нам не остается больше никакой возможности спастись и, посадив в пирогу квартеронку, последовал за нею сам. Сильная рука негра вскоре вывела нас на простор, и минут пять спустя мы пересекали уже озеро под открытым небом, по направлению к кипарису, стоявшему в центре.