Затерянная гора.
Глава XXI. Сражение

ГЛАВА XXI
Сражение

На площадке, на закате этого же дня и почти в то самое время, когда между полковником и его штабом происходило рассказанное нами в предшествующей главе, осажденные Затерянной горы предавались грустным мыслям.

Для большинства не оставалось больше сомнений: мужественный гонец погиб в пустыне и гарнизон Ариспе, в неведении ужасных событий льяносов, не думал идти на выручку золотоискателей.

Несмотря на это, дон Эстеван де Вилланнева, Роберт Тресиллиан, инженер и гамбузино Педро Виценте не переставали наблюдать за южным горизонтом: оттуда должна была прийти помощь, оттуда они ждали ее, - но надежды все более и более ослабевали.

-- Солнце опускается к горизонту, - сказал дон Эстеван, - и если наши друзья не явятся сегодня, нам остается только дорого продать наши жизни, так как положение более невыносимо. Припасов осталось лишь столько, чтобы продлить еще на один день наши страдания, и скоро мы увидим несчастных женщин и детей умирающими от голода.

-- Мы похоронили сегодня уже троих, - грустно сказал Роберт Тресиллиан, - и не недостаток пищи убил их... - и он прибавил: - Я не жалею их. Это лучше, нежели служить пищей койотам и коршунам!

Гамбузино, хотя также истощенный лишениями, вздрогнул при этих словах и раздраженно вскричал:

-- Нет, тысячу раз нет! Мы не имеем права говорить, что случилось то, чего вы опасались, сеньор. Генри не погиб! Никто не заставит нас сомневаться в успешности его предприятия. Вот уже десять дней, как я стараюсь доказать вам это, а вы не хотите мне верить!

-- Как могу я вам верить, - возразил Роберт Тресиллиан, - стоя перед этой унылой и немой равниной, где мой сын...

Он указал на южный горизонт.

-- Невозмутимость этой пустыни меня убивает, сеньор Виценте, - продолжал он, - и что бы вы теперь ни говорили, мы, если дон Эстеван разделяет мое мнение, спустимся и нападем на лагерь Зопилота.

Дон Эстеван произнес решительным тоном несколько слов:

-- Тресиллиан прав. Я боюсь, что вы заблуждаетесь, Педро Виценте. Если мы будем ожидать, пока потеряем последние силы, эти разбойники перебьют нас, как беззащитных детей. Что касается меня, я предпочитаю все этому безвыходному положению.

Гамбузино молча топнул о скалу ногой. Из всех осажденных только он и инженер еще не отчаивались.

Его расчет был следующий: пять дней для того, чтобы Генри Тресиллиан достиг Ариспе; семь дней, чтобы войска полковника Реквенеца прошли обратно то же расстояние, и день опоздания, вследствие каких-либо случайностей.

Но в лихорадочном ожидании никто не хотел допускать этого опоздания, столь естественного, и одиннадцатый день еще не прошел, как все - даже самые благоразумные - предполагали худшее.

Гамбузино, видя, что убедить их нельзя, хотел оттянуть время.

-- Дон Эстеван, - сказал он, - если завтра в это время мы ничего не заметим там, - он указал на юг, - приказывайте, и я подчинюсь вашим распоряжениям, каковы бы они ни были; но, ради Бога, дайте мне срок до завтра!

два часа назад два смелых человека, которые с риском для жизни отомстили за Ангеца и Барталя? "Если завтра не придет помощь, мы спустимсявнизвгалерею,нонаэтотразуженевернемсяН. Вилланнева, с наступлением ночи вы дадите приказ инженеру обстрелять лагерь диких. Это будет для нас сигналом смерти, но смерти благородной, с оружием в руках!

--Я даю еще два часа, ни минуты больше, иллюзиям Педро Виценте. По истечении этих двух часов я буду готов, Роберт, - ответил Эстеван тоном, не допускавшим возражений.

Гамбузино замолчал.

Солнце в это мгновение почти касалось краев льяносов.

Гамбузино поднялся на одну из верхних скал, которая иногда служила ему обсерваторией. Среди горящего горизонта ему показалось, что вдали виден металлический отблеск, и, наведя подзорную трубу на солнечный диск, он стоял несколько мгновений, не издавая ни одного восклицания, не произнося ни одного слова. Потом, опустившись на колени, он молча протянул Эстевану подзорную трубу, и Эстеван заметил две большие слезы, катившиеся по смуглым щекам гамбузино.

-- Что такое? - спросил он. - Что с вами, Педро Виценте? Что значат эти слезы?

Гамбузино провел рукой по глазам и, указывая на уменьшившийся солнечный диск, сказал сдавленным голосом:

-- На этот раз вы не скажете, что я брежу, - вот они!..

-- Вот они? Кто? Что видите вы там, сеньор гамбузино?

-- Я вижу сверкающее при последних лучах солнца оружие,--сказал он глубоко взволнованным голосом. - А кому же оно принадлежит, как не уланам полковника Реквенеца?..

Волнение достигло высшей степени.

Все столпились около гамбузино; подзорная труба переходила из рук в руки, и когда солнце скрылось за горизонтом, ни у кого на площадке не оставалось сомнения: мексиканские войска были тут, в нескольких милях, готовые броситься на койотов.

Роберт Тресиллиан вглядывался в ночную тьму, и гамбузино, угадывая его мысли, сказал:

-- Если бы Генри не был там, никого бы не было. Храбрый, смелый юноша! Вы отдадите мне справедливость, сеньор, что я не сомневался в нем ни минуты.

На площадке, как на палубе разбитого корабля, где надежда воскресает при виде отдаленного паруса, рудокопы обнимались. Были забыты горестные дни, был забыт и голод. Разве помощь не была близка!

Тотчас же собрали совет. Нужно ли было подать новоприбывшим какой-нибудь знак?

Апахи, очевидно, еще не заметили их, так как даже рудокопы, находившиеся на пятьсот футов над льяносами, с трудом различали уланов, сливавшихся с линией горизонта.

Не пришло ли время воспользоваться своими пушками и прожекторами и, осветив лагерь Зопилота, дать тем возможность лучше обстрелять краснокожих. Ведь, наверное, Генри рассказал полковнику Реквенецу, что за время томительного плена рудокопы под руководством инженера устроили хорошее освещение и маяк, светивший на большое расстояние.

Мысль была одобрена, и инженер уже начал делать необходимые приготовления, как вдруг гамбузино, всегда осторожный, остановил его: он отлично понимал, что грохотом орудий можно было помешать полковнику Реквенецу привести в исполнение свои планы, сила которых состояла в том, чтобы напасть на койотов неожиданно. Следовало быть наготове, но во всяком случае подождать, пока Реквенец, узнавший от Генри о положении дел, не начнет своих действий. Тогда, и только тогда, можно будет открыть артиллерийский огонь по лагерю Зопилота; вместе с этим можно будет осветить неприятеля.

Еще раз предложение инженера было отвергнуто.

Рудокопы, по всей площадке, лежали, приложив ухо к земле; им под влиянием радужных мыслей о спасении и свободе очень хотелось услышать топот мексиканской кавалерии.

Первые часы ночи прошли в напряженном ожидании, которое заставляло бодрствовать не только ослабевших мужчин, но даже женщин и детей.

Педро Виценте с карабином в руке, стоя возле донаЭстевана, Роберта Тресиллиана, инженера и старших мастеров, убеждал всех, что не им, осажденным, следовало открывать военные действия. Вероятно, отряд Реквенеца шел по указаниям Генри, И тот укажет им развевающееся на вершине горы знамя; как опытный солдат, Реквенец рассчитывал на совместные с осажденными действия, но вместе с тем думал, что ему предоставят инициативу - это было самое главное условие. Таким образом, прошли два томительных, длинных часа.

Сердце каждого усиленно билось от неописуемого волнения, и даже слабые люди ощущали в мускулах сверхчеловеческую силу.

-- Терпение, - говорил им гамбузино. - Предоставим действовать полковнику по его усмотрению, чтобы он мог напасть на спящих дикарей и тем лишить их возможности бежать; подождите еще несколько минут, и тогда придет наша очередь.

Вдруг раздалась ружейная пальба, пробудившая многоголосное эхо, и вслед за тем грохот орудий Реквенеца покрыл все своими залпами. Крики ужаса и отчаяния, смешиваясь с воплями яростной боли, неслись из лагеря койотов, но это радовало рудокопов. Эти вопли доказывали, что ядра Реквенеца достигли цели.

Эта молниеносная атака пришла с той стороны, откуда меньше всего ожидали ее индейцы, даже не расставившие там своих часовых.

Дело приняло еще худший оборот для дикарей, когда сноп света, падавший с вершины Затерянной горы, осветил лагерь, подставляя индейцев сыпавшимся ударам их невидимых врагов, которых инженер старательно оставлял в тени.

Как и предвидел гамбузино, храбрейшие из краснокожих окружили палатку Зопилота.

Долгожданный инженером момент настал: он мог теперь пустить в дело пушки, и они стали извергать на обезумевших индейцев свои ядра.

Даже самые отважные из них дико и растерянно ревели.

Им казалось, что белые вошли в общение с темными духами, зажгли солнце и превратили ночь в день.

Один Зопилот, сидя верхом на лошади, сохранял остатки хладнокровия и старался собрать и выровнять своих рассыпавшихся воинов, но их ряды все время опустошались снарядами.

Вдруг он испустил бешеный крик. В полосе электрического света он заметил приближавшихся улан. Вид этого обыкновенного, а не сверхъестественного врага удвоил ярость и силы индейцев. В мгновение ока все вскочили на лошадей и с неистовыми криками хотели ринуться на эскадрон, но движением руки вождя они были внезапно остановлены.

Кроме того, построенные в ряды, с карабинами наперевес, пеоны дона Юлиана зорко следили, чтобы индейцам не удалось их единственное средство к спасению - бегство.

С первого же взгляда Зопилот понял, что борьба была слишком неравная; он быстро разделил воинов на две части, из которых одна прикрывала ту, во главе которой он сам бросился атаковать лощину. Очевидно, он намеревался вытеснить рудокопов и занять их выгодную позицию.

Наверху все было неподвижно, и доступ в лощину был свободен. Один за другим стали индейцы подниматься по лощине на гору. Им никто не препятствовал; но едва первые из них достигли каменных заграждений, как почва под их ногами заколебалась и на них посыпалась груда камней, которая давила и покрывала под собой несчастных индейцев; их густые ряды погребались этой лавиной на том месте, где они стояли. Только несколько человек, в том числе Эль Зопилот, успели отпрянуть и броситься к равнине.

В это время Реквенец уничтожал вторую часть отряда, оставшуюся внизу.

Занимавшаяся заря осветила кровавую сцену.

Эта картина возбудила дикую радость в пленниках Зопилота, которых вовремя распознали и освободили уланы. То были несчастные жители Хорказитаса.

Из семисот индейцев после сражения осталось в живых едва двести. Их попарно связали и сдали под охрану пеонов. Когда это было исполнено, солдаты стали очищать лощину от трупов погибших при взрыве индейцев. Тогда и осажденные начали спускаться. Невозможно описать всю трогательность, нежность и радость происшедших сцен. Особенно нежна была встреча Тресиллиана-отца с сыном и последнего с Гертрудес. Бледное лицо молодой девушки сияло счастьем, которое она испытывала после стольких дней тяжелого отчаяния.