Жена дитя.
Глава XIII. Вызов вызвавшему

Жена дитя

Глава XIII. Вызов вызвавшему

- По правде сказать, я сделал большую глупость, - размышлял молодой ирландец, заходя в спальню и садясь в кресло. - Но по-другому поступить было нельзя. Такие разговоры, даже если они исходят от Дика Свинтона, окажут мне здесь плохую услугу. Конечно, здесь его не знают; и он как будто выдает себя за важного человека; несомненно, охотится за каким-нибудь голубем, как те, что внизу.

- Очень вероятно, нечто подобное он говорил и матушке - или самим девушкам? Может, именно поэтому они обошлись со мной так невежливо. Ну, что ж, сейчас я его прижал и заставлю пожалеть о неосторожных словах. Изгнан из английской армии! Лживый пес, сказавший это! Только додуматься до такого! И судя по тому, что я слышал, это как раз его история. Должно быть, отсюда и взял. Не верю, что он еще служит в гвардии: что бы он в таком случае здесь делал? Гвардейцы не покидают Лондон без очень серьезных причин. Готов поклясться, что его самого выгнали. Когда я в последний раз о нем слышал, он был на самом краю этого.

- Он, конечно, будет драться? Не стал бы, если бы смог увернуться; я его слишком хорошо знаю. Но ему не дам возможности выкрутиться. Перчаткой по лицу, не говоря уже об угрозе плюнуть в лицо - и два дестяка джентльменов, присутствующих при этом и все слышавших! Будь он в десять раз больший трус, он не посмеет уклониться.

- Конечно, он меня вызовет; где же мне отыскать секунданта? Трое или четверо, с которыми я здесь бегло познакомился, не подходят. К тому же они могут не захотеть помочь мне после столь краткого знакомства.

- Что же мне делать? Телеграфировать графу? - После некоторого перерыва Мейнадр продолжал рассуждать про себя. - Я знаю, что граф в Нью-Йорке; и знаю, что он немедленно придет мне на помощь. Сейчас, когда мексиканская война кончилась, он с радостью ухватится за такое дело. Ведь ему пришлось вложить в ножны свою саблю революционера. Входите! Кто может стучать в дверь джентльмена в такой неподходящий час?

Еще не было пяти утра. Снаружи слышался стук карет гостей бала, которые держались до самого конца.

- Не может же это быть посыльный Свинтона? Входите!

Дверь открылась, и показался ночной портье.

- В чем дело?

- К вам джентльмен, сэр.

- Пригласите его!

- Он сказал мне, сэр, что приносит вам извинения за то, что побеспокоил в такой неурочный час. Но у него очень срочное дело.

- Вздор! Зачем ему об этом говорить? - Должно быть, друг мистера Свинтона более деликатный джентльмен, чем тот, кто его послал.

Последнее было произнесено про себя и не предназначалось портье.

- Он сказал, сэр, - продолжал тот, - что прибыл с пароходом…

- С пароходом?

- Да, сэр, с нью-йоркским. Он только что причалил.

- Да, да. Я слышал свисток. И что же?

… подумал…

- Оставьте, любезный: не нужно пересказывать мне его мысли. Где он? Проводите его сюда, и пусть говорит сам.

- Из Нью-Йорка? - продолжал Мейнард после выхода портье. - Кто бы это мог быть? И какое важное дело могло заставить разбудить человека в половине пятого утра - предположим, я бы спал, чего, к счастью, нет. Неужели Имперский город в огне, а Фернандо Вуд (Много лет в середине 19 века был мэром Нью-Йорка. Имперский город - одно из прозвищ Нью-Йорка. - Прим. перев.), как второй Нерон, радостно играет на скрипке, глядя на его руны? А! Роузвельдт!

- Мейнард!

Тон восклицаний свидетельствал о неожиданности встречи и о том, что эти два человека давно не виделись. За возгласами последовало взаимное объятие. Дружба их была такова, что не удовлятворялась простым рукопожатием. Соратники и друзья, они не раз стояли рядом под смертельным огнем на поле битвы. Шаг за шагом поднимались по тяжелым склонам Чапультепека (Древний город в Мексике, возле которого состоялось решающее сражение американо-мексиканской войны 1846-48 годов. - Прим. перев.) перед лицом гаубиц с их смертоносным рычанием, бок о бок упали на вершине контрэскарпа, и кровь их смешивалась, стекая вниз.

С тех пор они друг друга не видели. Неудивительно, что встретились с чувствами, которые соответствовали прожитому вместе.

Прошло несколько минут, прежде чем они могли начать связно разговаривать. До этого они только обменивались восклицаниями. Первым успокоился Мейнард.

- Благослови вас Бог, мой дорогой граф! - сказал он. - Мой великий учитель в искусстве войны! Как я рад снова вас видеть!

- Не больше, чем я вас, cher camarade (Дорогой товарищ, фр. - Прим. перев.)!

- Но почему вы здесь? Я вас не ждал; хотя, как ни странно, только что о вас думал!

- Я здесь, чтобы повидаться с вами - именно с вами!

- А! А в чем дело, дорогой Роузвельдт?

- Вы сказали, что я обучил вас искусству войны. Пусть будет так. Но ученик превзошел учителя, намного превзошел его в славе. Поэтому я здесь.

- Объяснитесь, граф!

- Прочтите, Это сбережет нам время. Видите, адресовано вам.

Мейнард взял протянутое ему запечатанное письмо. На нем было написано:

Капитану Мейнарду

Распечатав конверт, он прочел:

«Комитет немецких беженцев в Нью-Йорке в свете последних новостей из Европы надеется, что свобода еще не окончательно истреблена на нашей древней родине. Снова делается попытка восстановить ее, и мы намерены принять участие в том, что происходит в Бадене и в Палатинейте (Группа замков, принадлежавших императорам Священной Германской империи; главный из них находился на Рейне. - Прим. перев.).На нас большое впечатление произвела храбрость, проявленная вам в последней мексиканской войне, ваша забота о тех соотечествениках, которые служили под вашим началом, но особенно ваша всем известная преданность делу свободы. Поэтому мы единодушно решили предложить вам руководство нашим предприятием. Мы понимаем, какие вас ожидают опасности, и знаем, с каким мужеством вы их встречаете. Мы не можем пообещать вам другой награды, кроме славы и благодарности народа. Согласны ли вы, сэр, принять наше предложение?»

- Согласен, - сказал он, задумавшись всего на несколько секунд. - Передайте мой ответ комитету.

- Передать ответ? Мой дорогой Мейнард, я приехал, чтобы увезти вас с собой.

- Я должен ехать сам?

- И сегодня же. Восстание в Бадене началось, и вы знаете, что революционеры не станут никого ждать. Дорог каждый час. Нас ждут со следующим пароходом. Надеюсь, вам ничего не мешает? Что? Что-то есть?

- Да. Есть одно щекотливое дело.

- Не женщина? Нет, нет! Вы для этого слишком солдат!

- Нет, не женщина.

На лице Мейнарда появилось странное выражение, словно он скрывает правду.

- Нет, нет! - продолжал он с принужденной улыбкой. - Не женщина. Всего лишь мужчина, вернее, существо с внешностью мужчины.

- Объяснитесь, капитан. Кто или что это?

- Ну, дело простое. Час назад я ударил этого типа по лицу.

- Ха!

- Сегодня был бал - здесь, в отеле.

- Знаю. Я встретил уходящих с него. Ну и что?

- Была на нем молодая леди…

- И об этом можно было догадаться. Кто слышал о ссоре, за которой не стояла бы женщина, молодая или старая? Но простите за то, что прерываю вас.

- В конце концов, - продолжал Мейнард, по-видимому, меняя тактику, - мне можно не рассказывать вам об этой леди. Она почти не имеет отношения к делу. Все произошло в баре после окончания бала, когда она уже была в постели, я думаю.

- Пусть она там остается и спит.

- Я пошел в бар, чтобы выпить, и стоял у стойки, когда услышал, что упоминается мое имя. Три человека стояли недалеко от меня и, как я вскоре понял, действительно говорили обо мне. Они немало выпили и меня не видели.

- Одного из этих троих я знал в Англии, кгда мы вместе были на британской службе.

- Остальных двоих - я думаю, они американцы - я впервые случайно встретил несколько дней назад. У меня тогда с ними была легкая стычка, но нет необходимости рассказывать вам о ней. Хотя я тогда почти ожидал вызова. Однако вызова не было: можете представить себе, что это за люди.

- Что же он им сказал?

- Множество лживых выдумок; и хуже всего то, что меня будто бы выгнали с английской службы! Конечно, больше он ничего не сказал. После этого…

- После этого вы пинками вытолкали его из бара. Я прямо вижу, как вы занимаетесь этим легким упражнением.

- Я был не так груб. Только ударил его по лицу перчаткой и протянул свою карточку.

- По правде сказать, когда сообщали о вашем приходе, я подумал, что это его друг, а не мой; хотя, зная этого человека, я очень удивился тому, что он так быстро прислал своего секунданта.

- Я рад, что вы приехали, граф. Передо мной была дьяволская дилемма: у меня здесь нет ни одного знакомого, который мог бы быть моим секундантом. Я ведь могу рассчитывать на вас?

- О, конечно, - ответил граф с такой небрежностью, словно его попросили о сигаре. - Но нельзя ли избежать этой встречи? - добавил он.

Вопрос был продиктован совсем не трусостью. Достаточно одного взгляда на графа Роузвельдта, чтобы убедиться в этом.

Сорока лет от роду, с усами и бакенбардами, в которых уже мелькает серо-стальная седина, с истинно воинской выправкой, он производил впечатление человека, имеющего большой опыт участия в дуэлях. В то же время в нем не чувствовалось ни грубости, ни напускной бравады. Напротив, лицо у него было мягкое и спокойное, только изредка выражение его становилось строгим.

Одна из таких перемен произошла, когда Мейнард коротко ответил:

- Нет.

- Sacre (Дьявольщина, фр. - Прим. перев.)! - со свистом произнес граф французское проклятие. - Как неловко! Только подумать: свобода всей Европы зависит от такой ничтожной помехи! Недаром сказано, что женщина - проклятие человечества!

- Как вы думаете, - продолжал он после этого своего негалантного замечания, - когда он пришлет вызов?

- Понятия не имею. Наверно, в течение дня. Насколько могу себе представить, никаких причин для откладывания нет. Бог видит, мы совсем близко друг от друга: оба остановились в одном отеле.

- Вызов в течение дня. Стрельба или какое там еще оружие - завтра утром. Железной дороги отсюда нет, а пароход только раз в сутки. Отходит из Ньюпорта в семь вечера. Потеряны по крайней мере двадцать четыре часа! Sac-r-re!

Вычислениея свои он произносил вслух; делая их, граф Роузвельдт рвал свои пышные усы и смотрел на какой-то воображемый предмет у себя в ногах.

Мейнард молчал.

Граф продолжал негромко говорить, время от времени издавая более громкие восклицания и переходя с английского на французский, испанский или немецкий.

- Клянусь небом, нашел! - наконец воскликнул он, одновременно вскакивая на ноги. - Нашел, Мейнард, нашел!

- Что вам пришло в голову, мой дорогой граф?

- Но только после поединка! Я полагаю, вы включили это в свои расчеты?

- Конечно! Сразимся и успеем на пароход.

Если бы Мейнард был впечатлительным человеком, он сказал бы, что такая программа кажется ему маловероятной.

Но он просто попросил объяснения.

- Очень просто, - ответил граф. - Вас вызывают, поэтому за вами выбор времени и оружия. Оружие нас сейчас не интересует. Главное - время.

- Предполагаю и проведу.

- А что если вызов придет слишком поздно - вечером?

- Carrambo! - если воспользоваться старым мексиканским проклятием. Я все продумал. Вызов придет рано - должен

- Какой же это план?

- Вы ему напишете - лучше я напишу. Сообщим ему, что вам необходимо сегодня вечером покинуть Ньюпорт: дело необыкновенно большой важности требует вашего срочного присутствия. Обратимся к нему, как к человеку чести, и попросим прислать вызов немедленно, чтобы можно было организовать встречу. Если он не поступит так, вы по всем законам чести вольны уехать в любой час.

- Значит, мы вызываем вызывающего. Правильно ли это?

- Конечно, правильно. Я за это отвечаю. Это строго соответствует кодексу.

- Достаточно! Я должен заняться составлением письма. Поскольку дело не совсем обычное, нужно немного подумать. Где у вас перо и чернила?

Мейнард указал на стол с писчими материалами.

Подтащив стул, Роузвельдт уселся за стол.

Рассправив лист бумаги и взяв ручку, он принялся за письмо, почти не советуясь с человеком, который в этом письме был кровно заинтересован. Думая о революции в Бадене, граф торопился освободить своего товарища от обязательств, чтобы тот мог поднять флаг свободы его любимой родины.

По его указанию был написан адрес, и письмо отослано мистеру РичардуСвинтону , и как раз в этот момент большой гонг пригласил гостей отеля на фуршет.