Лучше поздно, чем никогда.
Часть вторая.
Глава XXXII.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Рид Ч., год: 1856
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лучше поздно, чем никогда. Часть вторая. Глава XXXII. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

XXXII.

Черный Уиль, очутившись внутри палатки, вынул глухой фонарь и открыл его осторожно. В углу спали рядом оба друга, и у ног черного Уиля лежала собака, привязанная на цепь. Это на минуту поразило вора - но только на минуту. Он знал, что собака была убита: товарищ его уведомил об этом чрез час после того, как совершил этот подвиг. В стороне лежала пара рабочих сапогов, которые мошенник выбросил из палатки. Потом, внимательно осматривая пол, он заметил место, где земля как будто была разрыта. Он тотчас же догадался в чем дело, и глаза его засверкали от торжества. Он приподнял полотно палатки возле себя, чтобы, в случае опасности, можно было выбежать без затруднения; потом двинулся прямо по направлению к взрытой земле. Но только что он успел пошевельнуться, ноги его запутались в веревках, проведенных тут заранее Робинзоном, и он со всех ног грянулся на пол. В туже минуту несколько колокольчиков сильно зазвонили над головами спящих.

Том и Джордж тотчас же проснулись и вскочили на ноги, с оружием в руках. Однако Черный Уиль успел выпутаться из веревок и бросился вон из палатки. У самого входа он обернулся, и в отчаянии от неудачной попытки, навел пистолет на Робинзона, который в эту минуту подбегал к нему с тесаком. Робинзон мгновенно опустился на колени, и пуля пролетела над его головой. В эту самую минуту Том ранил вора тесаком в руку, и тот так страшно застонал, что даже наши друзья перепугались. Вместе с этим стоном, Черный Уиль бросился бежать, сорвав одной рукою все полотно палатки и оставив наших друзей под полотном: они там барахтались как кошки в мешке.

Злодей уже отбежал несколько ярдов, потом оглянулся и увидел, в каком затруднительном положении его враги. Ненависть его была так сильна, что он забыл всякую опасность и вернулся опять на место преступления. На этот раз он пришел не воровать, а умертвить. Глаза его блестели, лицо выражало ярость, и он уже занес руку с ножем над полотном палатки, как вдруг над его головой раздались три выстрела патрульных, которые от него были ярдах в тридцати. Мошенник вздрогнул, дело шло о жизни или смерти - он бросился бежать. Вслед ему раздалось восьмнадцать выстрелов, один за другим. Не один выстрел прорвал ему платье; один даже просверлил насквозь шляпу, но пули все-таки не попали в вора. Он бежал как сумасшедший, без оглядки по всему лагерю; все золотопромышленники, пробужденные выстрелами, выглядывали каждый из своей палатки, и каждый стрелял в вора, когда он бежал мимо. Звуки выстрелов раздавались в ушах Джорджа и Робинзона, между тем как они выпутывались в потемках из полотна. Но все преследования и старания были напрасны: вор убежал.

Все смолкло, настала мертвая тишина под ясным голубым небом, усыпанным звездами.

Робинзон и Джордж поставили опять свою палатку. Пришли патрульные, измученные, к капитану и сказали:

- Он убежав, но за то не одна наша пуля засела в нем. Капитан, ложитесь, мы ни на минуту не оставим вашей палатки.

И Робинзон с Джорджем опять легли, охраняемые со всех сторон. Патрульные сели возле самой палатки: двое из часовых спали, а третий караулил. Чрез несколько минут наши друзья заснули.

На другое утро прежде всех вошли к Исааку Леви - Джордж и Робинзон, с намерением продать ему золото.

- На нашу палатку было нападение сегодня ночью, мистер Леви.

- Опять? гм!

- Том полагает, что у него здесь есть враги.

- Гм. Молодой человек слишком выставляет себя на вид: очень понятно, что у него должны быть враги.

- Но за то, если он своим поведением наживает себе врагов, то наживает и друзей самых искренних, торопливо заметил Джордж.

Джордж долго говорил мистеру Леви о том, как его с Робинзоном преследуют, как они не имеют покоя ни днем, ни ночью, и наконец сказал:

- Мы переговорили с Томом, и решили продать большую часть нашего золотого песку, вам, сэр. Дайте за него самую большую цену, какую только вы можете дать. Ради Сусанны!

И Джордж ушел отъискивать свою реку кварца, а Робинзона оставил торговаться с мистером Леви и получить деньги.

Несмотря на все просьбы Тома, мистер Леви никак не согласился дать ему более трех фунтов за унцию золота. Старик ни-за-что не хотел отступить от своих всегдашних правил. Зачем набивать цену? думал он. Дела - делами. И действительно, он бы согласился дать Джорджу и двести фунтов в случае нужды, но при покупке или продаже не мог изменить привычек своей жизни.

И так, Робинзон оставил у себя восемь фунтов золотого песку, а остальное продал мистеру Леви, и получил билеты Сиднейского банка.

- Я пришел продать золотой песок, сказал этот человек.

Леви услыхал и вышел к нему.

- Где твое золото? спросил еврей.

Пришедший вынул около унции золота. Проницательный Леви не спускал с него глаз, и пришедшему, казалось, было как-то неловко под его пытливым взглядом. На лице его выражалось безпокойство; еврей заметил это.

Когда неизвестный ушел, Леви спросил Робинзона, не знакомо ли ему лицо этого человека.

- Нет, я его не знаю, отвечал Том.

Леви позвал Натана.

- Натан, следи потихоньку за этим человеком, постарайся вспомнить - где мы его видели; словом, узнай кто он. Это наверно враг.

А сам старик все ломал голову, стараясь непременно вспомнить, где видел такие глаза, такой лоб, эту развалистую походку. И для этого еврею пришлось заглянуть далеко в свое прошедшее.

- Как здоровье вашего мужа, Мери? спросил Робинзон одну свою знакомую, Мери Дочерти, которая проходила мимо.

- Благодарю, капитан, ему очень худо. Он сильно страдает ревматизмом. Вот уже сколько дней, как я за него работаю: нужно же кормиться нам с детьми...

- Ну, что же? разве трудно работать? Нужно только уметь отъискать хорошее место, чтобы труды были не напрасны.

- Да, легко вам говорить. Не то бы вы сказали, еслибы у вас было пятеро детей. Право, дай вам Бог пятерых... чтобы вы тогда заговорили?

- Ах, ты злая! Что, Ид, пришел продавать?

- Да, немножко.

- Что там такое делается? не знаешь ли ты? Целая куча народа собралась.

- Разве вы не знаете? Ваш приятель Джем купил у какого-то незнакомого человека прииск, видел, что в нем блестит золотой песок, понадеялся много достать золота и потому дал за яму тридцать фунтов. А яма-то стоила гораздо дороже: ручаюсь головой, что он с первой лопаты получил четыре унции.

- Ах, я очень этому рад.

В эту минуту подошел почтительно молодой золотопромышленник.

- Дайте сюда. Мистер Леви, позвольте присесть на минуту за ваш стол.

- Сделайте одолжение, отвечал мистер Леви.

- Так до сих пор еще не напали на следы тех, которые прошлую ночь хотели обокрасть нашу палатку?

- Нет еще, капитан, но мы все об этом хлопочем. Вероятно, сегодня же кто нибудь из нас узнает что нибудь об этом, тогда я приду и скажу вам. Угодно ли вам будет прочесть донесение за всю неделю?

- Да, да, прочту. Гм, гм, на этой неделе вообще было меньше насилия, но больше воровства. Это худо. Я непременно это выведу, мистер Леви. Я решился это уничтожить. Что это такое? Опять очень значительное стечение иностранцев в лагере. Большая часть из них, конечно, люди честные, но есть и порядочные мошенники. Между прочим, прибавилось много американцев и немцев с южной стороны! А это что такое? Вчера пойман вор. Упал в яму и едва ли останется жив. Андрью, оставьте это донесение у меня. Я разсмотрю его как можно подробнее.

И Робинзон принялся так торжественно и серьозно перечитывать, про себя, поданое донесение, как будто бы дело шло о судьбе целой нации.

Смех Андрью прервал важные занятия капитана.

Он поднял голову, на лице его выражалось оскорбленное достоинство, но когда он взглянул в туже сторону, в которую смотрел Андрью, то и сам расхохотался: капитан увидел два огромные зонтика, скользящие рядом один подле другого между ямами.

- Что это за фигуры?

- Это китайцы, капитан. Они слишком ленивы, золото копать ни за что не станут, а только целые дни ходят взад и вперед, и где увидят золотой песок, прямо подбирают. За то ужь глаза у них очень зоркие: все видят. И говорят, что они удивительно много собирают каждый день. Какие у них огромные шляпы! Право, одной достало бы на крышу палатки.

- Ура! раздался крик.

- Что там такое?

- Ура! повторилось опять.

В ту минуту прибежала Мери Дочерти, прыгая от радости. У нея в одной руке был кусок тусклого металла, а в другой какая-то блестящая масса. Она подбежала к столу и, весело обращаясь к мистеру Леви, положила блестящую массу на стол.

- Вот, старый джентльмен, сказала она: - сколько вы мне дадите за это? Наконец выпало и на мою долю счастье.

- Я покупаю только благородные металлы и драгоценные камни, отвечал Исаак спокойно.

- Да разве золото не драгоценный металл?

- Так вы хотите мне продать это за золото? - Это даже не металл. Это слюда, жолтая слюда.

- Слюда? закричала Мери в отчаянии.

- Ну, вот тебе! кричал он с торжеством, обращаясь к Робинзону. Прав я был, или нет? На что теперь твой золотой песок?

И Джордж положил на стол кусок золота, величиною с кулак.

- Всем счастье, только не бедной Мери Дочерти! закричала ирландка.

- Прежде всего вы бы взвесили на руке эту массу, сказал ей с состраданеием Джордж. Посмотрите, бедняжка, ведь ваш кусок совсем не так тяжел, как...

- Колчедан! сухо сказал Исаак, возвращая Джорджу его кусок. Нет! колчедан тяжеле слюды, а золото тяжело колчедана...

- Мистер Леви! не вздумаете ли уверять меня, что это не металл? я этому не верю, сказал Джордж сердито.

- Это металл, спокойно возразил Леви: - и очень полезный, только не драгоценный. Это железо.

- Какже это может быть железо? а желтизна? Разве железо бывает желтое? И какже в таком случае можно отличить железо от золота?

- Будьте терпеливы, сказал спокойно старый еврей, и учитесь. Возьмите эту иголку. Вот вам кусочек золота; воткните его на кончик иглы. Вот видите - воткнули? А почему? Потому, что золото металл мягкий. Теперь воткните-ка на иголку кусочек вашего колчедана; ну что же?

- Нет, не могу.

- Не можете, потому что железо металл твердый. Вот вам еще, для опыта, оселок. Потрите об него колчедан. Вот видите, он не красит оселка, значит, это металл жесткий. А теперь, потрите-ка об оселок этот маленький кусочек чистого золота.

- Да, он красот. Оселок делается желтым.

- Потому что это металл мягкий. Вот в этой стклянке соляная кислота. Налейте хоть одну каплю её на мой кусочек золота. Видите, в нем не происходит никакой перемены, он остается таким же, как и был. Теперь, налейте на свой колчедан. Видите, как он почернел; он не может противустоять кислоте. Есть много еще других доказательств, но я надеюсь, что с вас довольно и этих. Словом, ни один металл не походит на золото.

- Да, для жидовских глаз, прошептал Робинзон.

- Признаюсь, удивительно мне, как люди, которые постоянно занимаются на рудокопне и так часто держат в руках настоящее золото, могут впадать в такую грубую ошибку, что один принимает за золото слюду, а другой колчедан.

- Мери, я скажу тебе что делать, начал весело Робинзон. Ах, Боже мой! Да она плачет. Вот малодушие!

- Ах, капитан, да какже не плакать? Я просто не знаю, что делать. Раз только в жизни нашли мы золото - и оно оказалось не золото, а слюда. Ни в чем нет нам счастья. Я теперь, просто, пропала!

- Да не плачь же, ты выбрала дурное место.

- Да что же мне делать? Я и то каждый раз, как начинаю копать новую яму, так усердно молю Бога, чтоб труды мои были не напрасны.

- Да вот, вместо золота, нашла кусок свинцу, отвечала бедная Мери.

Робинзон взял у нея этот кусок.

- Боже мой! какой тяжелый, сказал он.

И он стал пристально разсматривать металл.

- Мистер Леви, вскричал он наконец. Вот находка! Посмотрите-ка, и будьте великодушны. Это несчастная женщина.

- Я буду справедлив, сказал старик с важностью. Он взвесил кусок металла, сделал какой-то разсчет на бумаге, и подал Мери сорок соверенов.

Она на них взглянула.

- О, нет, вы смеетесь надо мной, сказала она старику и никак не хотела брать денег.

Он положил их на стол.

- Да что же это было, что я принесла-то? спросила она слабым голосом.

- Платина, хладнокровно отвечал еврей.

- И какой прекрасный кусок! с жаром вскричал Робинзон.

- Ах, капитан! добрый капитан! Ведь я не знаю, что такое платина. Разскажите мне, пожалуйста.

- Да не то, что ваша слюда, сказал Исаак. Посмотрите, платина тяжеле золота и гораздо драгоценнее серебра. Но бойтесь; берите деньги. Я вам не даю ничего лишняго, только настоящую цену. Платина прекрасный металл, она царица металлов.

- Ах, капитан, благодарю вас. Я даже не знаю, как благодарить.

Она бросилась к Робинзону на шею и с жаром его поцеловала.

Потом она бросилась бежать, но вдруг вернулась.

- Платина царица металлов, кричала она вне себя от радости. Да благословит вас Господь Бог, старичок! Да будет над вами благословение всех святых и пресвятой Девы Марии.

Она бросилась, со слезами на глазах, к Исааку с намерением поцеловать и его, но он с достоинством отстранил ее рукою.

Было время завтрака; по обыкновению, все отдыхали от работы.

- Какая тишина, сказал Робинзон. Теперь я могу спокойно заняться своим полицейским донесением.

Вдруг послышался шум и крики.

- Что это такое? сказал Робинзон. Все бегут смотреть. Пойду и я.

Оказалось, что два мирные китайца, которые так спокойно пробирались между ямами с своими огромными зонтиками, теперь завели между собою страшную драку. Шляпы и зонтики лежали возле них на земле, а китайцы с остервенением бросались друг на друга, кусались и царапались.

Европа с трудом разняла представителей серединного царства, и держала их за фалды длинных одежд, между там как бойцы все продолжали браниться.

Золотопромышленники были сильно возмущены этой дракой: она оскорбляла их нравственное достоинство.

- Разве так дерутся? кричали они. На что же нам даны кулаки!

Робинзон принял сторону своих товарищей, и сказал:

- Я буду судьей и разберу этих двух сумасшедших. Приведите их ко мне!

Предложение это было принято с восклицаниями. Устроили высокое седалище для самозванца-судьи и мистеру Стевансу было поручено уверить китайцев, что Робинзон законный начальник рудокопни.

Мистер Стеванс, принимая участие в общей шутке, убедил китайцев, которые между прочим опять надели свои зонтики, - что Робинзон мандарин, в руках которого полная власть над всем тамошним народом; короче, что в его руках жизнь и смерть каждого из присутствующих.

Узнав, что Робинзон такое важное лицо, китайцы сняли перед ним туфли и стояли в страшном трепете, ожидая его суда. В эту минуту, они бы согласились отдать все на свете, чтобы только загладить свою вину. Так они раскаявались, что затеяли драку.

Робинзон сел, взял трубку и принялся спокойно курить, между тем как все окружавшие его с трудом могли оставаться серьозными. Покурив несколько времени молча, он спросил китайцев:

- Что это был за шум?

Первый китаец. Джаббер! Джаббер! Джаббер!

Второй китаец. Джаббер! Джаббер! Джаббер!

Оба. Джаббер! Джаббер! Джаббер!

- Что это такое? Разве они вовсе не умеют говорить по-английски?

- После этого не удивительно, что они не умеют себя вести, заметил один золотопромышленник.

Судья бросил на него очень грозный взгляд, за то, что он прервал его серьозный вопрос.

- Узнайте от них подробно о причин их драки и разскажите мне.

Началось совещание между китайцами и мистером Стевансом, который наконец сказал Робинзону:

- Ссора произошла из-за кусочка золота, на который обе стороны доказывают свои права.

Робинзон. Постойте! Прежде всего принесите сюда этот кусочек.

Всех сильно заинтересовало это приключение; с нетерпением желали увидеть драгоценный кусок металла, который был причиной такой неистовой войны. Мистер Стеваис взял от одного из китайцев кусок и положил его на стол перед судьей. При виде спорного сокровища, раздался громкий хохот: весь кусочек был величиной с булавочную головку.

Робинзон. Знаете ли, как это скверно? Азия! мне стыдно за тебя. Прежде всего, господа, требуется тишина в судилище. Теперь переводите показания подсудимых, мистер Стеванс.

Стеванс. Вот этот китаец увидел блестящее золото и сказал другому: "а!"

Робинзон (записывая). Сказал другому "а!" Постойте! а как по китайски: "а!"

Стеванс. Тоже "а!"

Робинзон. О!

Андрью. Каково! они украли у нас некоторые слова.

Робинзон. В судилище требуется тишина!

Андрью. Извините, капитан!

Стеванс. Но другой китаец схватил прежде этот кусок, и теперь они оба его требуют.

Робинзон. Хорошо. В чем же здесь затруднение? По моему, это очень простое дело.

Стеванс. Я им так и сказал.

Робинзон. То есть, как же по вашему, которому из китайцев принадлежит по справедливости этот кусочек?

"Кто потерял, тот ищет, а кто нашел, тот берет".

Робинзон. Разумеется; а который же нашел?

Стеванс. Конечно тот, который.... гм. Разумеется, он только сказал "а", но он не указал.... впрочем может быть... но с другой стороны... гм.

Робинзон. Как? Разве вы не можете решить? Это очень просто. Однако, нет. Впрочем, да. Разумеется должно достаться тому, который.... ах, боже мой! хоть бы они оба провалились сквозь землю. И зачем это так случилось? Как будто они не могли оба найти по куску.

Робинзон был в большом затруднении. Наконец он решил, что для первого своего суда он удовлетворит обе партии.

- Уведите виновных, сказал он, и разместите их порознь.

Потом Робинзон стал объискивать свои карманы и наконец вынул небольшой кусочек золота, который чрезвычайно трудно было отличить от спорного золотого кусочка китайцев. Том положил свой кусочек на стол и спрятал тот, который был причиной ссоры.

- Приведите китайца нумер первый, сказал Робинзон.

Вошел китаец с почтительными поклонами и с бледным от страха лицом. Но когда судья указал на золото и позволил китайцу его взять, то лицо его вдруг просияло от радости. Он принял этот кусочек за тот самый, который они нашли, сделал сначала несколько шагов назад, потом вперед и наконец с особенной грацией обратился к судье с какими-то китайскими фразами, чрезвычайно мерными и музыкальными. Судья при этом разинул рот от удивления. Потом китаец удалился, с тремя низкими поклонами, на которые судья ему ответил легким наклонением головы.

- Что он такое говорил? Скажите, пожалуйста, мистер Стеванс, в чем дело? спросил Робинзон.

Стеванс. Он сказал.... ха, ха, ха.

Робинзон. Да полноте же, не смейтесь. Прежде говорите, а потом успеете посмеяться.

Стеванс. Он сказал: "да процветает ваше величие, как дерево близь ручья, который никогда не разливается и не высыхает, но извивается, ха, ха, ха! всегда спокойно, как течение вашего благоденствия".

Робинзон. Что же, это не дурно. Я согласен!

Стеванс. "Пусть собаки осквернят молитвы ваших врагов!..."

Робинзон. Что же, и это не дурно.

Стеванс. "Когда же вы вполне насытитесь земным блаженством, то да будете вы приняты в рай семьюдесятью черноглазыми гуриями..."

Робинзон. О, Боже мой, какие желания!

Стеванс. Ха, ха, ха! И пусть ваша слава, после вашей смерти, походит на волны океана, когда оне музыкально плещут о скалистые пещеры. Ваш раб, неопытный в красноречии, уходит пристыженный величием своего предмета и бедностью своих выражений.

Робинзон. Очень умная речь! Однако, друзья, я не жаден; я беру себе только половину всех этих желаний, а другую очень великодушно уступаю вам. Теперь позовите второго китайца.

судья закричал:

- Ну а что же речь-то?

Стеванс объяснил китайцу, что его товарищ выражал благодарность.

При этом нумер второй улыбнулся в знак согласия, выступил вперед и произнес следующую речь:

- Ваш раб лежал удрученный несчастием, ограбленный безнравственным человеком. Он был тыквой, изсушенною полуденным солнцем, пока ваши добродетели не сошли на него как роса, и не освежили его вашим правосудием и благосклонностью.

"И так, теперь выслушайте благословение того, который вашим состраданием выведен из отчаяния.

"Пусть тень ваша увеличивается и покроет много земель. Пусть ваше потомство будет народом, живущим во дворцах с золотыми крышами и стенами из слоновой кости. Пусть вы живете несколько столетий, сияя, как вы сияете теперь; и пусть, после вашей кончины, истекают целые реки чернил из перьев поэтов по долинам бумаги, в виде прославления всех добродетелей, украшавших вас здесь, на земле. Спиг-ту-че особа очень незначительная, но готовая к исполнению ваших повелений, желает этих ничтожных выгод жемчужине запада.

Хор золотопромышленников. Вот как!

Робинзон встал с важностью и сказал:

- Синг-ту-че! ты молодец, оратор и враль. Тем лучше для тебя. Да будет тебе блаженство. Heichster guchster - boni soit qui mal y pense - donner und blitzen - tempora mutantur - O mia cara and pat vobiscum. Заседание кончено.

К сожалению, я должен прибавить, что фразы судьи Робинзона, сказанные им в заключение, очень возвысили его в мнении золотопромышленников.

- Однако, капитан человек ученый.

- Если прийдется нам посылать кого нибудь в парламент, так пошлем непременно его.

- Эй, ребята, сюда! сюда!

Все бросились к Джему, который шумел и размахивал руками. Подойдя поближе, увидели, что Джем то бледнел, то синел от бешенства, стоя подле мистера Лсви, который сидел совершенно спокойно и равнодушно.

- В чем дело? спросил Робинзон.

- Купец не хочет взять моего золота.

- Золото я беру у всех, отвечал хладнокровно Леви, но это не золото.

- Не золото, закричал один золотопромышленник и все с любопытством взглянули на отвергаемый товар. Мистер Леви, взял песок и пересыпал его из одной руки в другую; он отделял составные частички и называл каждую по имени.

- Зеленая медь, позолоченная платина, чтобы придать весу. Это из Бирмингама, а не из Австралии.

его! Я не примусь опять за работу до тех пор, пока не разквитаюсь с ним.

- Разумеется, так и следует! кричали все присутствующие. Приведи его к нам и капитан опять сделает расправу.

При этом все сделались мрачными, потому что это было новое мошенничество, а они стремились искоренить в лагере всякия злоупотребления.

- Я уничтожу это, сказал Робинзон, когда все ушли на работу; Вот новая выдумка: продавать здесь фальшивое золото! Я уничтожу это непременно, чего бы это ни стоило, какие бы средства ни пришлось употребить!

Оставался еще целый час до обеда и потому Робинзон был очень удивлен, что не слыхал шума лопаток, а вместо того раздавались какие-то странные крики.

- Это еще что такое? подумал он.

Вдруг он увидел, за полмили от себя, целую толпу рудокопов, бежавших к нему в сильном волнении. Толпа все увеличивалась и раздавались крики мщения, которые предвещали что-то недоброе, судя по дикому и яростному выражению лиц. Наконец, когда толпа приблизилась к Тому, он с-разу все понял.

Джем и еще двое тащили кого-то человека насильно; человек этот был страшно бледен, колена его подгибались. Можно было догадаться, что он сделал какое нибудь преступление и боится наказания. Робинзон сейчас же узнал его: это был Уакер, который попал к позорному столбу в ту ночь, когда обокрали палатку капитана; одним словом, тот самый человек, на крики которого Робинзон и Джордж выбежали из палатки и поэтому лишились своего мешка с золотом.

- А, вот и капитан! Ура! Капитан, я поймал его. Вот мошенник, который вздумал меня надуть. Вот теперь мы ему докажем, что это не легко удается.

Толпа издавала сильные крики. Все жаждали мщения. Джем поймал виновного на другом конце лагеря, и теперь уже половина золотопромышленников знала о его проступке.

- Джем, нужно поступать правильно, сказал Робинзон. Нужно прежде выслушать человека, а потом уже его осуждать.

- Да, да, он будет формально приведен к допросу и осужден, и вы будете судьей.

- Я согласен, сказал Робинзон торжественно.

Потом возник крик, который заставил судью призадуматься:

- Линч! Линч! место для судьи Линча!

Через минуту для судьи было устроено седалище, очень высокое, и Робинзон на нем уселся. Однако вдруг, он поколебался и стал отговариваться от такой важной ответственности.

- Нет! нет! кричал он. Это невозможно. Я не могу быть судьей в таком важном деле.

- Отчего же нет? кричало несколько голосов.

- Отчего? оттого, что я не судья законный; оттого, что мне не дано власти от правительства.

- Мы даем вам эту власть!

- Мы приказываем вам быть судьей!

- Делайте что вам велят, или мы повесим и вас, и виновного на одной веревке.

Нечего было делать. Робинзон опять взобрался на седалище, с которого он уже сошел было.

- Ну, что же? заметил кто-то из толпы, чего вы дожидаетесь? Выбирайте присяжных.

- Меня!

- Меня!

- Меня!

- Я!

- Я!

И все принялись кричать безпощадно.

- Успокойтесь, сказал один из присутствующих. Закон Линча судит скоро, но справедливо. Судья! назначайте присяжных.

Робинзон, видя, что сопротивляться общему требованию было бы напрасно, собрался с духом и решился судить, в полном смысле слова. Он сказал с достоинством:

- Я выберу по одному присяжному из каждой нации, которая работает на здешних приисках; золото принадлежит всем одинаково, и нужно, чтобы никто не был обижен.

- Ура! Умно разсудил судья! Да здравствует судья Линч!

- Я назову страну, а вы мне сейчас же называйте её уроженца. Из каждой страны, по одному присяжному. Ну, я начинаю. Прежде всего из Австралии?

- Виллиам Паркер.

- Из Франции?

- Пьер Шапо.

- Из Германии?

- Ганс Мюллер.

- Ян Ван-Дер-Стеген.

Судья назвал также Испанию и Италию, но ответа не было. Представителей этих стран на рудокопне не оказалось.

- Из Соединенных Штатов?

- Натан Токер.

После этого, Робинзон оглянулся во все стороны, и ему на глаза попался мистер Лохлен. Судья, желая смягчить строгость своих присяжных, закричал:

- Из Шотландии? А, мистер Лохлен, вы будете её представителем.

Ответа не было.

- Мистер Лохлен! кричали несколько голосов. Где вы? Разве вы не слышите, что с вами говорит судья Линч?

- Мистер Лохлен, подойдите, вы человек почтенный.

Мистер Лохлен отвечал на своем природном языке, что он действительно человек почтенный, что желал бы остаться таким и потому не вмешиваться в такого рода судопроизводства. При этом он бросился бежать, но его силою удержали и привели к судье.

- Ради Бога, не будьте малодушны, мистер Лохлен. Никто не должен отказываться быть присяжным в суде Линча. Я видел, как в Калифорнии одного забросали за это каменьями.

- Я был при этом, сказал какой-то голос позади судьи, который с безпокойством оглянулся.

Мистер Лохлен не сказал ни слова, только значительно взглянул на Робинзона и присоединился к присяжным.

- Умилосердитесь, умилосердитесь! кричал Уакер.

- Ты не должен прерывать судопроизводства, заметил с важностью судья Линч.

- Да что ты кричишь-то? Ведь тебя еще покуда не обвинили, сказал один из присутствующих.

Присяжных выбрали. Судья подозвал виновного и обиженного.

- Этот человек продал мне прииск за тридцать фунтов. Я не задумался, дал ему эти деньги, потому что видел, как в яме блестело золото. Потом принялся копать, и заметил, что копать было очень легко, гораздо легче обыкновенного.

- Ну, дальше.

- Есть ли у тебя свидетели?

- Право, не знаю. Ах, да, дикарь, он это видел. Джеки, поди сюда и разскажи что ты видел.

Джеки бросился вперед, но лишь только открыл рот, как был прерван мистером Лохленом. Шотландец объявил, что будет выслушивать только тех свидетелей, которые согласятся присягнуть.

Судья нашел это замечание очень справедливым.

- Так присягай же, кричала сотня голосов.

- Присягать? спросил невинно Джеки.

Раздался страшный хохот.

Джеки очень обиделся.

- Ну, над чем вы смеетесь, дураки? сказал он. Я не простой дикарь, как другие. Я был в Сидни и учился всему, что знают белые люди. Джеки, присягнет.

- Подними руку, закричал Лохлен. Присяга не действительна, если ты не поднимешь руки.

- Это очень странно, сказал Джеки, поднимая руку. Потом он объяснил то, что видел.

- Я видел, объявил он, - как этот человек продал яму этому человеку, и видел, как этот человек нашел много золота, и как он сказал, что ему удалось выгодно купить; потом он положил лопатку и пошел продавать, а потом пришел назад и сказал: ну, я пропал.

- Однако, мы отказываемся верить свидетельству этого человека: он язычник.

К толпе послышался угрожающий ропот.

- Молчать! Нужно выслушать обвиненного.

Уакер, дрожа, как осиновый лист, признался, что он продал прииск, но от подделки золота отпирался.

- Вот что я выкопал из этой самой ямы, сказал он, и вынул из кармана немного золотого песку.

- Подай его мне, сказал судья: - кажется, это настоящее.

- Нужно его испробовать, сказал кто-то из толпы.

- Испробуй, старик! испробуй это золото.

Старый еврей оглянулся на все стороны, и потом, с удивительным мужеством, которое едва ли выказал бы какой-нибудь молодой человек, обратился с презрением к толпе и сказал:

- Для вас я не буду пробовать. Я отказываюсь быть участником в ваших безумных страстях, в насмешках над законным правосудием!

Сначала наступила минута молчания и удивления, потом послышался крик бешенства и наконец дюжина ножей заблистала на воздухе.

Судья поспешно встал и грозным голосом, усмирившим на минуту общее волнение, сказал:

- Спрятать ножи! Я повешу первого, кто вздумает заводить такого рода расправу во время суда.

Последовала пауза. Судья прибавил:

- Он мне уже делал раз пробу. Подите и принесете мне с его стола бутылку с кислотою.

- Ура! Да здравствует судья Линч, кричали со всех сторон.

Через несколько минут ему подали бутылку с кислотой.

- Молодой человек, торжественно сказал Исаак: не лей напрасно кислоты, не делай проб, а то пожалуй Господь Бог сделает над твоей душой еще худшую пробу. Какое ты имеешь право судить своего ближняго?

Судья Линч видимо задрожал, когда старик говорил это нравоучение, но, боясь, чтобы Исааку не досталось от народа за его смелость, Робинзон сказал:

- Друзья, выведите этого старика из суда, но без обид, будьте к нему почтительны: он человек пожилой.

Исаака увели. Судья взял бутылку и вылил из нея каплю кислоты на тот кусочек, который ему подал обвиненный.

Никакой перемены не оказалось.

- Это золото...

- Вот видите, заметил Лохлен, что он вас не обманывал. Разве он виноват, что в одной и той же яме разное золото?

- Нет, я не виноват, с жаром сказал Уакер. В толпе послышался шопот. Все стали делать заключение, что Уакер, может быть, невинен.

Человек, стоявший позади судьи, сказал с насмешкой:

всех сверкали сильным любопытством.

Судья Линч, пораженный страшным, неистовым шумом, теперь только понял всю важность своей роли.

Он дрожал, не рыпался...

- Пробуйте же! кричала толпа громче и громче, все с большею яростью.

Мистер Лохлен понял положение судьи и прошептал:

- Да уроните бутылку, уроните!

- Если он это сделает, мы зарежем и тебя и его. Пробуйте же! пробуйте!

Робинзон стал лить немного кислоты на кусок, который мистер Леви отказался купить, и все взоры устремились на этот новый опыт. Судья хотел налить одну или две капли, но человек, стоявший позади его, подтолкнул его руку и половина бутылки вылилась на пробный кусок.

Сильный дым пошел от песку, который зашипел от этой пробы.

- Веревку... нет! нужно вырыть яму и закопать его живого... нет! бросить его со скалы в воду!

- Молчать! закричал Робинзон. Я судья и мне следует произносить приговор, а не вам.

- Молчать! Слушать судью Линч!

Но возстановить молчание нельзя было никакими средствами. Раздавался уже не человеческий шум, а зверский вой, который постоянно усиливался.

- Вот мой приговор обвиненному, сказал Робиизон. Выставить его на целый день к позорному столбу и привязать ему на шею его фальшивое золото. А потом прогнать его, как мошенника, из лагеря.

Приговор этот был встречен сильным взрывом хохота, за которым послышался яростный рев. Все кричали:

- Прочь судью!

- Мы судьи!

- Тащите его на скалу!

- Да, на скалу! на скалу!

И действительно, после неистовых криков, схватили Уакера и потащили его к скале, сопровождаемого пятью-стами людьми, которые до того разсвирепели, что более похожи были на зверей, чем на существа разумные.

- Помилование! помилование!

- Правосудие, собака! кричали ему в ответ без всякого сожаления.

Взбешенная толпа взобралась на гору, которая возвышалась футов на сорок над большим, глубоким прудом.

Когда несчастный понял, что его участь действительно решена, он начал так ужасно кричать, что, кажется, мертвые могли бы содрогнуться от этих воплей, но крики мщения раздавались еще громче и заглушали совершенно его голос.

- Положите ему в карман его золотой песок, сказал один из толпы, который превосходил жестокостью всех остальных.

Жажда мщения была слишком сильна: толпа не могла переменить свое адское намерение. Через минуту, четверо держали Уакера за плечи и за ноги; еще минута - и его уже бросили со скалы, и предсмертный крик несчастного раздался в воздухе. Тело его упало как свинец в воду, которая как будто разступилась на мгновение, приняла тело и потом опять слилась, поглотив его в свои бездны.

С этой минуты толпа уже не ревела, слышался только шопот, толпа смотрела безумными глазами на то, что совершила.

- Тише!

- Что это такое?

- Это его голова!

- Он всплыл!

- Умеет ли он плавать?

- Бросайте в него камнями!

- Нет, что с тобой? Не смей, а то мы и тебя бросим за ним.

- Вот он всплыл на верх, но не может плавать. Он только борется с водой! Он опять ушел ко дну!

Он ушел ко дну, но только на минуту; потом он опять показался на поверхности воды, захлебываясь и задыхаясь.

- Помилование! помилование!

- Правосудия! вор, собака! был ужасающий ответ.

- Спасите меня! спасите меня! о, спасите меня! спасите.

И голова утопающого опять исчезла под водой, силы его совершенно истощились от напрасной борьбы... вдруг он увидел, не более как в одном ярде от себя, кусок скалы, и сделал страшное усилие, чтобы схватиться за него рукою. Это ему удалось, но, увы! кусок скалы был так скользок, что он не мог удержаться за него и опять упал в воду. Он снова начал бороться, старался упираться ногами в скалу, но все было напрасно: он только на минуту являлся на поверхности воды, кричал о помощи, о прощении и опять уходил в воду. Прощения не было; было только мрачное молчание и толпа глядела с страшным любопытством на его напрасную борьбу. Его преступление казалось толпе слишком непростительным, и несчастный, дрожа в воде, готовился к мысли, что надо умереть. Он перестал умолять о прощении безжалостных, которые могли так равнодушно глядеть на его смерть, а только с ужасом вспомнил об отсутствующих и закричал:

- Мои дети! жена моя! моя бедная Джени!

С этим он закрыл глаза и, перестав бороться с водой, стал спокойно опускаться ко дну... все глубже... глубже... и глубже.

Сначала исчезли его плечи, потом подбородок, потом глаза, и наконец волосы. Кто может разгадать человеческую природу? Последний, грустный, отчаянный крик, с которым несчастный обратился уже не к толпе, этот-то крик и дошел до самой глубины сердца тех, которые не были тронуты его мольбами. Послышался тихий, безпокойный ропот и несколько голосов вскричали вдруг, с удивлением:

- У него есть жена и дети!

Двоих из толпы крик этот привел решительно в отчаяние. Эти люди были Джем и Робинзон.

- У него есть жена и дети! кричал Джем в отчаянии, спускаясь со скалы. - Они меня никогда не обижали, он пошел ко дну, я не дам утонуть человеку, как крысе. Ни за что не дам!

Джем поскользнулся и упал в воду.

Толпа расхохоталась.

Джем упал так близко от Уакера, что мог тотчас же схватить утопающого за голову и спасти его от смерти.

Как бы вы думали, что сделала толпа, когда опять увидела лицо Уакера над водою?

Она разразилась громким ура! и долго кричала в честь Джема.

- Ура! браво, ура!

Эхо повторяло эти радостные крики.

Уакер, как только почувствовал, что его схватили, сам изо всех сил ухватился за Джема, как за последнюю надежду спасения. Джем напрасно старался от него освободиться: Уакер ничего не слышал, не видел, он мог только держаться и не выпускал Джема, не давал свободы его рукам. Наконец Джем почувствовал, что утопающий тянет и его в воду и после нескольких напрасных усилий закричал толпе:

- Еще полминуты и мы оба утонем.

Но в это самое время с другой стороны пруда плыл судья Линч с длинной веревкой в руках. Один конец этой веревки он закрепил на берегу, прежде чем спустился в воду. Робинзон подплыл к Уакеру и Джему, забросил на них узел веревки и завязал ее у них под плечами.

- Тяни! закричал Робинзон обращаясь к Иду, который держал другой конец веревки.

Ид потянул и обе головы исчезли под водой - толпа издала крик ужаса и сожаления. Наконец-то она смягчилась!

Ид тянул веревку сколько мог скорее. Наконец, показались две головы рядом одна возле другой. За этим последовал общий восторг, и несколько рук схватились за веревку, чтобы вытянуть спасенных на берег.

Наконец обвиненный и обиженный явились на скале.

- Уф! уф! уф! уф! задыхаясь говорил Джем.

Уакер ничего не говорил: он лежал бледный, без движения, вода струилась у него изо рта, из носа и из ушей.

Робинзон спокойно доплыл до берега. Со скалы гремели радостные крики над его головой.

Через минуту все принялись опять за лопаты, с жаром копали землю, вспоминали с сожалением о потерянном времени и думали только об одном - о золоте.

- Как вы себя чувствуете, Джем?

- Ах, капитан, ах, ох! говорил задыхаясь бедный Джем, мне очень дурно, я умираю, я отравлен, я весь полон воды! Отнесите того... другого-то... ко мне в палатку... мы вместе чем нибудь полечимся.

Джема и Уакера отнесли в палатку чуть живых. Их растирали, закутывали, вылили на них пропасть водки, словом употребили всевозможные средства, чтобы их согреть.

Робинзон отправился к мистеру Леви попросить у него взаймы его платья, пока высушит свое.

Старый еврей принял судью с низким насмешливым поклоном и послал Натана занять платье у своего товарища, другого жида. Потом он принялся читать нравоучение судье Линчу.

- Научись из этого, молодой человек, как легко бросить камень со скалы и как трудно его взять назад, когда он уже раз брошен. Закон всегда должен быть выше толпы, или он не будет законом. Если же он попадет в руки толпы, то он равняется с нею, и тогда дело решается местью, страстью, жестокостью, словом всем, чем хотите, только не законом. Сумасшедший народ! Он потерял две тысячи унций золота, лишился их сам и лишил их весь мир... из-за чего же? он тратил время над фунтом зеленой меди, разъигрывал роль судьи и исполнителя, или лучше сказать воображал, что разъигрывает эту роль, между тем как представлял собою ни более, ни менее, как толпу глупцов и диких зверей.

В заключение, мистер Леви сказал, что вообще на свете осталось очень мало здравого смысла. Эта нравоучительная речь взбесила Робинзона, и он в свою очередь захотел подтрунить над стариком.

- Мистер Леви, сказал он, я вижу, что вы человек дельный, знающий. Будьте так добры, отвечайте мне на один вопрос.

- С удовольствием, отвечал старик очень вежливо: - если только ответ в пределах моего знания.

- Что тяжеле, сэр: фунт золота или фунт пуху? и Робинзон мигнул Натану, между тем как на еврея смотрел чрезвычайно наивно.

- Разумеется фунт пуху, отвечал Исаак.

Робинзон глядел на него отчасти с удивлением, отчасти с иронией.

- А, это новый ответ, сказал Робинзон. Прощайте, сэр, вы слишком умны для меня.

И Робинзон отправился в свою палатку.

Это был для него день поражений.

Как только он ушел, Исаак начал смеяться. Он смеялся в первый раз после шести лет! Впрочем в этом смехе не было нисколько веселости.

- Я озадачил, молодого человека, Натан! Да как еще озадачил! Ха, ха, ха! Натан, а сделал ли ты то, что я тебе велел?

- Да, я отъискал этого человека и подослал к нему Самюэля. Он поспешно подошел к незнакомцу и сказал ему, что мистер Медовс в лагере и желает с ним поговорить. Тот с удивлением остановился, даже совсем изменился в лице. Это верно тот самый человек, которого вы подозреваете.

- Да, сказал Исаак в глубокой задумчивости. - Это Петр Кравлей; и что он здесь делает? Уж тут наверное скрывается что нибудь очень дурное; замышляется какое нибудь страшное зло; но я дознаюсь, и помешаю злодеям. Клянусь в этом Богом Авраама. Пусти меня в палатку; я должен остаться один и хорошенько подумать. А ты пока сядь за прилавок и принимай золото.

Старик стал на-едине обдумывать все, что случилось в последнее время на рудокопне, а в особенности о том, почему было сделано несколько последовательных нападений на одну и ту же палатку.

Он также вспомнил, что Джордж несколько раз приходил к нему и с грустью говорил:

- Мистер Леви, мне все нет писем. Мистер Леви, этот месяц я опять не получил письма от Сусанны.

Догадливый старик сейчас же решил про себя, что эти два обстоятельства прикосновенны одно к другому.

- Это все дело одного мастера, подумал старик.

Продолжая размышлять, старик пошел по направлению к почтовой конторе, которая была за милю от лагеря. Он услышал рожок почтальона и шел узнать, нет ли ему писем из Англии: он ожидал важных известий от своего друга и агента в Фарнборофе, мистера Когена.

Были письма из Англии к Леви, но ни одного от Когена. Старик Леви положил их к себе за пазуху и тихо, в глубоком размышлении, пошел назад к своей палатке. Он был на половине дороги, как вдруг возле него упал камень. Еврей не обратил на это внимания, не оглянулся, не прибавил даже шагу, как опять, через минуту, кусок земли ударился ему об руку. Он обернулся, дрожа от гнева за такое оскорбление, и увидел позади себя целую толпу золотопромышленников, которые в ту самую минуту, как он повернулся к ним лицом, стали его ругать и совершенно забросали грязью.

- Кто хотел, чтобы бедного Уакера утопили? А! а! а!

- Кто отказался быть свидетелем перед судьей Линча? Кричал другой. А! а! а!

Было ясно, что толпа состояла из двух партий.

- Хорошенько его, жида! кровопийцу! Мы работаем, а он получает барыш, сидя, сложа руки. А! а! а!

И комок грязи ударил так сильно в эту почтенную голову, что старик едва мог опомниться. Он упал на колени, и через минуту все его платье было разорвано в лохмотья. Вдруг старик с удивительною ловкостью освободился от напавших и вынул длинный кинжал, наточенный как бритва. Народ, окружавший его отступил на минуту; но вдруг позади старика послышался крик:

Исаак взглянул и увидел Петра Кравлея. Тут старик понял, что дело идет о его жизни и закричал:

- Помогите! помогите!

Все бросились на него, вырвали из его рук кинжал, колотили его, били об землю и разорвали бы его на куски, если бы он стал защищаться. Но он упал, двое его схватили и потащили по земле.

- Тащите его к пруду Уакера! кричал один из мошенников, обворовавших виллу в ту ночь, когда Робинзон обратился в бегство, мучимый раскаянием.

Исаак едва помнил себя, когда увидел, что какой-то человек бросился в самую середину толпы и стал как лев расправляться со всеми. Леви видел, как этот человек схватил одного из преследователей, бросил его на воздух, тот грянулся как мертвый на землю. Этот герой, перед которым вся толпа разступилась, был Джордж Фильдинг. Он воспользовался минутным страхом толпы, схватил Исаака на плечи и бросился бежать с этой ношей.

Он был уже ярдах в тридцати, как толпа опомнилась и бросилась за ним. Как ни скоро бежал молодой Геркулес, но тяжесть его ноши была так значительна, что толпа могла его нагнать. Когда Фильдинг почувствовал близость преследователей, он остановился, спустил еврея на землю, шепнул ему: "бегите скорей в свою палатку", и потом обернулся и бросился на тридцать человек, которые нагнали его прежде других. Началась страшная борьба, Джорджа повалили на землю; одни его били, другие хватали за горло; Джордж защищался сколько мог, но получил несколько сильных ударов по спине и ногам, и лежал в изнеможении.

- Хорошенько его по голове!

- Да придавите его!

- Доканайте совсем!

Они так трудились над Джорджем, что сами не заметили угрожавшей им опасности.

В это время на толпу шли два отряда констаблей, которые в одно мгновение разрезали толпу на двое. Через минуту десятки негодяев валялись на земле.

- Назад! закричал главный полицейский, который хотел еще раз прогуляться по толпе и поподчивать ее вторично.

Но толпа в одно мгновение разбежались, и полиция бросилась за бегущими по разным направлениям. Воспользовавшись этим, трое из упавших вскочили и бросились бежать. Робинзон это заметил и закричал:

- Лови их!

Поймали троих, и потом освободили одного мошенника из рук Джорджа, который держал его за горло и колотил головой по земле.

- Пусти его, Джордж! закричал с безпокойством Робинзон. Ведь ты его убиваешь.

- Я вовсе не хочу его убить, отвечал Фильдинг.

Он выпустил мошенника, но как будто с сожалением, как будто имея сильное желание еще его поколотить.

- Надо связать этих троих! кричал Ид.

этого не видел. Впрочем это было напрасное старание: Джордж в эту минуту ни на что не обращал внимания: ему было не до того.

Вот каким образом Робинзон подоспел так кстати на помощь своему другу. Неделю тому назад, он заказал несколько жезлов для констаблей и четыре пары ручных оков. Жезлы были прекрасно раскрашены и на них была надпись: Полиция капитана Робинзона А, Б, С, и т. д. Только что все это было готово и Робинзон любовался своим заказом с Идом и его товарищами, как вдруг раздались крики и они увидели целую толпу, которая гналась за Леви. Робинзон, Ид и его помощники, все бросились из ям на помощь к старику Леви. Робинзон был рад случаю употребить в дело свой новый заказ, но Джордж опередил его, и храбро спас старика, поплатившись сам за свою доброту. Таким образом Робинзону пришлось употреблять констаблей и оковы в первый раз для того, чтобы защитить своего бедного друга.

Робинзона. Что нам делать с пойманными?

Джорджа. Надавать им порядочных тумаков, да и прогнать.

Тома. Нет, как это можно.

Ида. А мне кажется, выругать их порядком.

Робинзонв. Что же из этого будет? Это только значит сравняться с ними. Лучше выставим их к позорному столбу, как того мошенника, которого мы поймали в нашей палатке.

Ида. Ах, да, и прекрасно! и повесим на каждого из них по билету, на котором огромными буквами будет написана их вина.

Скоро это было исполнено. Все четверо пойманных были выставлены на позор с билетом следующого содержания:

ТРУС.

Напал на старика и обидел его.

N. В. В следующий раз будет за это повешен.

- Сходим к мистеру Леви, Джордж, посмотрим что с ним!

- Нет, Том, я лучше не пойду.

- Это отчего? Ведь он верно тебе очень благодарен.

- От этого-то я и не хочу идти: наверное, старик будет меня хвалить в глаза. А я этого ужасно не люблю; не буду знать - куда деться. Лучше пойдем после, когда у него простынет первый жар благодарности.

- Какой ты странный! Теперь, Джордж, я тебе скажу вот что: ведь кварцовая-то река действительно здесь.

- Ага! а я что говорил?

погода испортилась.

Джордж был очень рад этому; по когда Робинзон сказал, что Джеки был бы ему очень полезен, потому что указывал бы дорогу, то Джордж изменился в лице.

- И не думай об этом, сказал он. Я знаю, что Джеки здесь, и не пойду его преследовать; но чтобы он сам не вздумал ко мне подходить близко. Бедный Абнер, по его милости, на век остался хромым.

Словом, было решено, что они рано утром на другой же день отправятся одни.

- Я сказал об этом Джему; он обещался стеречь нашу палатку, пока мы не вернемся.

- И прекрасно.

- Нам нужно взять с собой провизии, Джордж.

- Я пойду доставать холодной говядины и хлеба, Том.

- Хорошо. А я в палатку.

Нужно заметить, что Робинзон не был в своей палатке с тех пор, как он рано утром вынес из нея с Джорджем все золото, чтобы продать его мистеру Леви. Теперь он носил на себе все богатство, и с тех пор за палатку нечего было опасаться. Можно было бояться совсем другого.

У дверей палатки Робинзон встретил Джема, страшно красного, частью от водки, частью от бешенства. Уакер, которому он спас жизнь, которого он взял к себе в палатку и которого Том видел спящого в лучшей постели, ушел, утащив у Джема пару сапог и полфунта табаку.

- Ведь вы знали, что он мошенник, - так зачем же оставляли его одного в своей палатке?

- Да я оставил его только на одну минуту, потому что сделал вместе с вами несколько шагов, когда вы уходили. И ведь вы, помните, сами говорили, что он спит.

- Однако жь это дурно, сказал Робинзон.

- Да, разумеется, не хорошо, отвечал Джем.

- Значит, он слышал, как я говорил, что уйду завтра на разсвете с Джорджем за лес. Мошенник верно только притворялся спящим.

- Ну, что же за беда, если он слышал?

- Тогда он разскажет об этом всей своей шайке.

- По моему, и в этом нет беды.

Робинзон должен был объяснить Джему, что он теперь носит все деньги при себе, но как опытный человек, удержался от этого.

- Вы очень хитрый человек, капитан, и право, иногда, кажется, слишком осторожны.

- Джем, с важностью заметил Робинзон: - у нас в лагере есть что-то таинственное. Тут наверное есть вредная шайка, к которой принадлежит и Уакер. Мне кажется, что они поклялись отнять у меня или золото, или жизнь, а я постараюсь, чтоб им не удалось ни то, ни другое. Я отправлюсь за два часа до восхождения солнца.

Робинзон был прав. Уакер только представлялся спящим и теперь подробно передал уже своей шайке то, что слышал в палатке Джема.

Когда Черный Уиль выслушал Уакера, то он и вся шайка пришли в восторг. Им представлялся теперь самый удобный случай разом насытиться мщением. Они знали от Кравлея, что Джордж и Робинзон были у Леви; они видели, что друзья не караулили больше своей палатки и для них сделалось ясно, что их враги продали золото и носят деньги при себе.

- Когда они идут?

- Завтра на разсвете, отвечал Уакер.

- Лес густ.

- И темен.

- Как раз место для нашего дела!

- Разумеется.

- Ведь они сильны и вооружены.

- Что им их сила! она им не поможет. А защищаться своим оружием они и не успеют.

- Только, ради Бога, но проливайте без надобности крови, заметил Кравлей. Он дрожал на краю пропасти, к которой сам завлек этих людей.

- Ну, в таком случае я умываю в этом руки, сказал негодяй, и сделал такой вид, как будто бы ему до этого нет никакого дела.

Уакера поблагодарили за доставленные сведения, и он воспользовался этим случаем, чтобы жаловаться на свои обиды и просить удовлетворения. Он был страшный эгоист.

Джем притащил его к судье Робинзону; Робинзон разъигрывал роль судьи и нашел его виновным; Леви научил, как испробовать золото, и тем погубил Уакера. Из этого следует, что все эти люди очень его обидели и сильно виноваты перед ним.

Сам же Уакер ни в чем не был виноват. Он не мог знать, что в яме, и не думал надуть Джема на тридцать фунтов. Он также не считал себя обязанным Джему за то, что тот бросился в пруд спасать его жизнь, рискуя сам умереть. Ведь Джем сам и был причиной, что бросили Уакера в воду, что он мог утонуть, и если не утонул, то это дело случая.

Товарищи обещали непременно за него отмстить, и действительно, при первом случае, угостили одного из врагов Уакера, сдержали свое слово. Оказалось, что они подговорили золотопромышлеников против Исаака, которому так сильно досталось.

Впрочем и для них самих эта история не обошлась без неприятностей: один из их товарищей, страшный враг Робинзона, его сообщник по воровству в вилле, был сильно прибит Джорджем и привязан Робинзоном к позорному столбу.

Вся шайка была в отчаянии: этот человек был ей необходим, так как на разсвете другого дня они отправлялись для исполнения придуманного плана против Джорджа и Робинзона. Кравлей послал одного из шайки узнать о том, чувствует ли их избитый товарищ в себе довольно силы, чтобы на другой день идти с Черным Уилем на трудную и опасную работу. Вопрос этот был предложен шопотом, и отвечали на него тоже шопотом.

- Я силен, как лев, для мщения. Скажи нашим, что я не соглашусь пропустить завтрашней работы за все золото Австралии.

- Какая энергия! сказал Кравлей с удивлением.

- Да, хорошо вам говорить, заметил Черный Уиль. А мне, признаться, не очень-то с руки, что у меня завтра для такой серьозной и трудной работы будет избитый, обезсиленный товарищ. А что, он очень избит? остались на нем какие нибудь знаки?

- Кажется, что-таки порядочно. Нос у него страшно разбит.

- Я очень этому рад; теперь мы братья и будем жаждать крови за кровь.

ночью вы тоже успели невредимо убежать; значит, на вас эти люди не оставили никаких следов.

- Не оставили? застонал с проклятиями Черный Уиль. Не оставили? Взгляните-ка сюда!

Одного взгляда было довольно. Кравлей страшно побледнел и задрожал всем телом.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница