Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть шестая.
Письмо LXXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть шестая. Письмо LXXIX. (старая орфография)

ПИСЬМО LXXIX.

Кавалер Грандиссон к тому же.

Я не говорю ни слова о том спокойствии, в коем препроводил прошедшую ночь. Я едва мог заснуть с час в креслах. По утру я послал с запискою спросить с нежнейшим безпокойствием о здоровье всей фамилии, а особливо Клементины и Иеронима. Я известился что Клементина весьма худо проводила ночь: что заблагоразсудили не безпокоить ее во весь день, по крайней мере естьли она не изьявит сильного желания меня видеть; но тогда обещались они меия уведомить.

Я был в весьма худом состоянии. Однако с трудом мог удержаться чтоб не пойти по крайней мере к Иерониму; и конечно бы на то решился, естьлиб худое мое состояние меня к тому допустило. Мне казалось что конечно бы почли за притворство, когда бы я показался в таком состоянии, и могли бы подозревать, что я желаю тем возбудить сожаление, но мое свойство не имеет такой подлости. Впрочем я ласкался что будут меня сами приглашать. И так не слыша ни о чем даже до полудня, я возобновил мои осведомления запискою; и получил в ответ одну только строку от Иеронима, в коей он оказывал надежду видеться со мною завтра.

Таким образом я не лучше препроводил и сию ночь. Нетерпеливость моя принудила меня пойти гораздо ранее обыкновенного в палаты делла Порреты.

Иероним "Он ласкался, сказал он мне, что я конечно не почел за худой знак то забвение, в коем меня оставили прошедшого дня; оно произошло от некоего намерения: но дабы говоришь с искренностию, то думали как для его сестрицы так и для меня, что один день успокоения будет не безполезен; а особливо для его сестрицы, коей не мало имели труда дать выразуметь тому причину. Мне сказали, продолжал он, что она требует вас сего дня с гораздо большею нетерпеливостию. Она почитает вас сердитым. Она думала что вы более не желаете ее видеть. Едва лишь вы от нас вышли в субботу в вечеру как она приказала Камилле просить вас к себе. Чтож касается до меня, присовокупил он, то я до такой степени разгорячаюся за чрезвычайное намерение усматриваемое мною в её воображении, что иногда не чувствую моей боли."

Потом он меня спросил, могу ли я простить за сие его сестрицу; и жалуясь на сей пол, изьяснялся, что женщина не знает и сама чего желает, когда находит препятствия своим стремлениям. Но сие не помешает ей быть вашею супругою, любезной Грандиссон, сказал он мне; и естьли Богу будет угодно даровать ей совершенное здравие, то вы щастливо за то вознаграждены будете.

Прелат и отец Марескотти пришли тогда к Иерониму. Маркиз и Граф вошли после их, а Маркиза следовала за нами. Клементина, сказала она мне, столь мало была спокойна в субботу в вечеру, осведомясь что вы ушли не простившись с нею, и будучи во весь вчерашней день в таком же разположении, что я не разсудила заблого начинать с нею говорить о начатом важном деле. Но я весьма рада что вас увидела.

В ту самую минуту стукнул кто то у дверей. Войди сюда, Камилла, Маркиза. Ето не Камилла, но я, отвечала Клементина, отворя сама двери и подходя к собранию. Мне сказали что Кавалер... но я ево вижу. Позвольте мне, Г. мой, с минуту поговорить с вами [идучи к окну находящемуся при конце покоя.]

Я за нею следовалъ. Её глаза омочены были слезами. Она быстро на меня посмотрела; потом отворотилась назад, не сказав мне ни слова. Я взял ее за руку: от чего происходит сие движение, Сударыня? Я ласкаюсь что не причинил вам оскорбления.

О Кавалер! я не могу перенести презрения, наипаче от вас; хотя может быть я оное и заслужила. Ваше презрение будет укорять меня в неблагодарности; а сего-то сердце мое перенести не может.

Презрения. Сударыня! от меня, которой почитает вас за первую в свете особу! по истинне, вы исполнили сердце мое горестию: Но даже самая причина сея горести умножает мое к вам удивление.

Не говорите мне сих нежных слов. Ваше великодушие составляет мое мучение. Я почитаю за нужное, что вы должны на меня сердиться, что вы должны поступать со мною худо; иначе могули я ласкаться выполнить свое намерение.

Ваше намерение Сударыня ? ваше намерение.

Так, Г. мой, мое решительное намерение. Не ужели оно вас опечаливает?

Может ли оно меня не опечаливать? Что подумали бы вы....

Кавалер. Я опасаюсь когда оно вас опечаливает: Но перестанем о том говорить. Я никогда себе не прощу, естьли вас опечалю.

Когда вся ваша фамилия удостоивает меня своим согласием, Сударыня....

Ето, Г. мой из сожаления ко мне.

Любезная моя дочь, сказал ей Маркиз подошедши к нам, таковая то была сперва наша причина; но теперь союз с Кавалером, дабы отдать справедливость его достоинству, произошел от нашего выбора.

Я поблагодарил сего великодушного господина, изъявлением глубочайшого почтения. В ту самую минуту Клементина пала на колени перед отцем своим: она взявши его руку поцеловала оную; и прося у него прощения за причиненное ею фамилии смущение, обещалась ему до последней минуты своей жизни быть столь же покорною сколь и благодарною. Все собрание почло сие деяние за такую перемену, которая произвела в них самую лестную надежду, Маркиза поднявши с нежностию свою дочь отошла с нею на несколько шагов. И хотя оне хотели говорить тихо, но мы слышали их разговоры.

Вчерас, любезная дочь, ты находилась в том состоянии, которое не дозволяло с тобой разговаривать; а не то я уведомилабы тебя, с какою горячностию желаем мы все союза с Кавалером Грандиссоном. Мы не находим иного средства возблагодарить его.

Позвольте мне, Сударыня, изьяснить вам истинные мои чувствования. Естьлиб я уверена была что составлю благополучие Кавалера усматривая опасности для моего спасения; на конец, естьлиб я могла ласкаться что оной составит также ваше благополучие и моего родителя: то покрайней мере сия надежда склонила бы меня принять ваше предложение. Но я чувствую, Сударыня, что десница Божия на мне отяготела. Разсуждение мое еще не таково, каково бы должно быть. Прежде нежели я совершенно утвердилась в моем решении, я разсуждала о своем, по крайней мере столько сколько слабой разсудок мне позволял. Я поставила себя на месте другого, которой находясь в разных обстоятельствах конечно принял бы мой совет. Союз с Кавалером казался мне невозможным: поелику нет никакого виду чтоб он когда нибудь согласовался со мною касательно самой важной статьи. Я прибегала ко Всевышней помощи: поелику сама себе не доверялась; я многократно переменяла мною написанное: но все уже то, что было начертано пером моим, представлялось мне к тому же заключению. И хотя ничто толико не было противно собственным моим желаниям, но я приняла сию твердость мыслей за ответ небесной на мое моление. Однако я еще сумневалась о себе. Но я не желала советоваться с вами, Сударыня, поелику вы приняли бы сторону Кавалера: а я страшилась столь худо соответствовать внушению Божию, коим решилась управлять собою. Я скрывала свои противуборствия даже от самой Камиллы, которая не отходила от меня ни на минуту. Я паки начинала просить от Всевышняго сожаления к нещастной девице приверженной сердцем к своему долгу но смущенной в своих действиях мыслями. Тогда свет просветил мой разум. Я переписала все свои мысли. Впрочем я не вдруг решилась сообщить их Кавалеру. Я еще не доверялась моему сердцу и сумневалась буду ли иметь силу отдать ему мною писанное. На конец совершенно на то решилась. Но когда он показался, то бодрость моя изчезла. Он долженствовал заметить чрезвычайное мое прискорбие. Я уверена что возбудила в нем сожаление. Естьли я могу токмо вручить ему мною написанное, сказала я про себя, то затруднения все изчезнут: Я уверена почти, что видя мои сумнения и правость намерений, он будет иметь великодушие помогать сам моим усилиям. Я вручила ему свое письмо. Теперь, Сударыня, я совершенно уже уверена, что естьли могу устоять в том что прилично, и избавиться от укоризны в неблагодарности; то буду иметь мысли гораздо спокойнее. Любезной и великодушной Грандиссон [обратясь ко мне], прочтите еще мою бумагу: Тогда естьли вы не пожелаете или не можете оставить меня свободною, я покорюсь моей фамилии и употреблю все мое усилие к составлению вашего благополучия. При окончании сего она возвела руки и глаза к небу: великий Боже! присовокупила она, Тебя благодарю я за просвещение моего разума, коего действие с сей минуты в себе ощущаю.

Какое бы мнение толь благородной восторг ни произвел в других о ясности её мыслей, но я усматривал в ней сильное движение и её взоры принудили меня страшиться какого нибудь припадка. Противоборствие её разума и любви не преминуло причинить в ней некоего безпорядка. Я подошел к ней. Безподобная Клементина. Сказал я ей с восхищением, будьте свободны! будьте для меня все то, чем вы быть желаете. Естьли я увижу вас благополучною, то всячески постараюсь, естьли возможно сделаться таковым же.

Грандиссон, сказал мне Прелат взявши меня за руку, колико я вам удивляюсь! Из какого источника проистекает к вам сие удивительное величие души?

Ах, Боже мой! Как же толь великой прмер не внушил бы мне соревнования? Я не предполагал ни малейшей пользы в тех намерениях, кои привели меня в Италию. Я почитал себя обязанным прежними условиями; но в моих мыслях Клементина и её фамилия всегда были свободны. А я возымел надежду в то время, когда оказали мне честь одобря оную; теперь же я вступаю хотя с чрезвычайным сожалением в прежнее мое состояние. Естьли Клементина твердо будет настоять в своих мыслях, то я употреблю все мои усилия тому повиноваться. Естьли же её разположения переменятся: то всегда буду готов принять её руку, как самое величайшее благополучие, к коему я могу стремиться.

Маркиза взявши вдруг руку своея дочери и мою со слезами просила Небо о изтреблении затруднениия, дабы соединишь два сердца толикое сходство между собою имеющия. Не удерживайте меня, маминька, сказала ей Клементина, выдергивая с великою торопливостию свою руку. Позвольте мне удалиться в свою горницу, дабы упросить там Всевышняго укрепить мои силы. По претерпении толикого нещастия сколько стоило мне получить оное! Прощайте Кавалер; я хочу молить Бога за вас равно как и за себя.

Ангел вышел, Она встретилась с горнишною своею. Любезная ! сказала она ей, от какой опасности я освободилась? Моя рука и Кавалерова были более минуты соединены в руке моей матушки! Чтож бы значило мое решение? Ибо моя матушка могла бы их соединить и я была бы уже Кавалерова.

Иероним, хотя пребывал в молчании, но слезы появились на глазах его: он был свидетелем сего явления между его сестрицею и мною. Он прижимал меня в своих обьятиях. Любезной из всех человеков! ах! можете ли вы с терпеливостию ожидать решения своенравной но любезной девиды?

Я могу и обязуюсь тем.

Я поговорю ей сам, сказал он, и весьма ласкаюсь успеть в оном зная её ко мне нежность.

Действительно так; мы поговорим ей все, сказал Маркиз.

Не должно принуждать, сказал Граф, единственно по той опасности чтоб ее раскаяние не весьма поздно произошло.

Но мне кажется, сказал отец Марескотти, что Кавалер не должен желать сам, чтоб ее весьма к тому понуждали. Она страшится касательно своего спасения. Столь сильная причина требует великой предосторожности к её убеждению. Впрочем я сумневаюсь, чтоб она устояла в своем решении. Естьли же она по своему мужеству выдержит сие усилие; то достойна будет обожания.

Её отец хотел перечитать то письмо, кое уже приводило его в удивление. Оно было у меня в кармане. противился сему предложению; но Прелат одобрил оное, и так письмо было перечитано. Все казалось толико же были тем тронуты, как и в первой раз Впрочем вообще сумневались, чтоб она могла устоять твердо в своих мыслях, и меня тем поздравляли.

Но естьли слава присоединится к её побудительным причинам и естьли их прозьбы не будут употреблены с чрезвычайною ревностию в мою пользу, то я уверен что с толиким величием души она получит над собою совершенную победу? Вы знаете лучше меня, любезной Доктор, что истинное благочестие возмет верх над всеми временными выгодами. Впрочем отец Марескотти не возобновит ли своего влияния над таким разумом, коим он привык управлять? Не долг ли его стараться о том с равною ревностию, какую имеет и к своему закону? И Прелат, которой не меньше прилеплен к оному, не будет ли вспомоществовать священнику?

Но сколь ни трудны искушения, любезной друг, для сердца поверженного в сию неизвестность; однако не могут ли они отвратить нас от тщеславия всех человеческих чаяний? Единому Богу известно, заслуживает ли успех наших желаний награды или наказания: но я знаю, что естьли Клементина отдавши мне сердце и руку найдет в сумнениях своих касательно закона, хотя некое препятствие жить со мною благополучно, то я почел бы себя чрезвычайно презрения достойным, наипаче естьлиб я споспешествовал принуждать ее в мою пользу противу её совести.

Разстроенные мои мысли принудили меня оставить перо. Но до моего выходу мы разсуждали долгое время об обстоятельствах: они судили все как я уже вам сказал, что она не устоит в своем решении. Мнение Маркиза и Маркизы состояло в том дабы совершенно оставить ее на произвол самой себе. Граф предложил оставить ее в её кабинете с тем чтоб никто не опровергал и не одобрял её намерений. желал, чтоб прежде сего исполнения позволено было ему переговорить на едине с своею сестрицею.

Меня спросили, что я о том думаю: Я отвечалъ, что многия места сего письма были такого роду что принуждают меня согласиться на все что мне ни предложат, но естьлиб я приметил в моих с нею разговорах, что она желает отменить свое решение, и что нужно единое токмо ободрение, дабы согласиться на мое желание, в таком случае мне должно дат, для собственной моей чести в качестве мужчины, и относительно к её разборчивости в качестве женщины, свободу изьявить привязанность каким ниесть изьяснением, кое предупредит ее, также и прозьбами приличными моему полу.

Маркиза наклонилась ко мне с улыбкою изьявляющею признательность и одобрение. Отец Марескотти казалось запинался, как будто бы готовился сделать некое возражение; но Маркиз не дал ему сказать ни слова, говоря что можно положиться на мою честность и разборчивость. Я также о том думаю, сказал Граф; всем известио что Кавалер имеет способность поставит себя на место другого, и забыть свои пользы, когда дело идет о предприятии благоразумного намерения. Действительно справедливо, подхватил Иердним; но дадим ему знать, что он не один в свете, которой мыслит с таковым благородством. Прелат поспешно ответствовал: позвольте, любезной Иероним; но вспомните что закон есть главное над всеми другими участие. Моя сестрица следовавшая всегда примеру должна ли быть не ободряема в столь благородном усилии? Я согласен на то предложение, кое сравнивает все обстоятельства.

Чтож касается до меня, естьли благородный её восторг будет неослабно оказывать что её решение произходит от воли Божией, и что она обязана тем своим молениям, то я употреблю все свои силы изьявить ей, хотябы мне оное многого стоило и даже против моего желания что я в состоянии соответствовать тому мнению, кое он имеет о мне когда требует моей, помощи для подкрепления её усилия.

После сего они уговорили меня остаться с ними отобедать; Клементина извинилась что не может быть с нами за столом; но приказала просить меня чтоб я не уходил не видавшись с нею.

Я пошел в её горницу с Камиллою. Она была вся в слезах. Она опасалась, сказала она мне, что я с трудом могу ее простить, но почитала себя уверенной, что я оказал бы ей сие великодушие, естьлиб мог узнать те противоборствия, кои произходят в её сердце. Я всячески старался возстановить спокойствие в её мыслях; я уверял ее что буду поступать по её желаниям; что её письмо будет моим путеводителем а её совесть правилом моих желаний. Но находясь в движениях, коих некоторую часть я приметил не смотря на усилие с коим она старалась сокрыть оные, она просила меня наконец ее оставить, принудя меня сперва обещаться видеться с нею в следующей день. Её взоры, кои начинали заблуждаться, принудили меня тотчас выдти, дабы скрыть собственное мое движение. Но вышедши с такою поспешностию, я весьма удивился увидя отца Марескотти подслушивающого [поелику приметил сие я ясно из его смущения, и равно из некоторых извинений, кои он мне приносил запинаясь,] наши разговоры с духовною его дочерью. Сколь жалко что неудобопонятная ревность могла сделать честного человека способным к такой подлости!

Оставим сие извинение, любезный мои отец, сказал я ему с приятнейшим и учтивейшим видом. Естьли вы сумневались о моей лестности; то я почитаю себя вам обязанным за ваш способ, дабы меня в том испытать. Он многократно просил у меня прощения, признаваясь мне при том, что он почитал невозможным, чтоб молодой человек, о любви коего ни мало не сумневались к самой любви достойнейшей девице в свете, удержался в предписанных ему пределах, и не употребил бы в свою пользу той власти которую он имеет [поелику всем то известно] над её склонностями. Я пошел с ним к Иерониму: уверивши его сперва что сие мало значущее приключение предано уже забвению, и что мое к нему почтение ни мало от того не уменьшилось. Коликократно, любезной Доктор, Марескотти. Он способен к великодушному признанию. Он едва осмеливался взирать на меня во все то время, кое я препроводил с ним.

И так возвратясь на мою квартиру я застал у себя Графа Бельведере, которой дожидался меня уже более часа. Мои люди сказали ему когда он пришел, что о моем возвращении не известны; но он обьявил, что решился со мною видеться, как бы я поздо ни возвратился. Его же собственной человек просил меня стараться о моей безопасности, уведомляя меня, что после оказанного мне им посещения он не был ни на единую минуту спокоен; что он многократно повторял, что жизнь для него тягостна, и что выходя из своею дому он взял с собою два пистолета. Не опасайся ничего, сказал я сему человеку. Твой господин человек весьма честной. Ни за что в свете я не пожелаю причинишь ему нималейшого зла и ласкаюсь что не получу также сего и от него.

Я пошел к нему с поспешностию. Ето вы, Г. мой? Для чегож не уведомили меня [взявши с нежностию его за обе руки], что намерены были оказать мне сию честь или покрайней мере, для чего не приказали мне сказать, что вы находитесь здесь?

.... Лишить вас удовольствия разтаться с Клементиною? Нет, я сего не желал; [находясь в задумчивости] но уведомьте меня на чем вы решились. Моя душа горит нетерпеливостию знать оное. Отвечайте мне так как долг требует от честного человека.

мой. Да и не льзя решить прежде, пока совершенно не будут известны о намерениях Клементины.

Не ужели нет другого препятствия....

Но и сие препятствие не весьма легко. Я вас уверяю, что знает то чего она стоит. Она полагает справедливую цену руки своея. Когда и в самых величайших её изступлениях она всегда сохраняла живейшее чувствование сей разборчивости отличающей честную женщину; но теперь усматривают оную в её речах и в деяниях еще яснее. Она оказывает тем более затруднений, что её фамилия никакого не делает препятствия. Она ничего опрометчиво не делает; и естьли вы можете из того получить какую ниесть пользу для своего успокоения: ибо я усматриваю в вас безпокойство, то уведомлю о всем могущем случиться.

И так вы меня уверяете, что еще ничего нерешено. И обещаетесь меня уведомить о всем могущем последовать?

.

Даете ли честное свое слово?

Даю честное слово.

Очень хорошо, и так остается мне еще прожить несколько дней в сей нещастной жизни. .

Г. мой... что значат сии слова?

лета из своего кармана.] Я пришелъ в твердом намерении дать вам на выбор один из сих оружий, естьли уже дело решено, поелику я имел причину того страшиться. Я не разбойник и никогда не случалось мне употреблять оное. Я ни мало и непомышлял похитить у Клементины избранного ею супруга. Но единое мое желание состояло в том, чтоб та рука, которая должна соединяться с её рукою, избавила меня от несносной жизни. Хотя она отреклась быть моею супругою, но я не хочу и не могу жить видя её во власти другого.

Граф Бельведере никогда не произнес бы сих слов.

Мне совершенно было невозможно, любезной мой Доктор, Клементина переменила свое решение, не уведомить Графа о точном нашем состоянии, поелику надежда кою бы он от того возыимел, единственно увеличила его отчаяние, естьлиб успех не сответстовал его желанию. Я весьма был доволен разсуждая с ним о странных её намерениях, и возобновляя ему свое обещание. Он столько был спокоен разтаваясь со мною, что благодарил меня за мои известия. Его человек равно и мои люди казались весьма удивлены видя нас идущих Граф оставил на столе свой пистолеты. Работа на них очень искусна, сказал он мне, возмите их. Гдебы я теперь был и в какие затруднения не были ли бы вы приведены, будучи чужестранец и Протестант?.... Я их нимало не разсматривал, ибо вся моя злость долженствовала обратиться против самого меня.

Я окончал сие повествование сего дня, но не прежде отошлю его как завтра, когда узнаю то, что течение времени произвести может. Любезной друг! сколь мучительна неизвестность! может быть я более бы почел себя обязанным иметь терпеливость, естьлиб мое замешательство и мои прискорбия происходили мне от моего проступка.

"Частые посещения производят новые явления, следственно и новые письма, кои представляют Клементину всегда приверженною к своему решению, хотя смертельно сгараемою своею страстию. Закон КавалерКлементины, ежедневно приходит в лучшее состояние, ни мало не ослабляя её решения; то Прелат и отец кои начинают ласкаться равным успехом с обеих сторон, стараются поддерживать оное с великим искуством и изьявляют некую уже холодность к Кавалеру. Он приметя оное не скрывает от Доктора Барлета, твердо основан на своих правилах, он сам предлагает фамилии, чтоб ему позволили на некое время отлучиться, единственно для того, дабы испытать отсутствием, в состоянии ли разум и мужество Клементины Маркиза на то согласилась. Он отъезжает на месяц в том намерении, дабы употребить сие время на объезд многих Италиянских городов.