Колдунья
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Колдунья

- Ничего тутъ не поделаешь! вскричалъ костоправъ.

Въ душномъ, полутемномъ хлеву, чуть-чуть освещенномъ сверху крошечнымъ косымъ окошкомъ, толпилось и волновалось четверо людей вокругъ коровы Чернушки, издыхающей на гниkой подстилке: арендаторъ Гроссъ-Эполь, кузнецъ, костоправъ и крестьянинъ Петръ Клотаръ. Несчастное животное жалобно мычало; дыханье его было тяжело и порывисто; томные глаза словно просили о помощи и состраданiи; раздувающiяся ноздри силились вдохнуть больше воздуха, который въ жалкомъ хлеву былъ зараженъ всевозможными мiазмами.

- Да что же это такое съ ней? Что съ ней?.. съ жалостью воскликнулъ арендаторъ, - ведь священникъ благословилъ ее вчера...

- Кто ее знаетъ, что съ ней! возразилъ костоправъ, - известное дело, нечисть какая-нибудь, не безъ того...

- Порча! колдовство! вырвалось у Клотара.

Все молча многозначительно переглянулись.

- Э, да наверно! Вотъ уже два года, на деревне словно напасть какая...

- Господи создатель! вскричалъ горячо Клотаръ, - это все съ дурнаго глазу, помяните мое слово! Этакъ, подъ конецъ, у насъ все подохнетъ, все пойдетъ прахомъ...

- А что нога вашей Бертины, лучше?

- Какое лучше, все хуже...

Корова снова замычала, на этотъ разъ еще тише и жалобнее, а глаза ея съ какой-то мольбой устремились на окружающихъ.

- Какъ она смотритъ на насъ! словно человекъ, только не говоритъ!..

- Бедная моя Чернушка! Бедная Чернушка! съ горемъ вскричалъ арендаторъ, и крупныя слезы показались на его глазахъ.

Чернушка съ видимымъ усилiемъ приподнялась въ полутьме, тяжело, порывисто дыша. Две большiя мухи кружились надъ ея головой, попеременно садясь то на одно, то на другое ухо. Въ открытую настежъ дверь падали лучи, придававшiе что-то фантастическое несчастному животному, которое, въ продолженiе несколькихъ мгновенiй, простояло, словно задумавшись, освещенное трепетнымъ сiяньемъ; затемъ, почувствовавъ, что силы оставляютъ ее, Чернушка съ тяжелымъ страдальческимъ вздохомъ опрокинулась на подстилку и - издохла.

- Вотъ и все кончено! сказалъ Гроссъ-Эполь, где же тутъ справедливость?

- Какая ужь справедливость! поддержалъ кузнецъ.

При ворвавшемся яркомъ солнечномъ луче, въ полутьме хлева бешено закружился целый рой мошекъ надъ кучей жалкихъ грязныхъ лохмотьевъ коровьей подстилки, а четверо людей, озадаченные, взволнованные, съ чувствомъ затаенной злобы въ душе противъ невидимаго врага, стояли и смотрели другъ на друга.

- Ровно сто летъ назадъ, прошепталъ наконецъ Клотаръ, - тамъ, внизу передъ церковью, сожгли "одну"... Мой дедъ тысячу разъ мне разсказывалъ объ этомъ... онъ самъ виделъ...

- Да, въ те времена было правосудiе, заметилъ Гроссъ-Эполь.

- И хорошее... пробормоталъ кузнецъ.

Клотаръ стоялъ и съ самымъ глубокомысленнымъ видомъ покусывалъ ногти, задумчиво смотря на бездыханную Чернушку, шерсть которой лоснилась и блестела подъ падавшимъ на нее солнечнымъ лучемъ, при отблеске котораго какъ-то странно оживлялся ея незакрытый, огромный, остановившiйся глазъ, да виднелись ссадины и рубцы на спине и бокахъ измученнаго животнаго.

- Все кончено! - пойдемъ, пропустимъ по стаканчику! предложилъ кузнецъ.

Клотаръ шелъ по окраинамъ луговъ. Вечерело. Молодой месяцъ золотился на светломъ прозрачномъ небе, спускаясь къ западу. Стоялъ благодатный iюнь. Могучiе злаки, высокiя сочныя травы молодыми побегами волновались вокругъ на обширномъ пространстве полей; порывы теплаго ветра шумели въ ветвяхъ стройныхъ тополей и тихое кваканье болотныхъ жабъ сливалось въ звуки своеобразной гармонiи со звенящей трескотней древесныхъ лягушекъ. Клотаръ со злобой ударялъ палкой о землю и, то и дело, разражался угрозами и ругательствами.

Это былъ человекъ плотнаго сложенья, съ лицомъ широкимъ, мускулистымъ, лишеннымъ всякой растительности, полускрытымъ подъ объемистымъ козырькомъ огромной фуражки, надвинутой на самые глаза. Ветеръ съ силою развевалъ на немъ его широкiй крестьянскiй балахонъ синяго цвета, надувавшiйся пузыремъ вокругъ его коренастой неуклюжей фигуры.

- Да ужь это верно, какъ Богъ святъ... хоть всеми святыми поклясться, бормоталъ онъ себе подъ носъ, между темъ какъ винные пары бродили у него въ голове.

Высокiе колосья пшеницы, колеблемые ветромъ, задевали его. Созвездiе Льва яркими большими звездами горело на потемневшемъ небе. Золотой серпъ месяца спустился низко къ западу и становился почти багрянымъ. Крестьянинъ какъ-то недоверчиво и насмешливо поглядывалъ на заостренный кусочекъ краснаго полумесяца.

- Богъ совсемъ несправедливъ... ворчалъ онъ.

Вблизи послышалось мелодичное журчанье ручейка подъ сенью развесистыхъ кустовъ, и Клотаръ, войдя подъ ихъ темные своды, ощупью отыскалъ мостикъ, перекинутый черезъ лотокъ, и перешелъ на другую сторону, грозно и воинственно помахивая своей дубиной.

- Пусть "она" побережется! "Она" исправитъ зло, которое нанесла, или бедный человекъ учинитъ свое собственное правосудiе!..

Неверныя ночныя тени равнины сменились трепетными отблесками мерцавшихъ огоньковъ въ деревенскихъ избахъ.

- А! она сидитъ у своего окна, проворчалъ Клотаръ, украдкой пробираясь къ двумъ избамъ, одиноко стоявшимъ въ некоторомъ отдаленiи отъ деревни.

У окна ближайшей изъ нихъ сидела, облокотясь на подоконникъ, женщина.

- Что она такое замышляетъ?

Крестьянинъ приселъ на корточки позади забора и, стиснувъ зубы, въ какомъ то безотчетномъ суеверномъ страхе напряженно всматривался въ эту темную фигуру, выделявшуюся силуэтомъ въ рамке открытаго въ ночную темноту окна, слабо озаренную сiяньемъ мерцавшей свечи. Волосы женщины были распущены и волнистыми прядями обрамляли задумчивое лицо.

- Ишь ты, все у нея не по людски... подумалъ Клотаръ. Кровь его кипела, и онъ съ гневомъ сжималъ палку сильной рукой, между темъ какъ лепетъ струящагося ручья, мелодично-звенящiе звуки перекликающихъ сверчковъ и тихiй трепетъ растенiй, взволнованныхъ ночнымъ ветеркомъ, призывали къ сладкому миру, наслажденiю и милосердiю...

И порывшись въ мягкой глинистой земле, онъ нашелъ булыжникъ, зажалъ его въ кулакъ и, размахнувшись, пустилъ въ окно. Пораженная камнемъ въ плечо, женщина тихо вскрикнула отъ испуга.

- Поделомъ тебе, колдунья!.. съ злобнымъ смехомъ прошипелъ Клотаръ сквозь стиснутые зубы.

Несколько мгновенiй женщина оставалась неподвижной, охваченная внезапнымъ ужасомъ таинственнаго преследованiя. Съ трепетомъ вглядывалась она въ окружающую мглу пустынныхъ полей и затемъ, чувствуя, что "кто-то" прячется тамъ, подъ защитою мрака ночи, какой-то страшный невидимый врагъ, - поднялась и затворила окно.

Между темъ, Клотаръ, крадучись тихими предательскими шагами, обогнулъ заборъ и подошелъ къ соседней хижине съ противоположной стороны. Въ окнахъ его жилища тоже былъ светъ; жена и дочь его сидели въ кухне, въ углу, около холодной нетопленной печи. На голубоватомъ фоне стенъ виднелись полки съ разстановленной посудой и рядъ топорныхъ аляповатыхъ картинъ, по большей части, страшнаго содержанья; здесь же красовалось уродливо написанное коронованiе императора и изображенiе папы. Стенные часы съ кукушкой однообразно тикали въ уголку. Очагъ, большой гладильный столъ и шесть стульевъ съ высокими спинками составляли всю утварь беднаго жилища. Полъ былъ старый, неровный, весь въ щеляхъ, впадинахъ и буграхъ.

- Добрый вечеръ! сказалъ, входя, Клотаръ.

Жена его, худощавая женщина съ маленькими глуповатыми глазками и шеей красной и сморщенной, какъ у индюшки, медленно поднялась ему на встречу, а дочь съ длиннымъ лицомъ, покрытымъ страшной бледностью, принялась вздыхать.

- Что, все также плохо, Бертина?

- Да, отецъ... нога моя горитъ, точно огнемъ жжетъ ее изнутри...

- Господи Іисусе!..

Девушка держала вытянутой больную ногу и вскрикивала при малейшемъ движенiи.

Отецъ проводилъ около нея большую часть своихъ вечеровъ, съ глубокимъ волненьемъ разсматривая ея ногу. Сердце его надрывалось отъ горя, а въ уме роились самыя ужасныя предположенья...

- Вотъ что, сказалъ онъ въ этотъ вечеръ, после некотораго размышленiя, - если священникъ ничего тутъ не можетъ поделать со своей святой водой, такъ я кое-что другое придумалъ. Завтра будетъ здесь тотъ самый братъ Гонора, о которомъ Маморэ давеча намъ разсказывалъ. Онъ - знаменитый заклинатель бесовъ... если ужь онъ не сниметъ порчи, - ну, тогда значитъ "та" слишкомъ сильна!.,

- О, этотъ наверное сниметъ! отозвалась съ уверенностью жена, - какъ онъ отлично вылечилъ свиней у Шавра, которыя ужь совсемъ были плохи.

Въ эту минуту часовая кукушка тихо открыла маленькую дверцу и, просунувъ въ нее головку, прокуковала девять разъ.

- Хочешь ужинать? спросила Клотара жена.

- Нетъ, отвечалъ онъ, я поелъ окорока у Маморэ...

Тогда все трое просидели еще съ полчаса, не перекинувшись ни словомъ, и томительная унылая тишина нарушалась только однозвучнымъ тиканьемъ маятника. Затемъ, мало по малу, все погрузились въ тяжелый сонъ.

На другой день, около трехъ часовъ пополудни, вся семья Клотара стояла въ величайшемъ волненiи ожиданiя на пороге своего жилища.

Широкое пространство лежало передъ ними, все освещенное яркимъ полуденнымъ солнцемъ вплоть до самаго горизонта, на волнообразной линiи котораго причудливо рисовались группы деревьевъ; побелевшiя нивы золотились подъ теплыми солнечными лучами.

Между тополей показалась чуть заметная движущаяся человеческая фигура, которая то скрывалась за холмами, то снова появлялась, ослепительно освещенная лучами солнца. По мере приближенiя этого человека, можно было различить его длинную рясу, совершенно непохожую на обыкновенную крестьянскую одежду. Онъ очень спешилъ, обрывая упрямыя ветви ивъ, заграждающiя ему путь, и ломая нежную зелень изгородей. Клотаръ пошелъ ему на встречу. Минутъ черезъ десять, братъ Гонора уже входилъ въ хижину. Одежда его, вся засаленная, лоснилась; брюшко сильно выдавалось впередъ ивъ подъ впалой груди; глаза высматривали хитро и злобно. Отецъ и мать разсказали ему болезнь Бертины. Монахъ слушалъ, и насмешливая самоуверенная улыбка не сходила съ его губъ, а молодая девушка вся дрожала отъ волненья, и сердце въ ней замирало отъ радостной надежды.

- Я понимаю... я понимаю... успокоивалъ монахъ.

Онъ вполне отвечалъ за счастливый исходъ, но выздоровленiе не могло последовать разомъ; кроме того, требовалась некоторая сумма денегъ для уплаты издержекъ на заклинанiя и на вкладъ въ церковь Богоматери.

- Такъ, франковъ сорокъ... не больше...

Крестьянинъ, съ видомъ мрачнымъ и недовольнымъ, поднялся наверхъ, порылся въ потаенномъ уголку, где хранились его немногiя сбереженья, и, возвратясь, съ суровой строгостью во взгляде, дрожащими руками вручилъ монаху несколько потемневшихъ отъ времени монетъ. Монахъ, съ плохо скрытой безстыдной усмешкой, запряталъ деньги въ свой поясъ.

- Где у васъ боль? обратился онъ къ Бертине.

Девушка указала на правое бедро:

- Ноетъ, тянетъ... ударяетъ въ колено... режетъ... точно огнемъ жжетъ или когтями скребетъ...

- Такъ, верно! отозвался монахъ, я понимаю, что это такое. Присядьте.

Она села, дрожа съ головы до ногъ, а онъ, съ помутившимся взоромъ блуждающихъ глазъ, простоялъ съ минуту неподвижно, торжественно, какъ бы священнодействуя.

- Нетъ знака на вашей ноге?

- Никакого.

- Прекрасно, я такъ и зналъ.

Клотаръ и его жена съ какимъ-то рабскимъ благоговенiемъ созерцали всемогущаго монаха.

- Сложите руки, приказалъ онъ и повторяйте за мною слова молитвы.

Бертина сложила руки, и монахъ началъ глухимъ, замогильнымъ голосомъ:

- О, Пресвятая Дева Марiя! никогда еще никто, возложившiй на Тебя все упованiе свое, не оставался неуслышаннымъ Тобою! Съ чистымъ сердцемъ, съ полной верой и надеждой на Твое всемогущее заступничество, прибегаю къ тебе, о, Марiя! о, добрая Матерь наша, съ горячей мольбой о помощи... Умоляю тебя, милосердная Пресвятая Дева Марiя, сокруши злыхъ демоновъ, которые вселились въ мою ногу! изгони изъ меня нечистую силу!..

Голосъ монаха, глухой и прерывающiйся, постепенно понижался до страшнаго таинственнаго шопота, производившаго подавляющее впечатленье на молодую девушку. Полуопущенныя веки его судорожно дрожали. Клотаръ съ мрачнымъ, торжественнымъ видомъ низко склонилъ голову...

- Теперь, сказалъ монахъ, я буду выгонять злыхъ духовъ... нетъ ли у васъ ножа или сабли, очень блестящихъ?

- Блеститъ она?

- Да, очень сильно.

- Ступайте, принесите ее!

Крестьянинъ ушелъ, дрожа всемъ теломъ, и возвратился вооруженный кавалерiйской саблей.

- Станьте въ дверяхъ... я выйду на дворъ... и когда начну заклинанья, вы ударяйте саблей, кружа ею въ воздухе, чтобъ нечистые духи не вошли въ жилище... Они боятся блестящаго лезвiя!..

Родители осторожно вывели Бертину подъ навесъ двора. Тамъ свинья тихо ворчала въ своей кануре, голуби прогуливались взадъ и впередъ, а воробьи прыгали на своихъ тонкихъ гибкихъ ножкахъ, легкiе и воздушные, среди важно расхаживающихъ куръ, роющихъ землю.

Монахъ выпрямился, и злая усмешка отразилась на его лице.

Крестьянинъ съ грознымъ и торжественнымъ видомъ поднялъ широкую саблю, клинокъ которой ослепительно сверкнулъ въ солнечныхъ лучахъ. Жена его стояла бледная, неподвижная, какъ бы застывшая въ ужасе ожиданiя чего-то сверхъестественнаго...

Тогда раздался грозный, оглушительный голосъ монаха, слова котораго, произнесенныя на незнакомомъ латинскомъ языке, глубоко потрясли простодушныхъ крестьянъ:

- "Ехi, anathema, non remaneas nec abscondaris in ulla compagine membrorum". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Внезапно воцарилось безмолвiе и длилось минуты две. Все четверо стояли, обратясь лицомъ къ деревне, - женщины дрожали, охваченныя священнымъ трепетомъ; Клотаръ, облитый ходлднымъ потомъ, съ обнаженной саблею въ руке, съ выраженiемъ ужаса въ лице - верилъ глубоко въ эту комедiю, между темъ какъ хитрый монахъ, глумясь и издеваясь надъ легковерiемъ бедныхъ простолюдиновъ, самодовольно ощупывалъ за поясомъ сотню су, безстыдно выманенную изъ скудныхъ крестьянскихъ сбереженiй.

Наконецъ, Бертина робко прошептала:

- Буду я исцелена?..

- Черезъ восемь дней, отвечалъ монахъ и затемъ прибавилъ съ непогрешимымъ видомъ человека, совершившаго свое дело:

- Если только вы имеете веру!

Восемь дней миновали. Погода изменилась; тяжелыя тучи темной пеленой застилали ясное летнее небо. Въ серенькiй пасмурный полдень, когда дождь уже виселъ въ воздухе, а ветеръ съ гневомъ налеталъ могучими порывами, Клотаръ, мрачный и суровый, вошелъ въ свою хижину, укутанный въ теплую фуфайку глинистаго цвета. Бертина, вытянувшись на скамейке около стола, на которомъ дымился жирный супъ и горячiй картофель, жалобно стонала.

- Ну, что? все хуже? спросилъ отецъ.

- Ахъ, точно кто грызетъ или гложетъ мне кости!

Ветеръ сильнее застоналъ за окномъ, стекла дрожали, густой туманъ поднялся надъ равниной. Клотаръ съ какой-то дикой поспешностью уничтожалъ свой обедъ, глотая большiе куски и набивая ротъ огромными картофелинами; затемъ подошелъ къ дверямъ и остановился на пороге съ выраженiемъ злобы на лице.

и травы шелестели и трепетали, пригибаясь къ самой земле.

Клотаръ стоялъ и смотрелъ на соседнюю хижину, принадлежавшую семье Ластръ; оштукатуренная набело, съ кровлей, густо крытой соломою, среди стеблей которой мелькали, тамъ и сямъ, красные цветки, съ садикомъ, обнесеннымъ свежей изгородью, и маленькимъ бассейномъ, въ которомъ плескались утки съ зеленовато-сизыми атласистыми шейками - она смотрела приветно и весело, но Клотаръ съ негодованiемъ и злобою сжалъ кулакъ и, потрясая имъ по направленiю соседней хижины, пробормоталъ:

- Колдунья!..

Между темъ, прояснило; изъ-за облаковъ показался край голубаго неба, светлый лучъ пробежалъ по волнующимся нивамъ и шумящимъ деревьямъ... Въ хижине Ластръ растворилась дверь, изъ нея вышелъ плотный приземистый человекъ и направился внизъ по мокрой грязной тропинке.

- Этотъ простофиля ни въ чемъ не повиненъ, заметилъ Клотаръ своимъ домашнимъ, - онъ даже и не подозреваетъ... Вдругъ онъ остановился и прервалъ себя на полуслове, задыхаясь отъ безсильнаго бешенства... глаза его налились кровью, какъ у разъяреннаго цепнаго дога...

На пороге соседняго дома появилась женщина съ волосами черными, какъ смоль, съ великолепными темными лучистыми глазами. Задумчивымъ взоромъ обвела она разстилающуюся передъ ней картину: поля и рощи смотрели весело, облитыя живительнымъ дождемъ; по холмамъ мирно бродили стада; взмокшiя тропинки извилинами убегали въ даль; вода журчащими ручейками струилась по склонамъ пригорка; овцы и ягнята весело выбегали со двора мызы; въ отдаленiи виднелась удаляющаяся фигура мужа, быстро шагавшаго по засеянному клеверомъ полю; пирамидальный силуэтъ церкви рельефно выделялся на фоне зеленой вязовой рощи.

- Господи Іисусе! пробормоталъ Клотаръ, - и подумать только, что она приноситъ несчастье целой стране!.. Женщина порывисто обернулась въ его сторону, и Клотаръ почувствовалъ на себе пристальный взглядъ ея широко раскрытыхъ глазъ. Ужасъ охватилъ его, онъ весь побледнелъ, сильныя руки его задрожали, и неодолимая жажда мести проникла все его существо... Она поклонилась, онъ также.

- Какъ здоровье вашей дочери? крикнула она.

- Очень скверно, ответилъ онъ и прибавилъ про себя: - тебе это лучше знать, проклятая! - Молодая женщина, грацiозная въ своей коротенькой юбочке, спокойная и миловидная, казалась крестьянину какимъ-то исчадiемъ ада, исполненнымъ тайнаго могущества и сверхъестественной силы.

Она скрылась за дверью, а Клотаръ не двигался съ места, въ тяжеломъ раздумье. Тяжкiя воспоминанiя поднялись въ немъ; въ возбужденномъ мозгу проносились, одне за другими, всевозможныя картины и представленiя съ роковой развязкой.

Воображенiе рисовало ему ужасы...

Онъ сталъ припоминать подробности прiезда супруговъ Ластръ въ ихъ края, два года тому назадъ. Онъ тогда-же сразу почувствовалъ къ нимъ антипатiю и недоверiе. Женщина съ огромными глазами, любившая бродить по полямъ подолгу останавливаясь на уединенныхъ тропинкахъ, разсматривать растенiя и наблюдать за животными, - странностями своими невольно внушала всемъ какой-то суеверный страхъ.

И подлинно, несчастiя такъ и посыпались градомъ на бедную деревню. Сначала бараны: у Белотти, у Громпаръ, у Лебренъ пали целыя стада отъ чумныхъ нарывовъ. Затемъ, на лошадей пошло, - стали падать отъ чесотки, отъ сапа; потомъ рогатый скотъ повалило, потомъ свиней... Онъ самъ, Клотаръ, потерялъ трехъ свиней отъ повальнаго поноса.

И везде, куда бы ни приближалась эта женщина, по пятамъ за ней следовала какая нибудь беда. Людей, однако, она сначала боялась затрогиватъ, но глупость мэра и снисходительная слабость приходскаго священника придали ей смелости, и вотъ Жакъ Бонно сломалъ себе ногу, а Мишель Нашэ скоропостижно скончался, не успевъ и раскаяться въ своемъ смертномъ грехе. И все это - съ ея дурнаго глазу...

- Нетъ, этому пора положить конецъ! воскликнулъ съ отчаянiемъ крестьянинъ: - если священникъ и мэръ ничего не замечаютъ, это еще не причина - терпеть намъ у себя колдунью...

Холодный потъ выступилъ на его вискахъ... страшный планъ созревалъ у него въ голове... Онъ виделъ дочь свою во власти злой, могущественной силы, обреченную на смерть, которая, быть можетъ, вскоре угрожаетъ и ему самому...

Солнечные лучи погасли и, мало по малу, темныя тучи снова заволокли все небо, оставивъ лишь бледную полосу света на линiи горизонта. Стадо гусей медленно двигалось по склону холма. Роковое решенiе созрело въ душе крестьянина...

Онъ вошелъ въ свою хижину, где въ мрачномъ унынiи сидели его жена и бледная, истощенная болезнью, Бертина.

Минутъ съ десять, оне съ трепетомъ выслушивали его признанья, сообщаемыя таинственнымъ шопотомъ, подъ страхомъ строжайшей тайны. Онъ задыхался отъ бешенства и грозно сжималъ кулаки.

Женщины, сначала испуганныя и оробевшiя, мало по малу, подстрекаемыя Клотаромъ, ободрились, набрались смелости; возбужденное состоянiе его, дошедшее до изступленья, невольно сообщилось и имъ, и оне, слепо подчинившисm всемъ его требованьямъ, составили между собою страшный заговоръ.

Онъ поднялся на крыльцо домика Ластръ и постучалъ въ дверь. Молодая женщина отворила и, при виде его, величайшее изумленье выразилось на ея лице.

- Я насчетъ дочери своей, сказалъ онъ съ самой предательской улыбкой, - ей что-то плохо... Не зайдете ли вы къ ней на минуточку?

Отвечая на поклонъ крестьянина приветливой улыбкой, она проговорила глубокимъ груднымъ голосомъ:

- Конечно... я приду сiю минуту!

- Благодарю, пробормоталъ Клотаръ и съ торжествующимъ видомъ пошелъ впередъ, чтобъ предупредить своихъ сообщницъ. Минуты черезъ две, соседка показалась въ дверяхъ и робко остановилась на пороге.

- Входите же, вскричалъ Клотаръ: - входите, соседка!

Она вошла, смущенная страннымъ видомъ двухъ женщинъ, сидевшихъ въ глубине комнаты и подозрительно смотревшихъ на нее. Ее невольно объяло какое-то смутное предчувствiе.

Пользуясь ея минутнымъ замешательствомъ, Клотаръ ловко проскользнулъ за ея спиной, заперъ дверь на ключъ и затемъ, моментально преобразившись, сбросивъ личину притворства, съ искаженнымъ отъ гнева лицомъ грубо схватилъ женщину за руку и съ ненавистью взглянулъ ей въ лицо.

- Господи, Пресвятая Богородица! что съ вами? кротко спросила она безъ малейшаго сопротивленья.

- Это ужь слишкомъ долго длится! бешено заревелъ Клотаръ, - изъ-за васъ подохли все мои свиньи... пали коровы у Бернарденъ и у Гроссъ-Эполь... Вамъ этого было мало!.. Вы принялись за людей! Я требую, чтобъ вы сняли порчу съ Бертины!

Женщина стояла и, не уясняя себе смысла его словъ, помутившимся взоромъ обводила окружающихъ ее людей... Наконецъ, зрачки ея расширились отъ ужаса, - она начала понимать, какая страшная западня ей разставлена, и тихо сложила руки.

Съ своимъ чистымъ, строгимъ профилемъ, слишкомъ черными волосами, смуглымъ цветомъ лица, со всей своей резкой красотой южанки - она олицетворяла для нихъ образъ настоящей колдуньи. Клотаръ, дрожа, какъ въ лихорадке, отъ суевернаго страха передъ ней, спросилъ ее:

- Слышали вы меня, колдунья?

- Я не понимаю, что вы хотите сказать, пролепетала она.

- Я говорю вамъ, чтобъ вы сняли съ нея порчу.

- Какую порчу?

Крестьянинъ, весь бледный отъ негодованiя, толкнулъ женщину къ стене и вскричалъ:

- Какую порчу!.. Проклятая колдунья! говорю вамъ, что вы не выйдете отсюда, пока не снимете ея.

Она какъ будто застыла въ безмолвномъ ужасе... Ей казалось, будто она видитъ страшный сонъ или сцену въ театре, или слышитъ фантастическую сказку, и въ сердце ея шевелилась тайная надежда, что вотъ сейчасъ, сiю минуту, иллюзiя порвется и все очень счастливо и просто разрешится... Но Клотаръ сильнее встряхнулъ ее и, придя въ себя, она съ усилiемъ проговорила:

Тогда Бертина умоляющимъ голосомъ обратилась къ ней:

- Видите, какъ я страдаю! Зачемъ вы испортили меня? Что я вамъ сделала?

Со сложенными смиренно руками, со страдальческимъ выраженiемъ на бледномъ исхудаломъ лице она казалась такой жалкой, несчастной. Мать около нея безмолвно проливала тихiя слезы.

- Да, вскричалъ Клотаръ, да! вы - единственная причина всехъ нашихъ несчастiй и вы... вы еще упорствуете въ вашей злобе!..

Мало по малу страшное воздействiе этихъ помраченныхъ суеверiемъ умовъ невольно сказалось на женщине, прислонившейся къ стене, въ состоянiи какого-то столбняка. Подавленная ужасомъ своего безвыходнаго положенiя, несчастная пленница чувствовала, что у нея начинаетъ мутиться разсудокъ...

Подобно невинно осужденнымъ, заключеннымъ въ тюрьму, ей начинало казаться, что, быть можетъ, она действительно преступна, что и на ней тяготеетъ проклятье за какой-то совершенный ею грехъ, который долженъ быть искупленъ страшнымъ испытанiемъ...

Клотаръ, мучимый ея долгимъ молчаньемъ и страхомъ измены съ ея стороны, въ отчаянье воскликнулъ:

- Да, скажете ли вы хоть одно слово, колдунья?..

- Я ничего не сделала, ответила она.

- А, негодная!.. неистово заревелъ онъ и плюнулъ ей въ глаза.

Тогда чувствуя, что силы оставляютъ ее, что почва ускользаетъ изъ подъ ея ногъ и последняя искра надежды чемъ-либо смягчить и тронуть этихъ людей, погруженныхъ въ темное невежество, - изчезаетъ въ ея сердце, - она какъ-то безсознательно подняла руку и обтерла свое лицо, между темъ, какъ крупныя слезы выкатились изъ подъ ея ресницъ...

Раздраженный и возмущенный до крайней степени, какъ разъяренный зверь, заметался крестьянинъ изъ угла въ уголъ. по своей хижине, разражаясь страшными проклятiями и ругательствами. Вероломство колдуньи казалось ему чудовищнымъ, достойнымъ всякой пытки; упорство ея - непонятнымъ, нелепымъ, такъ какъ оно обрекало ее на гибель...

- Вы видите! обратился онъ наконецъ къ своей жене и дочери: - она отказывается исправить зло... отказывается!

Мало по малу, женщины, сначала менее жосткiя и суровыя, видя, что колдунья не поддается, тоже воспламенились злобой и жаждой мщенiя, и сделались неумолимы, не сознавая даже своей безчеловечной жестокости. На одно мгновенье въ хижине воцарилось страшное зловещее безмолвiе, словно затишье передъ бурей...

- Зажги огонь въ соседней комнате! закричалъ наконецъ, крестьянинъ жене.

Жена медленно поднялась съ своего места и, набравъ охапку хвороста, отнесла его въ соседнее помещенье, где принялась растапливать большой старый каминъ, не служившiй уже несколько летъ.

Густой, удушливый дымъ распространился по комнатамъ. Беззащитная, безмолвная молодая женщина смотрела передъ собою такъ грустно и кротко, какъ загнанная овечка...

- Последнiй разъ я спрашиваю, закричалъ Клотаръ: - хотите вы снять порчу, или нетъ?

- Я ничего не сделала, промолвила несчастная.

И онъ снова бешено заметался по комнате съ угрожающими жестами, съ искаженнымъ отъ гнева лицомъ. Вдругъ онъ замахнулся и три раза ударилъ по лицу молодую женщину.

- Вотъ тебе! вотъ тебе!.. Ты у меня снимешь порчу! Я заставлю тебя силой...

Женщина упала на полъ, заглушая рыданья, не осмеливаясь стонать, а крестьянинъ протянулъ дубину своей дочери и закричалъ ей:

- Бей ее!.. ведь она виновница всехъ нашихъ бедъ! бей же! ну, ну!..

И, подстрекаемая разсвирепевшимъ отцомъ, бледная девушка взяла въ руки палку и стала бить распростертую на полу женщину.

- Ну же!.. такъ! еще... еще! хорошенько! выбивай изъ нея доброе желанье...

При одномъ слишкомъ жестокомъ ударе, несчастная вскочила съ раздирающимъ душу воплемъ:

- На помощь! спасите!

Тогда Клотаръ бросился къ ней и, схвативъ ее за горло, прекратилъ эти крики. Вся посиневшая и безмолвная, она упала на колени.

- Ну, сдаешься ты? спросилъ Клотаръ, освобождая ее.

- Увы! пролепетала она, имейте ко мне состраданье! я невинна... Богъ свидетель! Я не знаю никакого колдовства! Я никогда никому не делала зла!..

- Хорошо, сказалъ Клоторъ.

Онъ остановился въ мрачномъ раздумье посреди комнаты й словно застылъ въ зловещемъ молчанiи, затемъ тихо, почти кротко, спросилъ:

- Итакъ, решено, ты отказываешься?

- Я не отказываюсь... я сделаю все, что вы хотите!

- Снимешь порчу?

- Я не могу этого!

- Жена! громко позвалъ Клотаръ: - исполнила ты мое приказанье?

- Да, спокойно ответила та: - упорство колдуньи убило и въ ней всякое состраданiе.

И когда веревка и цепь были поданы, онъ, не говоря ни слова, скрутилъ руки женщины за спину и сталъ ихъ связывать; затемъ, присевъ на корточки, старательно укрепилъ цепью.

Полубезчувственная, обезсиленная жертва не сопротивлялась и съ поразительной покорностью позволяла себя связывать.

- Тряпку! скомандовалъ крестьянинъ.

Несчастная пленница задрожала съ головы до ногъ, охваченная паническимъ страхомъ. Тогда крестьянинъ взвалилъ ее на столъ и съ помощью жены заткнулъ ей ротъ тряпкой. Окончивъ это, онъ вздохнулъ.

Непрошенное смутное чувство состраданiя вдругъ шевельнулось въ глубине его ожесточеннаго сердца... Онъ побледнелъ и содрогнулся. Брови его сдвинулись, глаза опустились въ землю и, въ продолженiе несколькихъ мгновенiй, онъ простоялъ въ тяжеломъ раздумье.

Жестокая борьба совершалась въ немъ. Наконецъ, глубокiй продолжительный вздохъ приподнялъ его стесненную грудь, лицо его прояснилось.

У него оставалась еще совесть.

- Послушай! сказалъ онъ какимъ-то особенно тихимъ, смягченнымъ тономъ своей пленнице: - я ничего не имею противъ тебя! Я все забуду, если ты вылечишь мою дочь... Тебе стоитъ только кивнуть головой, и я сейчасъ-же освобожу тебя.

Она не шевельнулась, но въ большихъ глазахъ ея, устремленныхъ на него, выражалась такая кротость и невинность, что у него сердце дрогнуло. Но въ то же мгновенiе мысль о колдовстве ударила ему въ голову и, снова ожесточившись, онъ воскликнулъ:

И сильныя руки его повлекли ее въ соседнее помещенiе, между темъ какъ мать, поддерживая больную Бертину, последовала за ними.

Тамъ, въ старомъ большомъ очаге съ трескомъ пылали яркимъ пламенемъ поленья и хворостъ; красноватые отблески. трепетали на стенахъ и полу. Все четверо, какъ парализованные страхомъ, остановились. Что-то зловещее чуялось въ воцарившемся внезапно молчанiи...

Наконецъ, крестьянинъ какъ-то автоматически, не спеша, подтащилъ свою жертву ближе къ огню и, поваливъ на полъ, сорвалъ съ нея башмаки и чулки. Тогда только поняла она, что ее ожидаетъ, и въ смертельномъ ужасе начала биться и вырываться изъ его рукъ.

Съ невозмутимымъ хладнокровiемъ человека, исполняющаго свой долгъ, Клотаръ прикрепилъ цепь, связывавшую женщину, къ огромному крюку въ камине и торжественно воскликнулъ:

Жена и дочь, безчувственныя, неумолимыя, стояли и смотрели на страшное дело, считая его исполненiемъ воли провиденiя и высшей справедливостью...

А Клотаръ, совершая безчеловечную казнь, неподвижно и безмолвно стоя надъ безпомощной жертвой, походилъ на грознаго древняго идола, олицетворяющаго собою бога мщенiя.

Адскiя муки несчастной, корчившейся у огня, не трогали ея палачей и только когда по комнате распространился запахъ паленой кожи, Клотаръ приблизился къ страдалице и, заметивъ, что она силится сказать что-то, отцепилъ цепь съ крюка и отодвинулъ ее дальше отъ огня.

- Хочешь ты снять порчу?

Тогда она пролепетала:

- Я сниму порчу...

- А-а! проговорилъ Клотаръ съ гордымъ торжествомъ, одержанной победы.

Она колебалась несколько секундъ, терзаемая разнородными ощущенiями: мучительнымъ страхомъ и смутной надеждой... Жестокая боль въ обгорелыхъ ногахъ почти лишала ее сознанiя. Наконецъ, понявъ, что ей нужно сказать что нибудь, она сделала надъ собой нечеловеческое усилiе, пролепетала несколько непонятныхъ отрывистыхъ словъ и затемъ, употребивъ хитрость, сказала:

Но Клотаръ не поддался на это.

- Завтра! закричалъ онъ, - какъ бы не такъ! Кто могъ испортить, долженъ уметь и вылечить тотчасъ!

- Я не могу... вдругъ... на это нужно время.

- Сiю минуту! Сдышишь, колдунья? Сiю минуту, или я тебя брошу въ огонь!

- Мне нужна для этого какая нибудь освященная вещь..

- Что? прекрасно! У меня есть образокъ Богоматери...

Онъ вышелъ и поднялся на верхъ. Тогда несчастная обратилась съ последней мольбой къ Бертине:

- Сжальтесь надо мной, умоляю васъ, милая Бертина! верьте мне, заклинаю васъ Богомъ, я не виновата въ вашей болезни...

- Сначала снимите съ меня порчу!

- Но я невинна... невинна! Это верно, какъ евангелiе!

- Снимите съ меня порчу!

И съ какимъ-то дикимъ, непобедимымъ упрямствомъ она твердила одну и ту же фразу до самаго возвращенiя Блотара. Онъ принесъ маленькiй, продолговатый образокъ изъ посеребреной меди и показалъ его женщине.

Она взглянула на этоть крошечный, полустертый образокъ и, усомнившись, чтобъ изъ него могла выйти всеисцеляющая сила, заметила:

- Я должна иметь свободныя руки!

Сначала крестьянинъ колебался,но, сообразивъ, что просьба основательна, развязалъ ей руки. Тогда она осторожно взяла маленькiй образокъ, взглянула на него, пробормотала несколько непонятныхъ, безсвязныхъ словъ и затемъ спросила:

- Уверены ли вы, что онъ освященъ?

- А-а!.. протянула она.

И вдругъ, подъ пронизывающимъ ее злымъ взглядомъ враговъ, после тщетныхъ попытокъ сыграть роль колдуньи, руки ея сами собой опустились и съ движеньемъ, исполненнымъ безконечной тоски и отчаянья, она простонала:

- Я не могу... не могу...

- Ты не можешь?.. Что же ты издеваешься надъ нами?.. А, проклятая колдунья! теперь ужь ты заплатишь мне за все! - дико заревелъ крестьянинъ и бросился къ ней.

Но когда она увидала, что онъ снова схватился за веревку, чтобы вязать ее - смиренiе и покорность сразу ее оставили. Въ виду смертельной опасности, она сразу преобразилась и, решась защищаться до последней капли крови, стала испускать страшные, пронзительные крики, которые должны были слышать въ деревне. Вместе съ темъ, она стала биться и бороться изо всехъ силъ, такъ что въ продолженiе несколькихъ минутъ трудно было определить исходъ этой борьбы. Тогда жена пришла на помощь Клотару, и соединенными силами они снова схватили ее и потащили въ огонь.

Теперь крестьянинъ потерялъ все свое безстрастiе "судьи". Бешенство и жажда мщенiя въ конецъ овладели всемъ его существомъ. Онъ схватилъ свою жертву за волосы и приблизилъ лицо ея къ огню. Ему хотелось всю ее, сейчасъ же, сiю минуту, бросить въ пылающiй огонь, но что-то въ глубине души еще удерживало его: не то страхъ последняго решительнаго шага, не то голосъ еще не совершенно уснувшаго чувства человечности, хотя онъ не переставалъ повторять себе, что сожженiе колдуньи - дело похвальное и правое...

Но, мало по малу, искушенiе покончить съ ней разомъ становилось непреодолимымъ; страшная мысль, что провиденiе избрало его своимъ оружiемъ для совершенiя казни, все шире охватывала его помраченный мозгъ, и въ фанатическомъ изступленiи онъ отдался всецело овладевшей имъ безумной идее справедливаго мщенiя...

Вдругь жена Кдотара, вся дрожа, поднялась съ места и прошептала:

- Иди... посмотри! - пробормоталъ Клотаръ.

Въ эту минуту послышался сильный ударъ кулакомъ въ наружную дверь и громкiй, повелительный голосъ прокричалъ:

-- Отворите, именемъ закона!

Несчастная мученица раскрыла глаза, и въ нихъ мелькнулъ слабый лучъ надежды на спасенье... Клотаръ съ женой, застигнутые врасплохъ, съ ужасомъ переглянулись. Они застыли на месте... зубы ихъ громко стучали...

- Спрячь же колдунью на чердакъ, отецъ... подъ сено...

- Правда! - пробормоталъ крестьянинъ, - а ты, жена, задержи ихъ какъ нибудь разговоромъ...

- Убей ее! теперь ужь поздно ее спасать! - прошептала жена и затемъ,ставъ къ двери, за которой все громче раздавались голоса, закричала:

- Господи Іисусе! что это за шумъ такой?

- Не делайте этого, господинъ мэръ, не разоряйте бедныхъ людей... Я отворю по доброй воле... у меня и причины нетъ не отворять вамъ..

Она начала возиться съ замкомъ, охать и кряхтеть.

- Чуточку терпенья, господинъ мэръ... когда спешишь - дело никогда не спорится... просто голова кругомъ идетъ...

Сильный ударъ ломомъ въ дверь положилъ конецъ ея разглагольствованiямъ; замокъ отскочилъ и дверь широко распахнулась въ ту самую минуту, когда Клотаръ взбирался по лестнице на чердакъ съ колдуньей на плечахъ.

- Это - колдунья! отозвался Клотаръ, продолжая поспешно подниматься.

Тогда мэръ, въ сопровожденiи полеваго стража и несколькихъ крестьянъ, ворвался въ жилище, но Клотаръ былъ уже на чердаке и съ силою захлопнулъ за собою опускную дверь, за которой поднялась страшная возня.

Слышно было, какъ тяжелые предметы одинъ за другимъ падали на дверь, отнимая всякую возможность открыть ее снизу...

Напрасно старались всевозможными усилiями приподнять горизонтальную опускную дверь; по временамъ, она несколько уступала, приподнималась, затемъ снова упадала... Притащили со двора бревно, натискъ становился все сильнее, нападающiе уже начинали одолевать, какъ вдругъ сверху раздался громкiй голосъ Клотара:

И, собственноручно устраняя все преграды, въ отверстiе приподнятой двери показался Клотаръ... Лицо его было синевато-багроваго цвета, глаза дико блуждали...

- Я отомстилъ за деревню... берите меня!..

Около самой двери лежала вся почерневшая и задушенная женщина, и когда мэръ нагнулся къ трупу для освидетельствованiя, ему почудилось, что въ остановившихся мертвыхъ зрачкахъ ея отпечатлелся образъ убiйцы...

* * *

Въ ноябре, рано поутру, чуть только первые лучи зари заалели на востоке, Клотаръ былъ гильотинированъ на большой городской площади.

на казнь мужественно, и внимательно слушалъ напутственное слово священника. Но когда взоръ его упалъ на воздвигнутую для него гильотину - силы на мгновенье изменили ему... Его охватила смертельная скорбь разставаться съ жизнью, между темъ какъ въ ушахъ раздавались утешенiя духовника, говорившаго объ Искупителе. Но въ последнюю, предсмертную минуту, когда волнующаяся народная толпа вдругъ вся стихла и замерла, объятая ужасомъ предъ лицомъ смерти, - присутствiе духа вновь вернулось къ крестьянину и, поцеловавъ священника, онъ проговорилъ:

- Смерть моя несправедлива... сожженiе колдунiй - дело благое!..

Затемъ онъ отдался въ руки палача съ полнымъ спокойствiемъ, съ глубокой верой въ божеское правосудiе, съ надеждой на будущую вечную жизнь.

И палачъ совершилъ свое дело...