Чертово болото.
VIII. Под большими дубами

VIII
ПОД БОЛЬШИМИ ДУБАМИ

-- Ну, что же! вооружимся терпением, Жермен, - сказала маленькая Мари. - Нам не так плохо на этом небольшом возвышении. Дождь не проходит через листву этих высоких дубов, и мы можем разжечь огонь, я нащупываю несколько старых пней, которые совсем слабо держатся и достаточно сухи, чтобы гореть. У вас ведь есть огонь, Жермен? Вы только что курили вашу трубку.

-- Да, был, конечно! Огниво было в моем мешке на седле, вместе с дичью, которую я вез моей невесте; но проклятая кобыла все унесла, даже мой плащ, который она потеряет или разорвет о сучья.

-- Нет, нет, Жермен! Седло, плащ и мешок, все тут на земле, у ваших ног. Серка порвала подпругу и сбросила все подле себя, убегая.

-- Это, истинный бог, правда! - сказал крестьянин, - и если мы найдем ощупью немного хвороста, мы сможем высушиться и обогреться.

-- Это не трудно, - сказала маленькая Мари, - хворост так и хрустит тут всюду под ногами; но дайте мне сначала сюда седло.

-- Что ты хочешь с ним сделать?

-- А постель для маленького; нет, не так, а наоборот; он так не скатится с него; и оно все еще тепло от лошадиной спины. Подложите-ка с двух сторон камни, которые вы там видите!

-- Я-то их, положим, не вижу! У тебя, верно, кошачьи глаза.

-- Поглядите, все сделано, Жермен! Дайте мне ваш плащ, я заверну им его маленькие ножки, а своим плащом прикрою его самого. Глядите, ему здесь так же хорошо, как в его постельке! Пощупайте, какой он теплый!

-- Это верно! Ты умеешь ухаживать за детьми, Мари!

-- Не очень-то это большое колдовство. А теперь поищите ваше огниво в мешке, и я разложу дрова.

-- Эти дрова никогда не разгорятся, они чересчур сырые.

-- Вы во всем сомневаетесь, Жермен! Вы, верно, не помните, как были пастушком и раскладывали большие костры в полях под самым сильным дождем.

-- Да, это способность детей, которые стерегут скот; но я, я был погонщиком быков, как только научился ходить.

-- Потому-то вы более сильны, чем ловки. Вот он и сложен уже, этот костер, увидите, как он у меня не разгорится! Дайте-ка мне огонь и немного сухого вереска. Хорошо! Теперь дуйте; вы не слабогрудый.

-- Я по крайней мере этого за собою не знаю, - сказал Жермен и стал дуть, как кузнечный мех.

Через мгновение заблестело пламя, оно бросало сначала красноватый отсвет, но потом поднялось синеватыми языками под листву дубов, борясь с туманом и высушивая понемногу воздух на десять футов в окружности.

-- Теперь я сяду рядом с маленьким, чтобы на него не падали искры, - сказала молодая девушка. - Жермен! Мы не получим ни лихорадки, ни насморка, отвечаю вам за это.

-- Честное слово, ты умная девушка, - сказал Жермен, - и ты умеешь разжигать огонь, как маленькая ночная колдунья. Я чувствую, что я совсем оживаю и прибадриваюсь; тогда как с мокрыми по колено ногами и с мыслью, что здесь придется оставаться до рассвета, я только что был в очень дурном настроении.

-- А ты никогда не бываешь в дурном настроении?

-- О, нет! Никогда. А для чего?

-- Ну, конечно, это ни для чего не нужно; но как этому помешать, когда есть неприятности? Бог знает, однако, что и ты их не была лишена, моя бедная малютка; ведь ты не всегда была счастлива.

-- Это верно, мы много страдали, бедная моя мать и я. У нас бывало горе, но мы никогда не теряли мужества.

-- Я не терял мужества ни при какой работе, - сказал Жермен, - но нужда меня раздражала бы, так как я никогда ни в чем не нуждался. Моя жена сделала меня богатым, и я им остаюсь и посейчас; и я буду богат, пока буду работать на хуторе; это будет всегда, надеюсь; но у каждого должно быть свое горе! Я страдаю иначе.

-- Да, вы потеряли вашу жену, и это ужасно жалко!

Правда.

-- О, я очень ее оплакивала, Жермен! ведь она была такая добрая! Знаете, не будем больше о ней говорить; а то я опять о ней заплачу, все мои горести хотят ко мне вернуться сегодня.

-- Это правда, она очень тебя любила, маленькая Мари! Она очень высоко ценила тебя и твою мать. Полно! ты плачешь. Послушай, дочка, я не хочу плакать, я...

-- И вы однако плачете, Жермен! Вы тоже плачете! Разве может быть стыдно человеку оплакивать свою жену. Не стесняйтесь, полно! Я разделяю наполовину с вами это горе.

-- У тебя доброе серце, Мари, и мне хорошо плакать с тобой. Но приблизь же свои ноги к огню; твои юбки тоже совсем мокры, бедная девочка! Послушай, я сяду вместо тебя к мальчику, а ты погрейся получше.

-- Мне достаточно тепло, - сказала Мари, - и если вы хотите сесть, возьмите кончик плаща, а мне очень хорошо.

-- В самом деле здесь недурно, - сказал Жермен, садясь совсем близко от нее. - Один только голод меня немного мучает. Вероятно, уже часов девять, и мне было так трудно итти по этим скверным дорогам, что я чувствую себя совершенно ослабевшим. А ты разве тоже не голодна, Мари?

-- Я - нисколько. Я не привыкла, как вы, есть четыре раза в день, и я столько раз ложилась спать без ужина, что один лишний раз меня не удивляет.

-- Ну, что же! это удобно - такая жена, как ты; не нужно много расходов, - сказал Жермен, улыбаясь.

-- Я не жена, - сказала простодушно Мари, не замечая того, какой оборот принимали мысли крестьянина. - Что вы, бредите?

-- Да, кажется, - ответил Жермен, - может быть, я и брежу от голода!

-- Какой вы обжора! - возразила она, немного развеселившись, - ну, что же, если вы не можете прожить пять или шесть часов без еды, разве нет у вас дичи в мешке и огня, чтобы ее приготовить?

-- А, чорт возьми! это хорошая мысль! Но как же быть с подарком моему будущему тестю?

-- У вас шесть куропаток и заяц! Я думаю, вам столько не нужно, чтобы насытиться.

-- Да нет же, - сказала маленькая Мари, - я берусь испечь это под золой и ничуть не продымить. Разве вы никогда не ловили в полях жаворонков и не пекли их между двумя камнями? Ах, я и забыла, ведь вы никогда не были пастухом! Ну вот, ощиплите эту куропатку! Не так сильно! вы ей обдираете кожу!

-- Ты могла бы ощипать другую, чтобы мне показать!

-- Значит, вы хотите съесть целых две. Какой вы обжора! Ну, вот они и ощипаны. Я буду их печь.

-- Ты была бы прекрасная маркитантка, маленькая Мари, но, к несчастью, у тебя нет погребца, и мне придется пить воду из этого болота.

-- Вам, наверное, хотелось бы вина, не так ли? может быть еще кофе? Вы думаете, что вы на ярмарке, в беседке! Позовите трактирщика: ликера искусному пахарю из Белэра!

-- Ах! маленькая злодейка, вы смеетесь надо мной. А разве вы сами не выпили бы вина, если бы оно у вас было?

-- Я, я выпила сегодня вечером, с вами, у Ревекки, во второй раз в жизни; но, если вы будете благоразумны, я дам вам вина, почти бутылку и еще очень хорошего!

-- Как, Мари, ты, значит, действительно колдунья!

-- Разве вы не имели глупости спросить целых две бутылки вина у Ревекки? Вы выпили с вашим маленьким одну, а я едва проглотила три капли из той, которую вы поставили передо мною. А вы, не посмотрев, заплатили за обе.

-- Ну, и что же?

-- Ну, вот я и положила ту, которая не была выпита, в свою корзинку, так как подумала, что вы или ваш мальчик захотите пить в дороге; и вот она.

-- Ты самая догадливая девушка, какую я когда-либо встречал. Подумайте! и она еще плакала, это бедное дитя, когда выходила из трактира, и это не помешало ей подумать больше о других, чем о себе. Маленькая Мари, человек, который на тебе женится, не будет дураком!

-- Надеюсь, так как я не полюблю дурака. Ну, кушайте ваших куропаток, они совсем испеклись, а за неимением хлеба вам придется удовольствоваться каштанами.

-- Где же, чорт возьми, достала ты еще и каштанов?

-- Удивительное дело! в продолжение всей дороги я снимала их мимоходом с веток, и набила ими карманы.

-- И они также испечены?

-- А для чего у меня был бы ум, если бы я их не положила на огонь, как только мы его разожгли? Так всегда делается в полях.

-- Это очень мне трудно, Жермен, так как я еще совсем об этом не думала.

-- Как, совсем не думала, никогда? - сказал Жермен, начиная есть с аппетитом землепашца, но отрезая лучшие куски, чтобы предложить их своей спутнице, которая наотрез от них отказалась и удовольствовалась лишь несколькими каштанами. - Скажи-ка, мне, маленькая Мари, - сказал он, видя, что она и не думает ему отвечать, - ты никогда еще не думала о браке? Ты уже в таких годах, однако!

-- Бедная девушка! А я бы хотел, чтобы дядя Морис дал мне сто экю, чтобы тебе их подарить.

-- А что могли бы сказать? Все прекрасно знают, что я стар и не могу на тебе жениться. И никто бы не подумал, что я... что ты...

-- Послушайте-ка, пахарь! вот ваш ребенок просыпается, - сказала маленькая Мари.