| Автор: | Сенкевич Г. А., год: 1888 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
VII
В Хрептиеве, сверх всякого ожидания, Володыевские застали гостей. Приехал пан Богуш, который решил обосноваться здесь на несколько месяцев, чтобы при посредстве Меллеховича вести переговоры с татарскими ротмистрами: Александровичем, Моравским, Творовским, Крычинским и другими, - с липками и черемисами, перешедшими на султанскую службу. К пану Богушу присоединился старый пан Нововейский с дочерью Эвой и пани Боская, особа пожилая, тоже с дочерью, молоденькой и очень красивой, панной Зосей.
Появление женщин в пустынном и диком Хрептиеве очень обрадовало, но еще больше удивило солдат. Они тоже были очень удивлены при виде пана коменданта и его супруги. Коменданта, судя по его громкой и страшной славе, они воображали себе каким-то великаном, который наводил ужас на людей одним своим взглядом, а ее - великаншей, с вечно нахмуренными бровями и грубым голосом. Между тем они увидели перед собой маленького рыцаря с веселым и радушным лицом и тоже маленькую, розовенькую, как кукла, женщину, которая в своих широких шароварах и при сабле была похожа скорее на красивого мальчика, чем на взрослую женщину. Хозяева приняли гостей с распростертыми объятиями: Бася сердечно расцеловалась со всеми тремя женщинами, еще не будучи им представлена, а затем, когда они назвали себя и сказали, откуда едут, она воскликнула:
- Я все для вас готова сделать! Я вам страшно рада! Хорошо, что с вами в дороге ничего не приключилось: в нашей пустыне это не редкость, но как раз сегодня мы окончательно перебили бродяг!
Видя, что пани Боская смотрит на нее с возрастающим изумлением, Бася ударила рукой по сабле и хвастливо добавила:
- И я была в битве! А то как же! Вот как у нас! Но, ради бога, позвольте мне уйти к себе, надеть более приличную для моего пола одежду и отмыть кровь на руках, - мы возвращаемся с кровавой битвы. Ого! Если бы Азба не был убит, вы, пожалуй, не доехали бы благополучно до Хрептиева. Я сейчас вернусь, а пока к вашим услугам Михал.
Сказав это, она исчезла за дверью, а маленький рыцарь, который уже успел поздороваться с паном Богушем и паном Нововейским, подошел к пани Боской.
- Бог послал мне такую жену, - сказал он, - которая дома умеет быть нежной подругой, а в поле храбрым товарищем. Теперь, согласно ее приказанию, прошу мной располагать, как будет угодно.
А пани Боская ответила:
- Да благословит ее Бог во всем, как благословил красотою! Я жена Антония Боского, и не затем приехала сюда, чтобы требовать от вас услуг, но чтобы умолять вас на коленях о помощи и спасении в несчастье. Зоська, становись на колени перед этим рыцарем, ибо если он не поможет, то никто не поможет!
Сказав это, пани Боская действительно упала на колени, а красавица Зося последовала ее примеру, и обе, заливаясь горькими слезами, воскликнули:
- Спаси, рыцарь! Сжалься над сиротами!
Увидав женщин на коленях, офицеры толпой подошли к ним; их особенно привлекала красавица Зося, а маленький рыцарь, необычайно смущенный, стал поднимать и усаживать на скамью пани Боскую.
- Ради бога! - говорил он. - Что вы делаете? Я скорее должен стоять на коленях перед столь почтенной женщиной! Говорите же, чем я могу вам помочь, и, - видит бог! - я медлить не буду!
- Он все сделает, и я, с своей стороны, постараюсь! Заглоба sum! С вас этого довольно! - воскликнул старый воин, растроганный слезами женщин.
Тогда пани Боская сделала знак Зосе, панна вынула из-за корсажа письмо и подала его маленькому рыцарю. Он взглянул на письмо и сказал:
- От пана гетмана!
Затем сломал печать и начал читать:
"Милейший и дорогой мой Володыевский! С паном Богушем я послал тебе с дороги мой сердечный привет и инструкции, которые он тебе передаст лично. Не успел я еще отдохнуть от трудов в Яворове, как подоспело другое дело; оно камнем лежит у меня на сердце, ибо касается воинов, которых я забыть не могу, иначе Бог меня забыл. Пана Боского, кавалера весьма достойного и лучшего нашего товарища, несколько лет тому назад под Каценцем захватила орда. Его жену и дочь я приютил в Яворове, но у обеих бердца разрываются в тоске - у одной по мужу, у другой по отцу. Я писал через Петровича пану Злотницкому в Крым, чтобы там всюду искали Боского. Есть слух, что его нашли, но прячут, а потому его не могли выдать с другими пленниками, и он, верно, до сих пор гребет на галерах. Женщины в отчаянии, - потеряв всякую надежду, они даже перестали просить у меня помощи, - но, вернувшись недавно и увидев их неутешную скорбь, я не мог более этого терпеть и решил оказать им хоть какую-нибудь помощь. Ты находишься поблизости границы, и, как я знаю, у тебя среди мурз есть побратимы. Вот я и посылаю к тебе женщин, а ты им помоги. Петрович вскоре туда поедет. Дай ему письма к мурзам побратимам. Я не могу писать ни визирю, ни хану, ибо они ко мне недоброжелательны, к тому же я боюсь, как бы, благодаря моим письмам, они не стали считать Боского каким-нибудь особенно знаменитым человеком и как бы в силу этого не назначили слишком большой выкуп. Дело это особливо поручи Петровичу и скажи, чтобы он без Боского не возвращался, а мурз своих подними на ноги. Хоть они и язычники, но слово держать умеют, а к тебе они должны питать большое уважение. Впрочем, делай как знаешь; поезжай в Рашков, обещай взамен трех знатнейших пленников, только бы нам вернули Боского, если он жив. Никто лучше тебя не знает, как надо действовать, ибо, как я слышал, ты уже своих родственников выкупал. Бог да благословит тебя в этом деле, а я еще больше буду любить тебя, ибо сердце мое успокоится. Про твое хозяйство в Хрептиеве я уже слышал - там теперь все спокойно. Этого я и ждал. Обрати особенное внимание на Азбу. Что касается общественных дел, пан Богуш тебе все расскажет. Ради бога, следите за всем, что делается со стороны Валахии: говорят, быть оттуда грозе. Поручая твоему сердцу и твоим стараниям пани Боскую, остаюсь..." и т. д.
Во время чтения письма пани Боская продолжала плакать, а Зося ей вторила, вознесши к небу свои голубые глаза.
Между тем, прежде чем пан Михал кончил читать, вбежала Бася, одетая уже в женское платье, и, увидав, что дамы в слезах, стала заботливо расспрашивать их, в чем дело. Пан Михал еще раз прочел ей письмо гетмана, а она внимательно выслушала его и стала горячо поддерживать просьбы гетмана и пани Боской.
- Золотое сердце у пана гетмана, - воскликнула она, обнимая мужа, - но и мы постараемся быть не хуже его! Правда, Михалок? Пани Боская погостит у нас до возвращения мужа, а ты его месяца через три освободишь из Крыма. Через три или через два, правда?
Тут он обратился к пани Боской:
- Видите, как жена моя скора на решения!
- Да благословит ее Бог за это! - сказала пани Боская. - Зося, поцелуй ручки пани полковницы.
Но пани полковница и не думала давать целовать свои руки, а просто еще раз расцеловалась с Зосей, - они сразу понравились друг другу.
- На совет, мосци-панове! - кричала она. - На совет! Скорее!
- Скорей - голова загорелась! - пробормотал Заглоба. А Бася встряхнула своими светлыми волосами:
- Не у меня голова горит, а у этих дам сердца горят от скорби!
- Никто не противится твоим добрым намерениям, - сказал Володыевский, - но сначала нужно от пани Боской узнать все подробно.
- Зося, говори все, как было, я не могу от слез...
Зося опустила глаза в землю, и они совсем накрылись длинными ресницами, потом зарделась, как вишня; она не знала, с чего начать, и стояла смущенная, что ей приходится говорить перед таким многочисленным обществом.
Но пани Володыевская пришла ей на помощь.
- Зоська, когда Боского взяли в плен?
- Пять лет тому назад, в шестьдесят седьмом году, - ответила тоненьким голоском Зося, не поднимая своих длинных ресниц.
И потом заговорила, почти не переводя дыхания:
- В то время не слышно было о набегах; полк папаши стоял под Паневцами. Папаша с паном Булаевским наблюдали за челядью, которая на лугах стерегла стада, а тут пришли татары с валахской стороны и взяли и папашу, и пана Булаевского, но пан Булаевский уже два года как вернулся, а папаша не вернулся.
И две маленькие слезинки скатились по щекам Зоей. Растрогало это пана Заглобу, и он сказал:
- Бедная девочка... Не бойся, дитятко, папаша вернется и еще попляшет на твоей свадьбе!
- А гетман писал пану Злотницкому через Петровича? - спросил Володыевский.
- Пан гетман писал про папашу пану мечнику познанскому через Петровича. Пан мечник и пан Петрович нашли папашу у аги Мурзы-бея, - быстро проговорила Зося.
- Ей-богу, я этого Мурзу-бея знаю! С его братом я когда-то побратался, - воскликнул Володыевский. - Он не хотел отпустить пана Боского?
- Был приказ от хана выдать папашу, но Мурза-бей человек жестокий и спрятал папашу, а пану Петровичу сказал, что уже раньше продал его в Азию. Но другие пленники говорили пану Петровичу, что это неправда, что Мурза нарочно так говорит, чтобы дольше измываться над папашей, ибо он изо всех татар самый жестокий. Может быть, тогда папаши не было в Крыму - у Мурзы есть свои галеры, и ему нужны гребцы, но папаша не был продан; все говорили, что Мурза этот предпочтет скорее убить пленника, чем его продать.
- А нет ли у него побратимов среди наших? - спросил Володыевский.
- Сомнительно! - послышался ответ со всех сторон.
- Объясните мне наконец, что значит побратимство? - спросила Бася.
- Видишь ли, - сказал Заглоба, - когда после войны начинаются какие-либо переговоры, то войска навещают друг друга и находятся в дружеских отношениях. Случается порой, что кому-нибудь из наших понравится какой-нибудь мурза, а он мурзе, тогда они клянутся в вечной дружбе, которая и называется побратимством. Чем кто славнее, как, например, Михал, я или пан Рущиц, который командует теперь в Рашкове, тем более желательно его побратимство. Конечно, такой человек не будет брататься с кем попало, а выберет себе наиболее славного мурзу. Обычай этот состоит в том, что льют воду на сабли и при этом клянутся друг другу в дружбе. Понимаешь?
- А если потом опять придется воевать?
- В генеральном сражении они могут драться, но если встретятся один на один, тогда поклонятся друг другу и разойдутся с миром. Если один попадет в плен, то другой должен по возможности облегчить ему неволю, а то заплатить за него и выкуп; бывали случаи, что побратимы и имуществом делились. Если приходится отыскать или помочь какому-нибудь приятелю или знакомому, то побратимы обращаются к побратимам, и надо отдать справедливость, что ни один народ не исполняет своих клятв так честно, как татары. Слово для них все! И на такого друга можно смело рассчитывать.
- А у Михала таких много?
- У меня трое богатых мурз, - отвечал Володыевский, - а один еще с лубенских времен. Я выпросил его однажды у князя Еремии. Его зовут Ага-бей, он, если придется, готов голову за меня сложить. Те двое - тоже надежные люди..
- А, - сказала Бася, - хотела бы я побрататься с самим ханом и освободить всех пленников!
- Он бы тоже не прочь, - сказал Заглоба, - но только неизвестно, чего бы он взамен потребовал от тебя!
- Позвольте, - сказал Володыевский, - посоветуемся, что нам делать. Вот слушайте! У меня есть известия из Каменца, что самое большее через две недели сюда приедет Петрович с большой партией. Он едет в Крым с выкупом за нескольких армянских купцов из Каменца, которые были ограблены при перемене хана и взяты в плен. То же случилось и с Сеферовичем, братом претора. Все это люди богатые, денег не пожалеют, и Петрович повезет большие деньги. Ему никакая опасность не грозит, потому что, во-первых, скоро зима и не время для набегов, а во-вторых, с ним едет Навираг, делегат эчмиадзинского {Эчмиадзинский патриарх - т.е. католикос, глава армяно-грегорианской церкви.} патриарха, и еще двое анардратов из Кафы, у которых есть охранные грамоты от молодого хана. Я дам письма Петровичу и к резидентам Речи Посполитой, и к моим побратимам. Кроме того, вам известно, что у пана Рушица, рашковского коменданта, есть родственники в орде, которые, будучи похищены еще детьми, совсем отатарились и достигли высоких должностей. Эти готовы будут все перевернуть вверх дном, испробуют сначала переговоры, в случае упорства мурзы восстановят против него самого хана, а при случае так даже потихоньку свернут мурзе шею. Вот почему я надеюсь, что если пан Боский жив, то через несколько месяцев я его выручу, как мне это приказывает пан гетман и мой ближайший здесь начальник (тут Володыевский поклонился жене).
А ближайший начальник бросился тотчас обнимать маленького рыцаря. Пани Боская и ее дочь только складывали руки и благодарили Бога, что он послал их к таким сердечным людям. Обе они заметно повеселели.
- Если бы старый хан был жив, - сказал пан Ненашинец, - все уладилось бы еще легче, так как он был к нам очень расположен, а о молодом говорят совсем другое. Вот и эти армянские купцы, за которыми должен ехать пан Захарий Петрович, взяты в плен в самом Бахчисарае, уже в царствование молодого хана, и по его повелению.
- Изменится молодой, как изменился старый, который, прежде чем убедился в благородстве нашего народа, был злейшим врагом польского имени! - сказал Заглоба. - Я это лучше всех знаю, так как семь лет просидел у него в неволе.
Сказав это, Заглоба подсел к пани Боской.
- Пусть одно мое присутствие ободрит вас. Семь лет! Это не шутка, а все же я возвратился и столько этих собачьих сынов нарубил, что за каждый день неволи я по крайней мере двоих отправлял в ад, а на воскресенья и праздники, пожалуй, по три и по четыре придется! Вот как!
- Семь лет! - повторила со вздохом пани Боская.
- Умереть мне на этом месте, если я хоть один день прибавил. Семь лет я в самом ханском дворце просидел, - подтвердил Заглоба, таинственно подмигивая своим глазом. - И надо сказать вам, что этот молодой хан - это мой... Тут Заглоба стал шептать что-то на ухо пани Боской и вдруг разразился громким: "Ха, ха, ха!" и начал хлопать себя по коленам; наконец, увлекшись, он похлопал и пани Боскую и сказал:
- Хорошее было время! В молодости чуть выйдешь на площадь - вот и неприятель, и каждый день новая шалость! Ха, ха!
Степенная матрона очень смешалась и слегка отодвинулась от веселого рыцаря; молодые женщины потупили глаза, догадавшись сразу, что шалости, о которых говорит пан Заглоба, не совсем отвечают их врожденной скромности, тем более что офицеры громко расхохотались.
- Надо поскорее послать к пану Рущицу, - сказала Бася, - чтобы Петрович застал в Рашкове наши письма.
- Спешите с этим делом, пока зима: во-первых, зимой чамбулы не выходят, и дороги безопасны, а во-вторых, одному Богу известно, что может случиться весной.
- Были у пана гетмана какие-нибудь известия из Царьграда? - спросил Володыевский.
- Да, но об этом нам надо поговорить наедине. Верно одно, что с теми ротмистрами надо кончать поскорей! Когда вернется Меллехович? Многое зависит от него...
- Ему надо только перерезать остальных разбойников, а потом похоронить павших. Он должен вернуться еще сегодня или завтра утром. Я велел ему хоронить только наших, а людей Азбы оставить так - идет зима и заразы бояться нечего. Наконец волки их приберут.
- Пан гетман просит, - сказал пан Богуш, - чтобы Меллеховичу не ставили никаких препятствий в его работе; каждый раз, когда он захочет поехать в Рашков, пусть едет. Пан гетман просит также доверять ему во всем, ибо уверен в его чувствах к нам. Он великий воин и может сделать много хорошего.
- Пусть себе едет в Рашков или куда ему угодно, - ответил маленький рыцарь. - Раз Азба уже разбит, Меллехович нам не очень-то и нужен. Теперь уже до весенней травы шайки нас тревожить не будут.
- Значит, Азба разбит? - спросил Нововейский.
- Да, и я даже не знаю, удалось ли бежать хоть двадцати пяти людям из его шайки, а их мы переловим поодиночке, если Меллехович их уже не переловил.
- Я очень этому рад, - сказал Нововейский, - теперь, по крайней мере, можно будет безопасно ехать в Рашков.
Тут он обратился к Басе.
- Письма, про которые вы изволили говорить, мы можем отвезти пану Рущицу.
- Благодарю вас, - ответила Бася, - но у вас всегда бывает оказия, мы и нарочных посылаем.
- Все команды должны находиться между собой в постоянных сношениях! - пояснил пан Михал. - Но позвольте, следовательно, вы едете в Рашков с этой прекрасной панной?
- Ну уж и нашли красавицу! - ответил пан Нововейский. - А в Рашков мы едем, потому что там сын мой, негодный, служит в отряде пана Рущица. Вот уже десять лет, как он бежал из дому и только в письмах своих молил меня о прощении.
Володыевский даже руками всплеснул.
- Я сейчас же догадался, что вы отец пана Нововейского, все хотел спросить, да только мы все время были заняты горем пани Боской! Я сейчас же догадался, потому что и сходство есть. Скажите, пожалуйста, так он ваш сын?
- Так, по крайней мере, меня уверяла его мать, покойница, а так как она была женщина добродетельная, то сомневаться в этом нет причины.
- Такому гостю я вдвойне рад! Только, ради бога, не называйте вашего сына негодным: это знаменитый воин и достойный кавалер, которым вы можете гордиться. После пана Рущица это первый загонщик в полку; вы, должно быть, не знаете, что он любимец гетмана? Уж и теперь ему поручают целые отряды. И из каждого дела он всегда выходит с честью!
Пан Нововейский покраснел от удовольствия.
- Мосци-полковник, - сказал он, - не раз отец бранит сына только для того, чтобы кто-нибудь с ним заспорил, и полагаю, что ничем так нельзя порадовать родительское сердце, как отрицая порицание. До меня уже доходили слухи о славной службе Адама, и то, что я слышу подтверждение этих слухов из уст столь славного рыцаря, несказанно меня радует. Говорят, что он не только храбрый солдат, но и степенный человек, чему я даже удивляюсь, ибо он всегда был ветер. С детства у него, у шельмы, была наклонность к военной жизни, а лучшее доказательство - то, что он еще почти ребенком убежал из дому. Признаюсь, что если бы я тогда поймал его, я бы задал ему pro memoria {Для памяти (лат.).
- Неужели он столько лет не заглянул домой?
- Потому что я ему запретил. Но теперь уж с меня довольно, и я сам еду к нему, так как он, будучи на службе, не может. Я хотел просить ваши милости приютить на это время мою девку, а сам хотел ехать в Рашков, но раз вы говорите, что везде безопасно, то я возьму ее с собою. Сороке этой очень любопытно мир повидать, - ну, и пусть повидает.
- И люди пусть на нее поглядят! - заметил Заглоба.
- И глядеть нечего, - ответила девушка, между тем как ее черные смелые глаза и ее губы, сложенные как для поцелуя, говорили нечто совсем другое.
- Так, мордочка! - сказал Нововейский. - Но чуть красивого офицера увидит, ее так и подбрасывает. Вот почему я ее и взял с собой, тем более что молодой девке оставаться одной дома небезопасно. Но если мне придется без нее ехать в Рашков, так я буду просить вас, мосци-пани, держать ее на веревке, а то сбежать может.
- Я сама была не лучше, - ответила Бася.
- Ее прясть заставляли, а она, если не с кем было, с веретеном танцевала! - сказал Заглоба. - А вы, пан Нововейский, веселый человек! Баська, я бы хотел с паном Нововейским чокнуться, люблю я побалагурить.
Но прежде чем подали ужин, дверь отворилась и вошел Меллехович: пан Нововейский не сразу заметил его, он был занят разговором с паном Заглобой, но Эвка тотчас его увидала и вспыхнула сначала, а потом побледнела.
- Пан комендант! - сказал Меллехович Володыевскому. - Согласно приказанию, беглецы пойманы.
- Хорошо. Где они?
- Согласно приказанию, я велел их повесить.
- Часть их осталась хоронить убитых, остальные со мной.
В эту минуту пан Нововейский поднял голову, и на лице его отразилось необычайное изумление.
- Ради бога, что я вижу?! - воскликнул он.
Потом встал, направился прямо к Меллеховичу и сказал:
И поднял руку, чтобы схватить липка за ворот, но он вспыхнул в одну минуту, как порох, брошенный в пламя, потом побледнел, как смерть, и, схватив своей железной рукой руку Нововейского, сказал:
- Я вас не знаю! Кто вы такой?
И оттолкнул пана Нововейского с такой силой, что тот отшатнулся на середину комнаты. Некоторое время от бешенства он не мог произнести ни слова, наконец перевел дыхание и стал кричать:
- Пан комендант! Это мой человек, и притом беглый! Он жил в моем доме с детства!.. Бездельник! Отпирается! Это мой слуга! Эва, кто это такой? Говори!
Меллехович даже не взглянул на нее. Он впился глазами в пана Нововейского и, раздувая ноздри, с невыразимой ненавистью смотрел на старого шляхтича и сжимал рукоятку ножа.
От движения ноздрей усы его начали дрожать, а из-под усов сверкали белые зубы, точно клыки у разъяренного зверя.
Офицеры окружили их. Бася выскочила на середину комнаты между Меллеховичем и Нововейским.
- Что это значит? - спросила она, морща брови. Вид ее несколько успокоил противников.
лет он воспитывался в моем доме и учился вместе с моим сыном. Когда сын бежал, он выручал меня по хозяйству, пока ему не вздумалось амурничать с Эвкой; заметив это, я приказал его выпороть, и он бежал. Под каким именем он здесь?
- Меллехович.
- Это вымышленное имя. Он - Азыя, и только! Он говорит, что меня не знает, но я его знаю, и Эва знает.
- Господи! - сказала Бася. - Да ведь сын ваш много раз его видел, как же он его не узнал.
- Сын мой мог не узнать: когда он убежал из дому, обоим им было по пятнадцати лет, а Меллехович еще шесть лет жил у меня; за это время он очень изменился, вырос, усы вот есть. Но Эва сейчас же его узнала. Уж вы, Панове, скорее должны верить мне, гражданину, чем этому крымскому бродяге!
- Позвольте мне расспросить его. Audiatur et altera pars {Следует выслушать и другую сторону (лат.).}, - сказал маленький рыцарь.
Но пан Нововейский разозлился.
не может - я шляхтич, и свои права знаю!
На это пан Михал повел усами и уже несколько резче сказал:
- А я не только шляхтич, но и полковник, и тоже знаю свои права! Своего человека вы можете искать по закону, можете даже обратиться к гетманскому суду, но здесь могу приказывать только я, и никто другой!
Пан Нововейский сразу опомнился, сообразив, что он говорит не только с комендантом, но и с начальником своего сына, и притом с самым славным рыцарем Речи Посполитой.
- Пан полковник! - сказал он уже более мягким тоном. - Ведь я его вопреки вашей воле не возьму, я только заявляю мои права, которым прошу верить!
Татарин уставился глазами в землю и молчал.
- Что тут искать других доказательств, - сказал Нововейский. - Если он мой человек, то у него на груди наколоты синей краской рыбы.
Услыхав это, пан Ненашинен широко открыл рот и глаза и, схватившись за голову, воскликнул:
Все оглянулись на него, а он дрожал весь, точно у него открылись все его прежние раны.
- Это мой пленник! Он Тугай-беевич! Боже! Это он!..
А молодой липок гордо поднял голову, обвел всех присутствующих своими соколиными глазами и, разорвав жупан на своей широкой груди, сказал:
- Вот рыбы... Я сын Тугай-бея!