Пан Володыевский.
Часть третья.
Глава IX

IX

Когда земля пообсохла и покрылась травой, двинулся на помощь Дорошу и взбунтовавшимся казакам сам хан с пятьюдесятью тысячами астраханской и крымской орды. И сам хан, и его родственники, и все главные мурзы, и беи были одеты в кафтаны, подаренные падишахом, и шли они на Речь Посполитую не так, как ходили всегда, - за добычею и пленниками, - а шли на священную войну, на погибель Ляхистану и всему христианству.

Другая, еще более грозная, туча собиралась под Адрианополем, и это наводнение должна была удержать одна только Каменецкая крепость, а вся Речь Посполитая была как открытая степь, как больной человек, который не может не только защищаться, но даже встать на ноги. Силы Речи Посполитой истощились прежними, хотя и победоносными, войнами - шведскими, прусскими, русскими, казацкими и венгерскими, военными конфедерациями и бунтом презренной памяти Любомирского, а теперь ее окончательно ослабили домашние смуты, бездарность короля, ослепление безмозглой шляхты и ужасы междоусобной войны. Тщетно великий Собеский предсказывал гибель, никто не хотел верить в войну; не было принято никаких мер для защиты: в казне не было денег, у гетмана войск. Против такого неприятеля едва могли бы устоять союзные войска всех христианских народов, а у гетмана было всего несколько тысяч войска.

Между тем на Востоке, где все совершалось по воле падишаха, где народ был послушным орудием в руках одного человека, все было иначе. С той же минуты, как было поднято великое знамя пророка, как бунчуки были развешены на воротах сераля и на башне сераскериата, а улемы возвестили священную войну, и тронулись пол-Азии и весь север Африки. Сам падишах явился весной на Кучункаврийской равнине и стал собирать уже давно небывалое по своему могуществу войско. Сто тысяч спагов и янычар - отборного турецкого войска - находились при его священной особе, а потом стали собираться войска из всех отдаленных провинций и владений. Те, которые жили в Европе, явились раньше всех. Пришли конные отряды боснийских бегов, быстрые, как молния, в одеждах ярких, как пламя. Пришли дикие албанские воины - пехотинцы, вооруженные турецкими кинжалами, пришли ватаги отуреченных сербов, пришел народ, который жил по берегам Дуная и ниже, по ту сторону Балкан или еще ниже - с греческих гор. Каждый паша вел за собой целую армию, и каждая из них могла залить собой беззащитную Речь Посполитую. Пришли валахи и молдаване, пришло множество добруджских и белгородских татар, прибыло несколько тысяч липков и черемисов, которыми командовал страшный Азыя Тугай-беевич и которые должны были быть проводниками турецких войск в несчастной и хорошо им знакомой стране. Потом хлынуло всеобщее ополчение из Азии. Паши Сиваса, Бруссы, Алеппо, Дамаска, Багдада, кроме регулярных войск, привели с собой вооруженные толпы, начиная с диких горцев из поросших кедрами гор Малой Азии и кончая смуглыми жителями берегов Евфрата и Тигра. На призыв калифа явились арабы, и их бурнусы точно снегом покрыли Кучункаврийскую равнину; тут были и кочевники из песчаных пустынь, и жители всех городов, от Медины до Мекки. Не остались дома и египетские вассалы, и те, что сидели в многолюдном Каире, и те, что любовались по вечерам освещенными вечерней зарей пирамидами, и те, что жили в мрачных странах, откуда вытекает священный Нил, и те, чья кожа, опаленная солнцем, была черна, как сажа, - все они в полном вооружении стояли у Адрианополя и каждый вечер молились о победе для ислама и о гибели для страны, которая целые века одна заслоняла весь мир от исповедников пророка.

Были здесь сотни тысяч вооруженного народа, - сотни тысяч лошадей ржали на равнине, сотни тысяч волов, овец и верблюдов паслись рядом с лошадьми. Можно было думать, что, по воле Божьей, ангел изгнал народы из Азии, как некогда Адама из рая, и повелел им идти в страну, где солнце бледнее и где степь зимой покрывается снегом. И шли они вместе со стадами, как бесчисленный муравейник белых, темных и черных воинов. Сколько там слышалось наречий, сколько одежд блестело и пестрело в лучах весеннего солнца! Один народ дивился другому; чужды они были друг другу по обычаям, оружию, военным приемам, и только вера объединяла эти блуждающие племена, и только, когда муэдзины призывали их на молитву, тогда все эти разноязычные полчища поворачивались лицом на восток и взывали к Аллаху.

Одной прислуги при дворе султана было больше, чем всех войск в Речи Посполитой. За войсками и вооруженными добровольцами тянулись толпы торговцев, продававших всякие товары; их возы вместе с войском переправлялись через реку. Двое трехбунчужных пашей, шедших во главе двух войск, должны были заботиться о том, как прокормить весь этот человеческий муравейник, поэтому всего было в изобилии.

За войском шло двести пушек, из них десять было осадных, таких огромных, каких не было ни у одного христианского короля. Азиатские беглербеи расположились на правом крыле, европейские - на левом. Палатки занимали такое огромное пространство, что рядом с ним Адрианополь казался не очень большим городом. Шатры султана, сверкавшие пурпуром, шелковыми кистями и золотым шитьем, составляли как бы отдельный город. Среди них роилась вооруженная стража, черные абиссинские евнухи в желтых и голубых кафтанах; великаны из курдских племен, предназначенные для переноски тяжестей, и юные, необыкновенно красивые пажи, и множество другой прислуги, одетой в пестрые, яркие, как степные цветы, одежды: стремянные, повара, виночерпии, факельщики и прислуга знатнейших придворных.

На обширном майдане, вокруг султанской ставки, которая своим великолепием и роскошью напоминала правоверным обетованный рай, находились ставки, уступавшие в роскоши ставке султана, но все же необычайно роскошные: ставки визиря, улемов и анатолийского паши, молодого каймакана, Кара Мустафы, на которого были обращены все взоры, не исключая даже самого султана, как на будущее "солнце войны".

Перед шатрами падишаха виднелась великолепная стража "поляхской" пехоты в таких высоких тюрбанах, что люди, носившие их, казались великанами. Вооружены они были дротиками на древках и короткими, кривыми мечами. Их полотняные палатки находились рядом с шатрами султана. Далее стоял лагерь страшных янычар, вооруженных мушкетами и копьями, - главная сила турецкой армии. Ни кесарь немецкий, ни король французский не могли похвастать таким количеством отборной пехоты. В войнах с Речью Посполитой менее выносливые турецкие подданные не могли устоять перед равным по численности регулярным польским войском, и только численное превосходство иной раз давало им победу. Но янычары не боялись и грудью встречать польскую конницу. Они внушали страх всему христианскому миру, их боялись даже в Царьграде. Неоднократно сам султан трепетал перед этими преторианцами, а главный ага этих "барашков" был всегда одним из самых знаменитых сановников дивана.

За янычарами стояли спаги, за ними - регулярные войска пашей, а дальше ополченцы. Все эти войска уже несколько месяцев стояли под Константинополем, ожидая, пока армия эта не пополнится новыми полчищами из самых отдаленных владений султана и пока весеннее солнце не обсушит землю и этим облегчит поход на Ляхистан.

висел голубой божий шатер, без единой тучки. Солнечные лучи чернели на белых полотнищах палаток, на громадных тюрбанах, на разноцветных одеждах, на остроконечных шлемах, знаменах и копьях, заливая все: и лагерь, и палатки, и людей, и стада - морем яркого света. Вечером на погожем небе блестел незатуманенный месяц и тихо покровительствовал этим несметным полчищам, которые под его знаком шли покорять новые земли; потом он стал подниматься все выше и бледнел при блеске костров, и когда они разгорались на всем необозримом пространстве, когда пешие арабы из Дамаска и Алеппо зажигали зеленые, красные, желтые и голубые фонари около шатров султана и визирей, то казалось, что часть неба упала на землю и что это звезды так мигают и мерцают на широкой равнине.

Образцовый порядок и дисциплина царили в войсках. Перед волей султана гнулись паши, как слабый тростник под ветром, перед пашами гнулись войска. Провианта было достаточно и для людей, и для скота. Все доставлялось вовремя и в избытке. Образцово соблюдались часы, предназначенные Для военных упражнений, для отдыха и для молитвы. Когда муэдзины начинали призывать правоверных к молитве с сооруженных наскоро деревянных минаретов, все воины обращались лицом к востоку, каждый из них расстилал на земле кожу или коврик, и все как один падали на колени. Такой порядок и дисциплина придавали бодрости толпе, и сердца воинов наполнялись надеждой на победу.

Султан, прибыв в лагерь под конец апреля, все же не сразу двинулся в поход. Он ждал больше месяца, пока не обсохла земля; тем временем он обучал войска, приучал их к походной жизни, управлял, принимал послов в своей крытой пурпуром палатке и совершал все обряды.

Прекрасная, как сон, первая жена султана Кассека сопровождала его в этом походе, а за нею следовал ее двор, тоже похожий на райский сон.

Повелительница ехала в позолоченной колеснице под пурпурным балдахином, за нею следовали возы, белые сирийские верблюды с поклажей, тоже покрытые пурпуром. Баядерки пели ей песни. Когда усталая от дороги повелительница опускала свои шелковистые ресницы, раздавались нежные, тихие звуки инструментов и убаюкивали ее. Во время дневного зноя над ней колебались опахала из павлиньих и страусовых перьев; драгоценные восточные благовония курились в индийских чашах перед ее шатром. С нею были все сокровища, все редкости и богатства, какие только мог добыть Восток и могущественный султан. Баядерки, черные евнухи, мальчики, похожие на ангелов, сирийские верблюды, арабские кони, словом, все шествие сверкало бисером, парчой, золотом, отливало всеми цветами радуги от брильянтов, рубинов, смарагдов и сапфиров. Перед этим шествием падали ниц все народы, не смея взглянуть в лицо той, на которую имел право лишь один султан, и, казалось, шествие это сам Аллах перенес на землю из мира грез и райских видений.

начат. Послышался бой священного барабана, за ним грянули все другие; раздался пронзительный звук дудок, набожные завывания полунагих дервишей, и ночью, чтобы избежать дневного зноя, двинулся табор, вышли те паши, которые должны были доставлять продовольствие войскам, тронулся целый легион ремесленников, которые должны были разбивать шатры, тронулись стада вьючного и предназначенного на убой скота. Войско должно было выйти через несколько часов после первого сигнала.

Поход должен был продолжаться каждую ночь по шесть часов, и притом так, чтобы войско, придя на стоянку, находило там и готовую пищу, и место для отдыха.

солнце войны", и стража, состоявшая из "поляхской" пехоты. Ночь была тихая и светлая; месяц ярко светил, и султан мог бы осмотреть все войско, если бы человеческий взор был в состоянии сразу охватить его: войско хотя и шло тесными колоннами, но растянулось на несколько десятков верст.

Но все же он обрадовался в душе и, перебирая четки из благовонного сандалового дерева, возносил глаза к небу, благодаря Аллаха за то, что он сделал его властелином стольких войск и стольких народов. Вдруг, когда передние отряды скрылись из виду, он прервал молитву и, повернувшись к молодому каймакану, Черному Мустафе, сказал:

- Я забыл, кто идет впереди?