| Автор: | Сенкевич Г. А., год: 1888 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
Глава X
Ни одна ночь не была такой беспокойной, как та, которую провел Володыевский после всего случившегося с Христиной. Он сознавал, что грешит против памяти дорогой покойницы, что злоупотребляет доверием и дружбой другой девушки, что у него есть другие обязанности, и вообще он чувствовал, что поступает бесчестно. Другой солдат на его месте не придавал бы такого значения одному поцелую и при одном воспоминании об этом с гордостью покручивал бы только усы, но Володыевский был очень мнителен, особенно после смерти Ануси Красненской, так как сердце и душа его были истерзаны. Что же ему оставалось делать и как поступить?
До отъезда оставалось только несколько дней, и все кончится само собою. Но хорошо ли уехать, не сказав ни слова Христине, и оставить ее, как простую горничную, у которой он украл поцелуй? Мужественное сердце маленького рыцаря трепетало при этой мысли. Но при одном воспоминании о Христине и ее поцелуе приятная дрожь пробирала его, даже и в минуты такой душевной тревоги. Он злился на самого себя, но не мог избавиться от чувства удовольствия. Впрочем, он всю вину взваливал на себя.
- Я сам довел ее до этого, - горько упрекал он себя. - А раз уж довел, значит, не следует уезжать, не переговорив с нею. Как же быть? Разве сделать Христине предложение и уехать уже женихом?
В эту минуту Володыевскому показалась белая фигура Ануси Борзобогатой с бледным, как бы восковым лицом, какое у нее было во время похорон.
- Так вот как ты жалеешь и тоскуешь обо мне, - как будто говорила она. - Сначала ты хотел сделаться монахом и всю жизнь оплакивать меня, а теперь ты думаешь жениться на другой прежде, чем душа моя успела долететь до неба. Ах! Подожди немного: дай успокоиться моей душе, дай уйти ей в высоту, и тогда я перестану смотреть на эту землю...
И рыцарю казалось, что он нарушает присягу, данную этому невинному существу, память о котором он, как святыню, обязан был почитать. Он стыдился, презирал себя и хотел умереть.
- Ануся! - повторял он на коленях - Я не перестану плакать о тебе до смерти, но что же мне теперь делать?
Белый призрак ничего не отвечал и рассеивался, как туман, а вместо Ануси ему чудились глаза Христины и покрытые пушком ее губы, а с ними являлся и тот соблазн, от которого бедный солдат отбивался, как от татарских стрел.
Так колебался маленький рыцарь, мучимый сомнением, огорчением и тоскою с обеих сторон. Ему хотелось пойти к Заглобе, высказать все ему и просить совета. Он знал, что этот умный человек умел найти выход в самых затруднительных случаях. Не он ли предугадал и сказал заранее, что может выйти из женской дружбы.
Именно эта мысль удерживала Володыевского. Он вспомнил свои дерзкие слова Заглобе: "Прошу вас не оскорблять Христину!" А кто же теперь оскорбил ее? Кто думает о том, не лучше ли оставить ее, как горничную, и уехать?
- Я не стал бы думать ни минуты, если бы не та бедняжка, - сказал про себя маленький рыцарь. - И с какой бы стати я стал мучить себя! Напротив, я был бы рад отведать это лакомое блюдо!
Он замолчал и потом прибавил:
- Да я бы сто раз готов испробовать его.
Видя, что он снова поддается искушению, Володыевский отбросил эти мысли и стал рассуждать иначе.
- Конечно! Если я поступил с нею, как человек, ищущий не дружбы, а удовлетворения страсти, то мне остается только продолжать и завтра же сказать Христине, что я желаю иметь ее своей женой.
Он опять замолчал и затем так продолжал:
Но он вдруг прервал себя, закрыв рукою рот.
- Тьфу! - сказал он. - Видно, у меня за воротником сидит целый полк чертей.
Мысль о предложении не покидала Володыевского, он размышлял так. если уж придется оскорбить память покойницы, то он может заслужить ее прощение молитвами и панихидами и этим же доказать, что всегда помнит ее и беспокоится о ней. А если люди будут удивляться и подсмеиваться над ним за то, что он две недели тому назад до того грустил по покойнице, что хотел постричься в монахи, а теперь женится на другой, то ведь стыдно будет только ему, а иначе придется краснеть за него Христине.
- В таком случае, я завтра же сделаю ей предложение, - сказал он наконец и, значительно успокоенный, помолился Богу за усопшую душу Ануси Красненской и уснул.
Проснувшись на следующий день, он повторил:
- Сегодня сделаю ей предложение.
Однако это было не так легко исполнить, потому что Володыевскому хотелось поговорить раньше с Христиной, а потом объявить всем, если окажется нужным. Но еще с утра приехал Нововейский, и некуда было укрыться от него.
Христина ходила весь день, как убитая, бледная, усталая; она каждую минуту опускала глаза, то краснея до ушей, то как бы плача и шевеля губами, то опять делалась сонной и слабой.
Ввиду всего этого маленькому рыцарю неловко было остаться с нею наедине; даже подойти к ней не было возможности. Положим, он мог ее вызвать на прогулку, так как погода была прекрасная, но раньше это можно было сделать просто, а теперь, теперь он не мог ему казалось, что все сейчас же догадаются и узнают о его предложении.
К счастью, его выручил Нововейский, который, поговорив о чем-то в сторонке с Маковецкой, вернулся с нею в комнату, где сидел маленький рыцарь с молодыми девушками и Заглобой.
- Что вы сидите дома, - сказала Маковецкая. - Покатались бы парами. Дорога славная, а снег так и блестит.
При этом Володыевский живо нагнулся к уху Христины и сказал;
- Поедем. Вы сядете со мной. Мне нужно с вами поговорить о многом.
- Хорошо, - отвечала Дрогаевская.
Потом они побежали с Нововейским и Варварой в конюшню, и через несколько минут двое саней были уже поданы к крыльцу. В одни сел Володыевский с Христиной, а в другие Нововейский и Езеровская, и отправились без кучера.
По отъезде молодых людей Маковецкая сказала Заглобе:
- Завтра крестная мать Нововейского, жена львовского подкомория, хочет приехать ко мне, чтобы переговорить насчет Баси, и поэтому Нововейский просил меня позволить ему хоть намеком сказать о себе Басе, чтобы узнать, как она к этому отнесется.
- И потому-то вы их отправили кататься?
- Да! Мой муж очень деликатен на этот счет и несколько раз говорил мне: "Я опекун только их имущества; что касается их самих, то пусть каждая выбирает себе мужа по своему усмотрению, я не стану препятствовать им, даже если окажется неравенство брака, только бы человек был порядочный". Впрочем, каждая из них в таком возрасте, что может сама решать свою судьбу.
- Я предоставлю это моему мужу, который приедет в мае; но я думаю, что лучше всего сделать так, как Бася захочет.
- Нововейский так молод!
- Но ведь сам Володыевский говорил, что он хороший солдат и уже прославился своими военными подвигами. Состояние у него тоже приличное, а все родство его мне перечислила жена подкомория. Это, видите ли, так было: прадед его, рожденный от княжны Сенютович, был первый раз женат на...
- Что мне за дело до его родства, - прервал ее Заглоба, не скрывая досады, - он мне ни брат, ни сват, только я этого "мальчика" выбрал для Миши, потому что едва ли найдется на свете девушка лучше и честнее ее из числа двуногих существ, и если я ошибаюсь, то пусть лучше я с этой минуты стану ходить на четырех, как медведь.
- Володыевский еще ни о чем не думает, а если и думает, то скорее о Христине. Ну, да это в Божей воле.
- Я напьюсь от радости, если этот безусый юноша получит отказ! - прибавил Заглоба.
Между тем в санях решалась судьба обоих рыцарей. Володыевский долго не мог заговорить, но наконец собрался с духом и сказал Христине.
- Не думайте, ради Бога, что я легкомысленный и пустой человек. Ведь уж и лета мои не такие.
Христина ничего не отвечала.
- Простите мне, пожалуйста, мое вчерашнее поведение, я поступил так, не будучи в состоянии удержать моих чувств к вам.. Но, милая, дорогая моя, примите во внимание, что я простой солдат, который провел всю свою жизнь на войне. Другой сначала объяснился бы в любви, а потом уже так поступал, но я поступил наоборот. Заметьте, что подчас даже хорошо объезженный конь, закусив удила, разносит седока, что же сказать о любви? Только любовь моя к вам заставила меня забыться. О, дорогая Христина! Вы достойны руки каштеляна, сенатора, но если вы не побрезгаете солдатом, служившим не без славы отечеству, то я готов упасть перед вами на колени, целовать ваши ноги, чтоб вымолить ответ хотите ли вы быть моей женою?.. Можете ли вы подумать обо мне без отвращения?
- Ах, Миша!.. - воскликнула Христина.
И руки ее, выскользнув из муфточки, очутились в руках рыцаря.
- Вы согласны? - спросил маленький рыцарь.
- Да! - отвечала Христина. - Я знаю, что благороднее вас человека нет во всей Польше.
- Да благословит вас Бог, милая Христина! - сказал рыцарь, покрывая ее руку поцелуями. - Большего счастья я и не мог ожидать! Успокойте же меня- и скажите, что вы не сердитесь на меня за вчерашнее.
Христина прищурилась.
- Нет, не сержусь! - отвечала она.
- Жаль, что в санях мне неудобно поцеловать ваши ноги! - воскликнул Володыевский.
Володыевский первый заговорил.
- Мне даже странно, что вы любите меня.
- А меня гораздо больше удивляет то, что вы так скоро полюбили меня, - отвечала Христина.
При этом лицо маленького рыцаря приняло серьезное выражение.
- Послушайте, Христя! Быть может, и вы порицаете меня за то, что я полюбил вас, не успев оправиться от горя; но признаюсь вам, как на исповеди, что в свое время я был довольно легкомыслен, но теперь совсем не то. Я не забыл о той бедняжке и никогда не забуду; я всегда люблю ее, и если бы вы знали, как я грущу и плачу о ней, то вы бы сами заплакали со мною...
При этом голос Володыевского дрогнул, до того он был взволнован. Они замолкли опять на время, но на это раз Христина отозвалась первой.
- Я постараюсь насколько возможно утешить вас.
- Потому-то я и полюбил вас так скоро, - возразил маленький рыцарь, - что вы в первый же день стали лечить мои душевные раны. Я был для вас посторонним человеком, между тем вы близко приняли к сердцу мое горе. И если бы вы знали, как я вам благодарен за это! Кто не знает всего этого, тот готов смеяться надо мною, что я в ноябре месяце хотел постричься в монахи, а в декабре собираюсь жениться. Заглоба первый готов посмеяться над этим, потому что он рад придраться ко всякому случаю, но пускай себе смеется на здоровье! Мне все равно, тем более что не над вами, а надо мною будут смеяться.
Христина задумалась, потом посмотрела на небо и наконец сказала;
- Разве необходимо говорить всем о нашей помолвке?
- А как же иначе?
- Ведь вы уезжаете через два дня?
- Я сам не рад этому, но должен.
- Я тоже ношу траур по отцу, и поэтому ни к чему удивлять людей. Пусть наша помолвка останется втайне для всех, пока вы не вернетесь из Руси. Хорошо?
- Вы не хотите даже, чтобы я сказал сестре?
- Я сама ей скажу, когда вы уедете.
- А Заглоба?
- Заглоба употребил бы свое остроумие надо мною.. Нет, лучше всего не говорить ничего! Бася тоже станет издеваться.. Она сделалась такая странная в последнее время. Ах, нет, лучше не будем говорить никому.
При этом Христина подняла вверх свои синие глаза.
- Я вижу, что вы одарены умом и красотой в равной степени. Хорошо! Пусть только Бог будет нашим свидетелем - аминь! Обопритесь же вашим плечиком на мое плечо, не стесняйтесь, раз мы считаемся женихом и невестой. Не бойтесь! Я не могу повторить вчерашнего, потому что должен править лошадьми.
Христина исполнила желание рыцаря, между тем как он продолжал:
- Называйте меня по имени, когда мы одни.
- Мне как-то совестно, - отвечала она улыбаясь. - И я никак не осмелюсь!
- А я уже осмелился.
- Потому что вы рыцарь, вы храбрый, вы солдат.
- Христя! Дорогая ты моя!
- Миш...
Но Христина не кончила и закрыла лицо рукавом.
Немного спустя, Володыевский поворотил лошадей домой; они уже мало говорили, и только, подъезжая к воротам, маленький рыцарь спросил еще раз:
- А после вчерашнего, грустно тебе было?
- Да, и стыдно, и грустно, но... хорошо! - прибавила она тихо. Они старались казаться равнодушными, чтобы никто не догадался о происшедшем.
Но это было совершенно напрасно, потому что никто не обращал на них внимания. Хотя Заглоба с Маковецкой и выбежали в сени им навстречу, однако глаза их были обращены на Варвару и на Нововейского.
Варвара вся раскраснелась от мороза, а быть может, и от волнения, неизвестно, между тем как Нововейский приехал словно в воду опущенный. Тут же в сенях он стал прощаться с Маковецкой. Напрасно она и Володыевский, который был в превосходном настроении, упрашивали его остаться на ужин, но он отказался и уехал.
Тогда Маковецкая, не говоря ни слова, поцеловала Варвару в лоб, но последняя помчалась в свою комнату и вышла только к ужину.
На следующий день Заглоба, встретив ее одну, спросил:
- Что это с Нововейским сделалось, милый мальчик?
- А-а! - отвечала она, кивая головой и моргая глазами.
- Скажите, что вы ему ответили?
- И прекрасно сделали! Позвольте обнять вас за это! Что же он? Так и не настаивал?
- Он спрашивал, может ли он надеяться. Мне было очень жаль, но нет, нет, ничего не может выйти из этого.
При этом Варвара раздула ноздри и в задумчивости встряхнула потихоньку волосами.
- Скажите же мне ваши основания.
- А может быть, вы скрываете в сердце своем какое-нибудь тайное чувство? - спросил Заглоба, пристально смотря ей в глаза.
- Какое там чувство; кукиш, а не чувство! - воскликнула Бася. И вскочила, как бы стараясь скрыть свое смущение.
- Не хочу я Нововейского, не хочу Нововейского, - повторяла она, - и никого не хочу! Что вы ко мне пристаете? Отчего все пристают ко мне?.. - И она неожиданно расплакалась. Заглоба старался утешить ее по возможности, но она целый день скучала и злилась.
- Ты уезжаешь, Миша, - сказал за обедом Заглоба, - и к нам приедет Кетлинг, а он ведь красавец, каких мало! Не знаю, как наши барышни будут себя вести, но думаю, что они обе влюбятся в него по уши до твоего возвращения.
Варвара, как рысь, вперила в него свои глаза.
- А отчего же вы меньше беспокоитесь о Христине? Слова эти смутили маленького рыцаря, и он отвечал:
- Вы еще не знаете Кетлинга, а вот когда увидите, то не устоите против его обаяния.
- А отчего же Христина устоит?.. Ведь я не пою:
Тут пришла очередь смутиться Христине; между тем маленькая ехидна продолжала:
- В конце концов я попрошу Нововейского одолжить мне свою броню, когда вы уедете, но я, право, не знаю, чем Христина будет защищаться в случае опасности.
- Сумеет она защитить себя получше вас.
- Каким образом?
- Она не ветрена, постоянее и рассудительнее вас.
Заглоба и Маковецкая ожидали, что вспыльчивая Бася сейчас станет ссориться, но, к величайшему их удивлению, она опустила вниз голову и через несколько минут тихо проговорила: