Пан Володыевский.
Часть третья.
Глава II

Глава II

Азыя придвинул своего коня к бехмету Володыевской так близко, что прикоснулся к ее стремени, и молча проехал еще несколько шагов, чтобы овладеть собою; он удивлялся, почему так тяжело дается ему это спокойствие, когда Володыевская была в его руках и не было ни одного человека, который бы отнял ее у него. Но он и сам не знал, что в душе его, вопреки всякой возможности и очевидности, таилась искра уверенности, что она откажет ему во взаимности. Но если надежда на обладание ею была слаба, то страшное желание было так сильно, что он дрожал, как в лихорадке. Но не раскроет она ему своих объятий, не бросится к нему на шею и не скажет слов "Я твоя" - слов, о которых он думал наяву и во сне; не прильнет она своими устами к его губам и не наградит поцелуем - все это он знал, но... но как она примет его слова? Что скажет? Потеряет ли она самообладание, как голубка в когтях орла, и позволит ли схватить себя, как беззащитная голубка отдается ястребу? Будет ли она просить пощады со слезами или криком поразит эту пустыню? Вот вопросы, которые мелькали в голове татарина Однако настал час когда можно было снять с себя маску и показать ей настоящее свое лицо. Еще минута, весь страх пройдет и все будет кончено!

Наконец эта неуверенность и тревога превратились в татарине в дикое бешенство, которое он начал развивать в себе до изнеможения: "Что бы ни случилось, она будет моею, сегодня или завтра - все равно, но она не уйдет от меня, да потом уж поздно будет уходить к мужу и, волей или неволей, она должна будет идти за мною".

При этой мысли дикая радость овладела им, и он вдруг отозвался таким диким голосом, которому сам удивился и не узнал его, словно это заговорил другой человек.

- Вы до сих пор не знали меня? - спросил он.

- Действительно, в этом тумане ваш голос до того изменился, - сказала с некоторым беспокойством молодая женщина, - что я не узнала его.

- В Могилеве нет войск, - продолжал он, - в Рашкове и Ямполе - тоже!.. Я здесь один господин. Крычинский, Адурович и другие - мои рабы. Я один - князь, сын владыки; я их визирь, мирза, вождь, как Тугай-бей; я их хан, я один силен, и все в моей власти.

- Зачем вы все это говорите мне?

- Вы до сегодняшнего дня не знали меня. Рашков недалеко. Я хотел быть гетманом татарским и служить Речи Посполитой, но гетман не дозволил. Но не быть мне дольше липком и не служить ни под чьей командой. Самому полки водить на Дороша или на Речь Посполитую, как вашей милости будет угодно, как вы прикажете?

- Как я прикажу?.. Что с тобой, Азыя?..

- То, что здесь все мои рабы, а я - твой! Что мне гетман!.. Позволит он или не позволит! Ваше слово - все для меня. Только скажите его, и у ваших ног будут Аккерман, Добруджа и все орды, которые здесь кочуют в степях. - словом, все будут ваши рабы, как и я Прикажи, и я не послушаю ни крымского хана, ни султана, я буду поражать их мечом, дам помощь Речи Посполитой, соберу новую орду в этих странах и буду ханом над ней, а надо мной - ты будешь одна царицей, тебе одной я буду кланяться и ждать твоих милостей.

Он наклонился к седлу и обхватил за талию пораженную и ошеломленную его словами Володыевскую.

- Разве ты не знала, что я люблю тебя? - сказал он, задыхаясь. - И исстрадался же я! Но зато ты будешь моею, и никто тебя не вырвет из моих рук! Да, ты моя, ты моя!

- Господи! - воскликнула Володыевская.

Но Азыя так стиснул ее, что словно хотел задавить. Отрывистое дыхание начало вырываться из его груди, и глаза заблестели; он вытащил ее из седла, посадил на свое и прижал к своей груди, между тем как уста старались поймать ее губы и запечатлеть поцелуй.

Но Володыевская не крикнула, а начала отбиваться с необыкновенной силой. Между ними произошла сильная борьба, в которой слышалось тяжелое дыхание обоих К Володыевской вернулось присутствие духа. Она сразу увидела всю опасность и хваталась за все, как утопающий за соломинку. В один миг она почувствовала под своими ногами ту пропасть, в которую он увлекал ее; она увидела его любовь, измену, свою судьбу и бессилие; почувствовала тревогу, ужасную боль сердца и сожаление, а вместе с тем возмущение, бешенство и жажду мести. Такая деятельность мозга происходила в этой женщине, избраннице и подруге лучшего из воинов всей Речи Посполитой. В эту ужасную минуту прежде всего мелькнуло в ее головке "Отмстить!", а затем "Спастись!" Все ее мыслительные нервы до того натянулись, что каждый в отдельности предвидел будущее; ее руки невольно начали ощупывать вокруг него, и она наткнулась на костяную ручку восточного пистолета; в тот же момент она подумала: хоть бы пистолет оказался заряженным и она успела взвести кремень, но пока она согнет руку и наведет дуло в его лоб, он может отвести ее и лишить самозащиты, поэтому она решила поступить иначе.

Все это продолжалось не более секунды; он предвидел этот маневр и с быстротою молнии протянул к ней руку, но ошибся в ее намерениях, и не успел он схватить ее за руку, как она ударила его костяной рукояткой между глаз.

Удар этот был до того силен, что Азыя не успел даже вскрикнуть и упал навзничь, увлекая ее с собою. Но Володыевская моментально вскочила и, сев на своего Джиомета, как вихрь, помчалась в противоположную сторону от Днестра, в степь.

Туман скрыл перед нею все видимое. Джиомет, прижав уши к голове, бежал наобум по скалам, расселинам и оврагам. Каждую минуту он мог попасть в какую-нибудь расселину и разбить себя и всадницу об острия скал, но Володыевская ни на что не обращала внимания; больше всего она боялась липков и Азыи.

от волков, она начала бояться Азыи больше, чем когда она была беспомощной в его объятиях. Какой-то ужас, надрывавший ее сердце, вызывал в ней стоны, боязнь, страх и жалобу; она нуждалась в защитнике, и потому из ее груди вырвались слова:

- Миша, Миша! Спаси меня!

Между тем Джиомет мчался во весь карьер и, ведомый животным инстинктом, перепрыгивал реки, огибал скалы, пока копыта его не перестали гудеть на твердой почве: по-видимому, он выбежал на один из открытых лугов, находившихся между оврагами. Он был весь в пене, из его ноздрей валил пар столбом; но он продолжал бежать.

- Куда бежать? - спрашивала себя молодая женщина.

- В Хрептиов, - отвечало ей благоразумие.

Но ведь чтобы добраться до него, нужно проехать страшную пустыню, и в голове ее мелькнула мысль об оставленных Азыей отрядах конниц в Ямполе и Могилеве. Несомненно, эти липки были в заговоре с ним, схватили бы ее и отвели в Рашков. Очевидно, ей следовало углубиться в степь на ночь, чтоб объехать надднестренские селения; тем более это нужно было сделать ввиду погони, которая наверное пойдет по берегу, между тем как в степях она могла встретиться с каким-нибудь польским отрядом, возвращающимся в крепость.

Однако быстрота лошади скоро начала ослабевать. Будучи опытной наездницей, Володыевская поняла, что ехать без отдыха невозможно; иначе она лишится лошади, без которой может погибнуть в этой пустыне.

Она сдержала коня и некоторое время ехала совсем медленно. Туман редел, но зато с бедного животного пар валил клубами.

Володыевская начала молиться. Но вдруг позади нее, шагах в трехстах, среди тумана раздалось ржание лошади. У молодой женщины волосы стали дыбом от страха.

- Мой конь упадет, но и те не железные! - громко сказала она и опять помчалась, как вихрь.

Некоторое время Джиомет мчался с быстротою голубя, гонимого ястребом, мчался до изнеможения; между тем ржание лошади постоянно отзывалось вдали В этом ржании слышалось что-то чрезвычайно тоскливое и даже грозное.

Однако после первой тревоги Володыевская скоро пришла в себя и подумала, что если б на этой лошади ехал какой-нибудь всадник, то она не ржала бы: всадник, чтобы скрыть свое присутствие, заставил бы замолчать коня

"Неужели бехмет Азыи бежит за мною!" - мелькнуло у ней в голове.

Она повернулась и для предосторожности вынула два пистолета; но это было лишнее. Вскоре она заметила в редеющей мгле бегущего за нею бехмета Азыи с раздутыми ноздрями и развеянной гривой. Увидев Джиомета, он еще быстрее начал приближаться к нему, не переставая заявлять о своем приближении отрывистым ржанием; конь Володыевской ответил ему тем же.

- Кось, кось, кось!.. - позвала Володыевская.

- Господь не оставляет меня! - сказала она.

И действительно, он не оставлял ее в критическую минуту; схваченный ею бехмет Азыи мог пригодиться ей и сослужить большую услугу. Во-первых, в ее распоряжении были два самых лучших в отряде бехмета; во-вторых, у нее была перемена; в-третьих, бегство его доказывало, что погоня за нею пока не выслана. Если бы бехмет побежал за отрядом, липки, обеспокоенные отсутствием всадника, немедленно вернулись бы искать своего вождя; а так как он убежал за ее Джиометом, то им и в голову не придет, чтобы что-нибудь случилось с Азыей, и они пойдут искать его разве только после долгого его отсутствия.

- Ну, а до этого времени я буду далеко! - решила Володыевская. При этом, однако, она опять вспомнила об отрядах в Ямполе и Могилеве.

- Да, надо объехать их и не приближаться к реке, пока не достигну Хрептиова. Хоть этот хитрый человек порасставлял для меня ловушки, но Господь спасает меня от них.

стремена седла Азыи к своим ногам, молодая женщина подумала, что ей придется питаться коноплею всю дорогу, как птице, и поэтому старательно сберегла ее. Здесь же она решила избегать всех людей и хуторов, потому что в этой пустыне скорее можно было встретить злого, чем хорошего человека. При этом, однако, ей пришла мысль: чем же она будет кормить своих лошадей? Положим, как степные лошади, они могли сами прокормить себя, отрывая из-под снега траву и питаясь мхом, который добывали бы из расселин; но таким образом они могут пасть от худого питания. Но что было делать?.. Не могла же она, щадя их, подвергать себя опасности.

Кроме того, ее обеспокоила мысль, как бы не заблудиться в пустыне. Конечно, ей нечего было бы бояться, если б она поехала по берегу Днестра, но туда она не могла ехать. Что будет с нею, когда она въедет в мрачную пущу, где нет никакой дороги; как узнает, едет ни на восток, север или запад в особенности в темные, беззвездные ночи?.. Она не боялась зверей которыми была переполнена пуща: для этого у нее было оружие. Разумеется, волки, ходившие стаями, представляли немалую опасность, но она больше боялась людей, чем зверей, а еще больше - заблудиться

- Ну, да что будет, то будет, - громко сказала она, - Господь доведет меня невредимой до моего мужа.

И, перекрестившись, она вытерла мокрое лицо, осмотрелась вокруг и пустила лошадей в карьер.