| Автор: | Сервантес М. С., год: 1616 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА LIII
Кто таков рыцарь Светлой луны. Отъезд Дон Кишота и его новые планы
Антонио крайне любопытствовал узнать рыцаря Светлой луны; он не выпускал его из глаз, заметил дом, в который он въехал, и явился у него в горнице в ту самую минуту, когда он начал скидать с себя латы. Незнакомец сказал ему с улыбкою:
- Милостивый государь! Я угадываю причину вашего посещения; конечно, хотите знать, кто я: охотно удовлетворю вашему любопытству. Я называюсь Самсоном Караско и живу в одной деревне с Дон Кишотом, которого сумасшествие давно прискорбно для всех его друзей, искренно уважающих в нем доброго человека и просвещенного мудреца. Мы все уверены, что покой и уединение непременно его вылечат; я решился на время сделаться рыцарем, победить его и принудить возвратиться в свою деревню. Это не в первый раз; я был уже побежден Дон Кишотом под именем рыцаря Блестящих зеркал и счастлив, что он меня помиловал; теперь моя очередь; я отмстил, слава Богу, за свою обиду, и что всего лучше, он должен будет возвратиться домой, где ум его скорее может прийти в прежнее положение: надеюсь, милостивый государь, что вы не откроете моей тайны, и не захотите препятствовать излечению доброго, достойного человека.
- Не смею вам, сударь, признаться, - отвечал Антонио, - что я досадую на успешное исполнение вашего предприятия. Вы лишаете людей большой забавы: никогда умный Дон Кишот не будет стоить сумасшедшего Дон Кишота; сверх того, не думаю, чтобы ваше искусство могло поправить эту расстроенную голову. Как бы то ни было, я даю слово не открывать никому вашей тайны, и если что-нибудь нужно к вашим услугам в здешнем городе, в котором, конечно, вы не имеете знакомства, то прошу вас покорно мною располагать; я почту за удовольствие служить вам.
Бакалавр поблагодарил услужливого Антонио, велел скласть на мула свои оружия, сел на своего рыцарского коня и выехал из Барцеллоны.
Между тем наш герой, унылый и поизмятый, сидел, повеся голову, на постели и слушал красноречивые утешения Санки.
- Перестаньте сударь, печалиться, - говорил оруженосец, - благодарите Бога, что вам еще не сломили шеи. Надобно беречь монету про черный день; оханьем ничему не поможешь, терпи горе, а слезы - вода; вы, сударь, оправитесь; Бог даст, воротимся в свою деревню; станем жить да поживать спокойно, честно, и вы увидите, что своя родина и свой угол лучше всякого рыцарского вздору. Между тем рассудите, сударь, кто из нас двоих больше теряет в этом случае? Конечно, я! Все мои надежды к черту! Если я разлюбил ремесло губернатора, то не отказался бы отведать графства или герцогства; но сами подумайте, как мне быть графом и герцогом, когда вам не можно быть ни королем, ни императором.
- Ошибаешься, любезный друг, - отвечал Дон Кишот, - я обязан не больше одного года пробыть в своей деревне; по истечении этого времени могу, если Богу будет угодно, опять вступить в свое великое звание, тогда можешь выбрать любое графство или герцогство.
- О чем же вы задумались? И, сударь! Не поймал карася, поймаешь и щуку! Нынче я, завтра ты, всякому своя очередь! На войне верного нет. Все поправится, терять надежды никогда не должно; авось дело великое, говорила моя покойная бабушка.
Дон Кишот целую неделю пролежал в постели. Собравшись с силами, он простился с любезным Антонио, сел на хромого Рыжака без лат, без меча и копья, в виде побежденного, и поехал домой. Санко отправился за ним пеший, таща за собою осла, на котором лежали рыцарские доспехи.
При выезде из Барцеллоны герой хотел видеть то место, на котором его победил рыцарь Луны.
- Здесь была Троя! - воскликнул он32
- Опять вы начинаете выть голосом, - сказал Санко, - разве не знаете, что такому человеку, как вы, не пристало жаловаться. Посмотрите на меня; я смеялся, когда ехал на остров Баратарию, когда я был губернатором; что ж я теперь? Тощий и пеший оруженосец битого рыцаря; несмотря на это, смеюсь также, как и тогда смеялся; мое правило - не поддаваться фортуне и быть веселым, несмотря на все прихоти! Она - женщина, а все женщины сумасбродны, выключая одной госпожи Дульцинеи.
- Ты удивляешь меня, любезный друг Санко! Твоя философия гораздо лучше моей, и ты очень часто говоришь, как истинный мудрец. Хорошо, мой сын, я готов послушаться твоего совета; возвратимся в свою деревню: должно исполнить данное обещание. Когда я был рыцарем, когда победа венчала меня лаврами, тогда я имел право на всякую славу; но теперь, когда слабая рука моя не может владеть ничем, кроме одного веретена, теперь я не должен думать ни о чем, кроме верного исполнения моих обещаний; поедем домой, друг мой, скорее поедем!
- Скорее? Да, хорошо вам говорить скорее, когда вы на лошади, а я иду пешком. Поедем тише, а не скорее! Вы бы очень умно поступили, когда бы сняли с моего осла ваши оружия, повесили бы их на какой-нибудь прекрасный дуб, подписали бы под ними свое имя, год, месяц и число, а меня бы пустили на осла. Тогда бы можно было сказать: поедем скорее.
Так разговаривая, наши рыцари, без всяких новых приключений, провели четыре дня в дороге и скоро прибыли к той роще, в которой жили аркадские пастушки.
- Очень знаю, - отвечал рыцарь, - воспоминание о нем дает мне счастливую идею. Сделаемся пастухами, Санко, на все то время, которое должны будем провести в деревне. Я куплю несколько барашков, свирель, корзину; наденем пастушеское платье, назовемся: я - пастухом Кишотисом, ты - пастухом Пансиною; будем бродить по холмам, по долинам, петь нежные песни и спорить в искусстве с соловьями; станем обедать на берегу светлых ручьев, под тению благовонных рощей, питаться дикими плодами дуба, утолять жажду свою частою водою быстрых потоков, спать под каштанами. В невинности и мире будут протекать все наши дни, как тихие струи кристального источника; ясность спокойного неба будет их подобием. Счастливые, беззаботные, довольные своим жребием, мы станем плакать по целым дням, воспевать своих любезных, сплетая для них венки из роз и амарантов, и сочинять стихи, такие прекрасные, что нимфы лесов будут сбегаться толпами нас слушать. Что ты скажешь на это, любезный друг?
- Прекрасная выдумка, сударь! Эта похвальная праздность мне очень нравится; я предпочитаю вашу пастушескую жизнь рыцарской и бьюсь об заклад, что наш приходской священник, бакалавр Караско и цирюльник Николас с нами будут согласны; того и гляди, что они сами в пастухи запишутся.
- Тем лучше! Мы их перекрестим: Самсону Караске дадим имя Самсонины, Николасу, цирюльнику, имя Николозы3334. И в пастушках не будет нам недостатка, - продолжал Дон Кишот, - я имею свою Дульцинею; она может быть также прекрасною в пастушеском звании, какова прекрасна в звании принцессы; об этом я не беспокоюсь; ты, мой друг, найдешь...
- О! Мне недолго искать, у меня жена хоть куда пастушка; назову ее Терезоною, вместо Терезы, и дело с концом; имя Терезоны не изгадит моих прекрасных стихов; Николозо и Самсонино приищут себе красавиц, а отцу священнику не советовал бы и искать ради соблазна.
- Ты говоришь правду! Ах, мой милый Санко! Какая веселая, райская жизнь нас ожидает! Сколько песен, сколько романсов, сколько сонетов услышим! Какие приятные флейты и свирели будут играть в тенистых рощах и на холмах зеленых! Бакалавр Караско мастерски сочиняет стихи; цирюльник играет хорошо на гитаре, а отец священник, верно, скоро научится сочинять, если захочет. Мои таланты тебе известны, а твои ожидают одного образования; это дело беру на себя, и так ни в чем недостатка не будет, любезный друг; остается каждому выбрать свое дело: я буду жаловаться на разлуку, ты будешь воспевать постоянную любовь. Караско возьмет на свою часть жестокость, цирюльник - благосклонность, а священник - что ему угодно.
- Так, сударь, вы правы! Я хочу и Саншетте, мой дочери, назначить дело; она будет носить нам обед.
Примечания
32 Здесь была Троя! -- воскликнул он. -- Дон Кихот отождествляет себя с побежденным троянцем Энеем.
33 -- У Сервантеса: Микулосо.
34 ...назовем пастухом Священко. сига (священник) слова (винный бурдюк).