| Автор: | Сервантес М. С., год: 1616 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА LIV
Как Санко уничтожил очарование Дульцинеи
Ночь была темная. Дон Кишот и его оруженосец, находившиеся под высокими деревьями, поужинали кое-как, и Санко начал готовиться ко сну.
- Мой друг, - сказал Дон Кишот, - мой милый сын! Позволь тебе напомнить об одной вещи, необходимой для нашей будущей, блаженной пастушеской жизни, которая обещает нам столько наслаждений.
- А что это за вещь? - спросил оруженосец, зевая.
- Сердце твое тебе об ней скажет! Разве ты забыл о своем обещании? Разве можем возвратиться домой и думать об удовольствиях пастушеской жизни прежде, нежели разрушим очарование Дульцинеи? Ты знаешь, от кого это зависит; ты видишь, мой друг, что я говорю без всякой досады, с спокойным духом; видишь, что я ничего тебе не приказываю, а только прошу тебя именем нашей дружбы успокоить, утешить мое страждущее сердце.
- Ах, Боже мой! Вы всегда умеете меня разжалобить; но скажите мне, ради Бога, какую связь могут иметь удары ременной плети с очарованием прекрасных принцесс? Что общего между моею кожею и Дульцинеею? Это похоже на то, когда бы мне сказали: у тебя голова болит, утри нос. И за что меня сделали лекарем? Хотя бы я был такой же лекарь, как другие; им платят за каждый приезд, а я должен буду ободрать себе спину, и мне только что скажут спасибо! Слуга покорный!
- Ах, мой сын! Кто ж не велел тебе этого говорить? Если бы я воображал, что награда может тебя побудить к скорейшему исполнению данного слова, то бы я давно тебе ее предложил. Чего тебе надобно, требуй и принимайся за дело.
Санко распустил уши. Ему очень хотелось приехать с полным карманом к своей Терезе.
- Извольте, - сказал он, - я вас утешу. Не подумайте, однако ж, чтобы я был жаден к деньгам; совсем нет! Но у меня есть жена и дети. Что вы дадите мне за три тысячи пять сот ударов? Я не говорю о пяти, которые пойдут в счет и которые уступаю вам даром.
- О Санко! Сокровищей испанского короля мало для воздаяния за то, что ты намерен для меня сделать. Говори сам, требуй, назначай, я на все согласен!
- Итак, четверть реала за удар! Это не много; с другого бы я, конечно, взял больше. По счету выйдет семь сот пятьдесят за три тысячи; еще сто двадцать пять за пять сот, всего на все восемь сот семьдесят пять реалов. Право, это недорого! Я себя не пожалею; завистники не скажут мне; ты не выслужил своих денег; вы будете довольны, я вам за это ручаюсь!
- Я уже и теперь доволен, мой Санко, мой добрый, великодушный Санко! Чем в жизни могу доказать тебе свою благодарность? Ах! Если опять увижу Дульцинею, возвратившую прежние свои прелести, то перестану жаловаться на судьбу; мое блаженство будет неизъяснимо, и всем буду обязан твоему великодушию! Когда же ты начнешь? Если бы можно было теперь, то бы я прибавил еще сто реалов!
- Теперь, теперь начну! Считайте!
Он снимает повода с осла и Рыжака, связывает их вместе и отходит шагов на двадцать в сторону, решившись одним разом все кончить. Дон Кишот, пораженный его решимостию, не мог удержаться, чтобы не воскликнуть:
- Мой друг, побереги себя! Тише! Ради Бога, тише! Боюсь, чтобы ты себя не засек до смерти; я стану считать и остановлю тебя, когда будет довольно!
- Считайте, считайте, - отвечал оруженосец, раздеваясь, - я себе не враг, не убью себя!
Он дает себе два удара, вскрикивает, дает еще два, кричит громче, еще один и руки его опускаются.
- Нет, сударь! - восклицает он. - Я ошибся; каждый удар стоит половины реала!
- Плачу половину реала, - ответствует великодушный рыцарь, - только продолжай, мой друг, мой добрый Санко!
Санко опять принимается за узду, но вместо спины начинает бить по ближним деревьям, и видя, что это не так больно, продолжает усердно работать; махает направо-налево, хлопает по деревьям, не жалея сил своих и вздыхая так тяжело, как будто бы душа его с телом разлучалась. Дон Кишот вне себя кричал:
- Сын мой, остановись! Перестань, мой сын! На этот раз довольно, я счел больше тысячи; ты себя измучишь, мое дитя! Перестань же, прошу тебя!
- Нет, нет! - говорил Санко. - Я теперь в духе; куй железо, пока горячо! Не сули журавля в небе, а подай синицу в руки! Не подходите ко мне; я еще дам себе тысячу ударов, остальное будет безделица.
Он опять начинает хлопать по деревьям так сильно и проворно, что кора летела с них кусками; наконец с последним и самым сильным ударом вскрикивает громко и говорит, повалившись на землю:
- Здесь погиб Самсон!35
Дон Кишот, испуганный до смерти, бросается к нему на помощь, вырывает из рук его повода и говорит со слезами на глазах:
них! Дульцинея может немного подождать!
- Когда так, - сказал Санко, - то и я подожду до завтрашнего дня; дайте мне вашу епанчу; я вспотел, надобно хорошенько укутаться, чтобы не простудиться.
Герой накрыл епанчою оруженосца, который через минуту заснул глубоким сном.
потому что он твердо решился высечь себя на чистом воздухе, а не на постоялом дворе, и что один вид деревьев уже доставлял ему великое облегчение. Дон Кишот на все согласился, и в тот же вечер они остановились в густом лесе, где Санко довершил искупление Дульцинеи, за которую досталось от него бедным липам и вязам.
35 Здесь погиб Самсон! -- См. прим. 7 к гл. XVIII, т. 2.