Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая).
Глава XXXIV, в которой продолжается история принцессы Микомиконской и описываются другия не менее интересные события.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава XXXIV, в которой продолжается история принцессы Микомиконской и описываются другия не менее интересные события. (старая орфография)

ГЛАВА XXXIV,
в которой продолжается история принцессы Микомиконской и описываются другия не менее интересные события.

Один бедный Санчо не мог участвовать в общей радости: все его радужные мечты были разбиты. Превращение принцессы Микомиконской в Доротею, а великана Пандафиландо - в дона Фернандо было для него, действительно, ужасным разочарованием. Он с нетерпением ожидал пробуждения своего господина, чтобы излить хоть пред ним свое горе и потом, если тот не найдет чем утешить его, отказаться от своей службы и возвратиться домой.

Между тем обе пары влюбленных утопали в блаженстве, забыв все свои прежния невзгоды, недоразумения и страдания. Дон Фернандо и Карденио возобновили свою старую дружбу, а Люсинда и Доротея заключили новую. Священник и цирюльник радовались за молодых людей, судьба которых сложилась так чудесно; не менее радовалась и хозяева корчмы тому, что им было обещано уплатить за все причаленные Дон-Кихотом убытки, и тому, что Бог послал им такого богатого и щедрого гостя, как дон Фернандо, который приказал подать всего, что было у них лучшого из вин и кушаний, объявив, что он на радостях угощает всю компанию.

Итак, недоволен и опечален был только один Санчо. Услыхав сверху зов проснувшагося наконец Дон-Кихота, он побежал к нему и насмешливо проговорил:

- Хорошо вашей милости спать по целым дням после вашей битвы с косоглазым великаном, которого вы...

- Поэтому-то я и должен был отдохнуть, - перебил Дон-Кихот. - После подобных подвигов некоторые рыцари спали по несколько суток... Да, битва с этим чудовищем была одна из самых ужасных, которые когда-либо приходилось мне вести. Я должен был сначала уложить половину его войска, прежде чем добрался до него. Но лишь только я очутился лицом к лицу с ним, как моя сильная рука одним ударом отсекла его безобразную косоглазую голову, и из обезглавленного туловища полились потоки крови...

- Скажите лучше, - потоки вина, - перебил, в свою очередь, Санчо, - ведь все побитое вами войско, вместе с главным великаном, состояло только из хозяйских винных мехов, которые были разставлены тут, вдоль стены. Я уж пробовал искать головы косоглазого великана, чтобы представить ее Микомиконской принцессе, как доказательство вашей победы, но не нашел её... и туловище, и голова и кровь - все пропало, точно дьявол слизнул своим поганым...

- Что ты мелешь, негодяй?! - с гневом вскричал Дон-Кихот, приподнимаясь с постели.

- Вовсе не мелю, ваша милость! - возразил Санчо. - Потрудитесь встать и посмотреть, что вы натворили, воображая, будто сражаетесь с великанами. Такой вам теперь счетец представят за испорченные вами мехи и пролитое вино, что любо-дорого будет посмотреть!.. Да вдобавок и принцесса-то ваша оказалась не королевною, а самою обыкновенною девицей Доротеей, без всякого королевства... Вообще, пока вы спали, здесь произошло столько чудес, что вы только ахнете, когда все узнаете.

- Чего же мне ахать, когда я заранее уверен, что преследующий меня злой волшебник всегда все вывертывает наизнанку, что бы я ни сделал? Этим он может сбить с толка тебя, а уж никак не меня, привыкшого к его проделкам.

- Может-быть, кое-что и не так, как это мне представляется, - продолжал Санчо, - но вы все-таки не можете сказать, что и подбрасывание меня на одеяле на этом проклятом дворе только показалось мне, а не происходило в действительности. Здешний хозяин до сих пор еще, я думаю, хохочет, когда вспомнит, как он помогал швырять меня кверху... Удивляюсь, как из меня тогда всю душу не вытрясли!

- Ну, и будь доволен тем, что твоя душа осталась на месте. - засмеялся Дон-Кихот. - Помоги-ка мне одеться. Я посмотрю, какие тут у вас произошли превращения.

Пока наш рыцарь при помощи своего оруженосца одевался, священник рассказывал дону Фернандо и Люсинде об его странном сумасшествии и о том, какая была придумана хитрость, чтобы затащить его домой и заняться его лечением. Все это очень заинтересовало слушателей, еще не знавших несчастного гидальго.

- В виду этого, - продолжал священник, - что бедствия прекрасной Доротеи окончились так благополучно, сочиненная нами сказка, в которой она играла роль Микомиконской принцессы, может продолжаться только в том случае, если мы найдем ей подходящую заместительницу, а это будет сделать не легко. Нужно будет придумать новый план в таком же духе.

- Зачем же? - возразил дон Фернандо. - Доротея закончит то, что начала; да я и сам очень буду рад способствовать исцелению этого бедного гидальго всем, чем только могу.

Не успел он еще договорить последняго слова, как в залу вошел Дон-Кихот во всех своих боевых доспехах: на голове у него красовался исковерканный таз, т.-е. "шлем" Мамбрэна, костлявый корпус его облегала ржавая броня, длинные и худые ноги были всунуты в железные наножники, на левой руке рыцаря висел щит, в правой он держал сломанную пику, а с левого боку болтался меч. Дон Фернандо и его спутники с любопытством смотрели на его длинное желтое костлявое лицо, выражавшее спокойную и гордую самоуверенность, на старое негодное вооружение, которое он носил с неподражаемым достоинством.

После нескольких минут молчания, в продолжение которых Дон-Кихот, в свою очередь, разсматривал присутствовавших, он стал против Доротеи и сказал ей медленным и торжественным голосом:

- Прекрасная и благородная дама! Мой оруженосец доложил мне, что вы лишились чувств, потому что превратились из принцессы в простую девицу. Если это сделано по распоряжению вашего отца, Микомиконского короля, при помощи покровительствующого вам могущественного волшебника, опасающихся, что я не в состоянии буду исполнить того, за что взялся, то я имею честь объявить вам, что они сильно заблуждаются и, очевидно, совершенно не знакомы с историей странствующого рыцарства. Если бы ваш отец читал и перечитывал эту историю столько раз, как я, то он убедился бы, что каждый из моих предшественников, гораздо менее меня прославленный, - смею сказать это без излишняго самовозвышения, - делал подвиги несравненно труднее того, о котором идет речь. Победить великана со всем его войском, как ни будь оно велико, для меня ровно ничего не значит. Я сейчас только что сражался с таким чудовищем и победил его. Скромность не позволяет мне распространяться об этом деле, но время и истина, ничего не оставляющия в тени забвения, откроют потом все и помимо меня.

- Это вы сражались с моими винными мехами, а совсем не с... - начал было корчмарь, но дон Фернандо сделал ему знак замолчать.

- Итак, высокочтимая, хотя и лишенная наследства принцесса, - продолжал Дон-Кихот, - если вашего уважаемого отца, короля Микомикона, побудило только недоверие к моим силам подвергнуть вас этому грустному и несправедливому превращению, то прошу вас не придавать этому никакого значения и помнить, что нет такой опасности и такой беды на земле, из которых мой славный меч не мог бы выручить вас. С помощью моего меча и моей сильной руки я в самом непродолжительном времени положу к вашим ногам голову вашего врага и водворю вас на троне ваших славных предков.

Зная, что доставит удовольствие дону Фернандо и его новым друзьям продолжением своей комедии, имевшей целью заманить Дон-Кихота домой в круг сочувствовавших и желавших ему добра людей, Доротея с важностью ответила:

- Доблестный рыцарь "Печального Образа", вы, кажется, введены в заблуждение: я вовсе не перестала быть тем, чем была, хотя в моей судьбе, действительно, произошла перемена, но не к худшему, а к лучшему. Прав же своих на государство Микомикон я не лишилась, но они остаются попрежнему попранными, поэтому мне и нужна помощь вашей непобедимой руки. Отец мой уже умер; но если бы он был и жив, то никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы противоречить его удивительной мудрости и прозорливости. Ведь он же мне и предсказал, что я встречу вас и что вы будете моим защитником и избавителем от моего врага. Я уверена, что он ни при каких обстоятельствах не изменил бы своего мнения о вас, как о самом храбром и знаменитом из всех странствующих рыцарей. Завтра мы снова отправимся в путь, а пока я прошу вас принять участие в нашей скромной трапезе и подкрепить свои силы, которые так необходимы для пользы страждущого человечества.

- Что же это ты, жалкий холоп, наврал мне, будто принцесса Микомиконская превратилась в обыкновенную девицу без всякого государства?! - гневно крикнул Дон-Кихот, подступая к Санчо, - Что ты, бездельник, плел мне о винных мехах, которые я будто бы принял за великанов и воинов? Я отлично помню, что сражался именно с великаном, хотя это, как я теперь сознаю, не тот, который завладел наследием высокородной принцессы Микомиконской. Вместе с ним я убил нескольких его воинов, и если ты, вместо их трупов, нашел одни винные мехи, то это доказывает только твое ослепление. Благодари Бога, негоднейший из всех оруженосцев, что присутствие дам умиротворяет меня, иначе я так проучил бы тебя за твое безсовестное лганье, что ты долго стал бы помнить силу моей руки!

мною острова иди губернаторства. Что же касается винных мехов, то вы сами можете убедиться, что я об этом не солгал. Они до сих пор стоят на чердаке... то бишь - в вашей спальне, все истыканные, и вино, которое в них было, разлилось по всему полу и течет с лестницы вниз. Хозяева очень жаловались на убыток, который вы им нанесли, выпустив вино из мехов, и хотят потребовать с вас уплату за него. Спросите их самих, если не верите мне.

- Ну, значит, это сделано мне на зло преследующим меня злым волшебником, - сказал Дон-Кихот. - Но оставим это пока. Сердиться на тебя я больше не буду, так как вижу, что ты искренно раскаиваешься в своей лжи относительно принцессы Микомиконской - это самое главное, а остальное мы разберем потом. Иди с Богом на свое место.

- Вот и прекрасно, - проговорил дон Фернандо. - Чем разстраивать себя из-за пустяков, сядьте лучше с нами и выпейте чашу вина за здоровье присутствующих дам. Посвятим этот вечер дружеской беседе, переночуем, а утром отправимся дальше. Надеюсь, вы позволите мне и моим друзьям сопровождать вас, чтобы быть свидетелями предстоящих вам подвигов.

- Я очень польщен этой честью, сенор, - вежливо ответил Дон-Кихот, - с удовольствием принимаю ваше сопутствие и позволяю себе выразить с своей сторону надежду, что сумею оправдать ваше лестное мнение обо мне.

В это время к корчме подъехали две новые личности - мужчина и женщина. Мужчина был человек лет сорока, с благородным и гордым видом, смуглый, коренастый и широкоплечий, с большими усами и пронзительными глазами; он был одет в синий суконный камзол с узкими рукавами без воротника и в синие полотняные панталоны; голову его украшал такого же цвета шерстяной колпак, а за поясом виднелся широкий кинжал. Спутница его была в длинном шелковом платье, голова её была закутана легким белым покрывалом, из-под которого сверкала шапочка из золотой парчи, усаженная драгоценными камнями. Судя по наряду, мужчина был христианин, находившийся в плену у мавров, а женщина - мавританка.

Когда путница вошла в залу корчмы, все женщины начали с любопытством оглядывать ее. Заметив, что это ей не поправилось и что она готова повернуть назад, Доротея поспешила сказать:

- Сенора, в дороге трудно найти удобства, к которым мы привыкли дома; по могу вас уверить, что другой гостиницы нет на много миль кругом, и вы сделаете большую ошибку, если не останетесь здесь. Пусть вас не пугает её невзрачный наружный вид и многолюдство. Здесь хватит места для всех, и вам подадут порядочное кушанье и вино.

с тем, что ей сказала Доротея.

- Извините, сеноры, - проговорил спутник незнакомки, - эта дама не может ответить вам, потому что еще не настолько усвоила испанский язык, чтобы объясняться на нем. Я говорю вам это во избежание недоразумений.

- Благодарим вас, сенор, - сказала Люсинда. - Мы и не будем надоедать вашей даме разспросами, но очень рады услужить ей, чем можем. Скажите ей, что мы предлагаем разделить с нами ночлег и просим ее чувствовать себя в нашем кругу, как посреди своих друзей.

- Она понимает немного из того, что вы говорите, и благодарит вас, - продолжал незнакомец. - Позвольте и мне принести вам глубокую благодарность за вашу любезность, которую я особенно ценю потому, что вижу в вас особ не простого происхождения.

- Простите, сенор, за неуместное, быть-может, любопытство, но скажите, пожалуйста, не магометанка ли эта дама? - спросила Доротея.

- Это очень отрадно слышать! - воскликнула Люсинда. - Что же ей мешало до сих пор исполнить это желание?

- Да все не было случая с того времени, как мы покинули ее отечество, Алжирию, притом она желает сначала вполне познакомиться с учением и таинствами нашей святой религии. Бог даст, теперь ей скоро можно будет принять святое крещение со всею торжественностью и пышностью, которые принадлежать ей по её высокому происхождению.

Женщинам очень хотелось узнать, кто эти путешественники, но оне не решались приставать к ним с разспросами. Доротея взяла за руку незнакомку, усадила ее рядом с собою и просила снять покрывало. Та вопросительно взглянула на своего спутника, который перевел ей на арабский язык просьбу молодой девушки. Когда незнакомка открыла свое лицо, все ахнули от восторга при виде такой чудной красавицы. Люсинда нашла, что эта прелестная мавританка лучше Доротеи, а эта последняя, в свою очередь, находила, что незнакомка лучше Люсинды; мужчины же решили, что все три женщины одинаково хороши, хотя каждая в своем роде.

Люсинда спросила незнакомку, как ее зовут.

Но мавританка энергично покачала годовой и произнесла:

- No, no Zoraïda! Maria! Maria! (Нет, не Зорайда, а Мария! Мария!)

Это так настойчиво выраженное желание, чтобы ее называли избранным ею христианским именем, тронуло всех до глубины души, в особенности женщин, которые еще усерднее принялись ухаживать за восточною красавицей. Люсинда порывисто обняла ее, прижала в себе и сказала ласковым голосом:

- Вы наша Мария

- Si, si, Maria!... Zoraïdi macanga! (Да, да, Мария! Зорайды нет более!) - ответила обрадованная мавританка, целуя свою новую подругу.

Между тем был подан ужин. Все уселись за длинный стол, покрытый довольно чистою скатертью и уставленный блюдами и бутылками. Почетное место было предоставлено, конечно, Дон-Кихоту, который долго отклонял от себя эту честь и принял ее наконец только под тем условием, чтобы рядом с ним села принцесса Микомиконская, так как она находилась под его защитою.

Ужин прошел очень весело, потому что все чувствовали себя хорошо и от душевного довольства пили довольно много. Под конец Дон-Кихот попросил позволения сказать речь. Гордо выпрямившись на своем месте, он начал:

- Прелестные сенориты и благородные сеноры, позвольте мне сказать несколько слов! Нужно сознаться, что лицам, имеющим преимущество принадлежат к славному ордену странствующих рыцарей, очень часто приходится быть свидетелями великих и странных событий. Вот, например, мне, рыцарю "Печального Образа", слава которого, говорят, облетела все концы вселенной, выпала на долю грандиозная задача - помочь принцессе Микомиконской уничтожить дерзкого узурпатора, завладевшого её троном; разве это не такое великое дело, пред которым бледнеют все дела людей обыкновенных? И вообще, не те ли только люди имеют право на удивление и благодарность, которые во имя справедливости ежеминутно подвергают себя самым страшным опасностям? Некоторые, по незнанию, полагают, будто выше всех стоят ученые; но может ли это быть, когда не паука защищает оружие, а наоборот - оружие науку? Кто будет утверждать, что я ошибаюсь, тому я отвечу, что он не понимает того, что говорят. Уверяя, будто наука стоит выше оружия, люди основываются на мнении, что умственный труд выше телесного, а уменье владеть оружием будто бы представляет именно труд телесный. Но верно ли такое мнение? Разве воин то же, что носильщик, которому, действительно, ничего не нужно, кроме широких плеч и сильных рук? Разве военачальнику, командующему войском в поле или защищающему осажденную крепость, достаточно одной физической силы? Разве ему не приходится так же работать головой, как человеку науки? С помощью телесной ли силы угадываются намерения неприятеля и придумываются способы воспрепятствовать исполнению этих намерений? Нет, телесная сила здесь не при чем: здесь действует только одна сила ума. Следовательно, как человеку науки, так и человеку оружия нужен главным образом ум, и в этом отношении они равны. Придя к этому выводу, нам остается только узнать, какие цели преследуются обоими, и чья цель окажется благороднее и полезнее, - тот должен быть признан высшим. Наука имеет целью поддержание порядка на земле, поддержку и исполнение законов. Это, безспорно, цель благородная, великая и достойная всякой похвалы; но цель оружия - возстановление и сохранение мира на той же земле - еще выше, потому что жир - самое великое из всех земных благ. Что пели ангелы в ту приснопамятную ночь, когда над землею засиял Вечный Свет? Они пели: Мир дому сему! И Сам Он не говорил ли постоянно: "Даю вам мир Свой", или - "оставляю вам мир", указывая этим, что лучший божественный дар, без которого не может быть счастия на земле, - именно мир? Мира же добивается и оружие, или, вернее, тот, кто владеет оружием, а потому человек оружия - выше человека науки. Покончив с вопросом о целях людей этих двух совершенно противоположных профессий, перейдем к разбору того, чей труд больше, - человека науки или оружия.

Здесь Дон-Кихот сделал небольшую передышку. Он говорил так здраво, что трудно было поверить, что это речь помешанного человека. Все слушали его с большим удовольствием, тем более, что большинство присутствующих мужчин были именно люди оружия, а остальные - сочувствовавшие им.

людей на голод, холод и наготу. Но самый бедный студент всегда находит чем насытить свой голод, где укрыться от холода и чем прикрыть свою наготу. И разве мы не знаем, что многие из студентов, после долгих лет лишений и нищеты, в конце-концов поднимались фортуною на вершину богатства, власти и почестей? Шел студент тернистою и каменистою дорогой бедности, спотыкаясь тут, падая там, поднимаясь в одном месте, чтобы свалиться в другом, а затем, смотришь, он сделался правителем государства и превратил свой голод в сытость, свои лохмотья - в роскошные одежды, а свою соломенную подстилку - в пышное, мягкое ложе с тонким бельем и шелковыми одеялами. Об этом человеке можно сказать, что он не даром трудился и страдал. Сравним же с его жизнью жизнь воина и посмотрим, не тяжелее ли гораздо последняя первой.