Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая).
Глава XXXVI. Жизнь и приключения незнакомца.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава XXXVI. Жизнь и приключения незнакомца. (старая орфография)

ГЛАВА XXXVI.
Жизнь и приключения незнакомца.

- Я родился в горах Леона, - заговорил незнакомец. - Родители мои были более одарены природою, чем фортуною; но тем не менее отец мой, по сравнению со своими земляками, мог считаться человеком богатым. Нас было три брата. Когда мы подросли, отец призвал нас всех и сказал:

"несмотря на это", потому что человеку военному редко приходится накопить что-нибудь, кроме ран и увечий. В армии скупец обязательно сделается щедрым, а щедрый - мотом. До сих пор мне удавалось скрыть от моих товарищей, что я имею кое-что, но теперь они каким-то путем узнали об этом и под разными предлогами вытягивают у меня деньги. Видя такую безцеремонность, я пришел к заключению, что это может повлечь только к тому, что у меня в конце-концов ничего не останется, поэтому я и решил разделить скорее все между вами, чтобы иметь право отказывать моим вымогателям. Вы все трое теперь уже в таких летах, что можете избрать себе профессию, которая в будущем даст вам прибыль и честь. Чтобы помочь вам устроиться, я разделил все, что имею, на четыре равные части: каждому из вас даю по одной, а четвертую оставляю себе. Что же касается профессий, то я укажу вам на те, которые для вас породят. У нас, в Испании, существует поговорка, основанная на долгом и мудром опыте: "Церковь, море или дом короля"; это означает, что кто хочет достичь успехов, должен или вступить в Церковь, или вести морскую торговлю, или итти на службу к королю. Я желал бы, чтобы один из вас поступил в университет, другой - занялся торговлей с чужими странами, а третий - поступил бы в армию. Если служба в армии и не обогащает, зато дает положение и славу. Все свое имущество я превратил в деньги, и вы получите каждый совершенно равную сумму; такую же сумму я оставляю и себе; я не возьму ни одного мараведиса лишняго, как вы потом и увидите сами. Скажите мне теперь, согласны ли вы следовать моему совету и кто из вас изберет какую профессию. Отвечайте по старшинству лет.

"Я был старший и потому должен был отвечать первый. Я стал упрашивать отца оставить свое намерение относительно раздачи нам денег, которыми мы, по своей молодости, едва ли будем в состояния благоразумно распорядиться. Относительно же профессии я сказал, что охотно изберу военную. Второй брат заявил, что желал бы отправиться в Индию для торговли, а младший, очевидно, самый умный из нас, избрал духовную карьеру.

"Обрадованный тем, что мы отнеслись так благоразумно к его совету, отец горячо обнял нас и выдал каждому из нас по три тысячи дукатов. Я находил, что отцу на старости лет нужно больше, чем мне, уговорил его оставить себе две трети из моей части, доказав ему, что для солдата много и тысячи дукатов. По моему примеру, братья тоже возвратили ему по тысяче, так что у него осталось всего семь тысяч, и старость его была вполне обезпечена.

"Вскоре мы покинули отцовский дом; каждый из нас отправился по месту своего назначения. Отец и его брат, купивший у него имение, чтобы оно осталось в нашем семействе, нежно простились с нами и убедительно просили нас чаще давать о себе известия. Второй брат поехал в Севилью, третий - в Саламанку, а я - в Аликанту, где сел на генуэзское торговое судно, которое шло в Италию. Это было двадцать два года тому назад, и с тех пор я не получал никаких известий от отца, хотя сам писал ему очень часто. Точно так же не получал сведений и о братьях.

"Из Генуи, куда наше судно благополучно прибыло, я отправился в Милан, где приобрел себе мундир и полное солдатское вооружение и разсчитывал вступить в ряды пиемонтских войск. По дороге в Александрию я узнал, что герцог д'Альба отправляется во Фландрию. Это известие заставило меня изменить мой план и породило во мне желание служить под начальством этого великого человека. Я участвовал во всех его сражениях, видел смерть графов Горна и Эгмонта и сделался поручиком в отряде дона Диего д'Урбина. Пока я находился во Фландрии, прошел слух, что папа, Испания и Венецианская республика составили союз против турок, которые отняли у Венеции Кипр, что дон Жуан Австрийский, побочный брать нашего короля Филиппа II, стал во главе этого союза, и что делаются громадные приготовления к предстоящей войне. Эта новость побудила меня отказаться от надежды в скором времени командовать отрядом. Я возвратился в Италию и стал под знамена дона Жуана.

"Я прибыл в Геную одновременно с доном Жуаном, который явился туда со всем своим флотом, с которым он направлялся к Неаполю, где должен был соединиться с венецианским флотом; но это ему удалось позже, только в Мессине. Не останавливаясь на подробностях, скажу только, что я, по милости судьбы, был произведен в капитаны инфантерии и имел счастие участвовать в памятной морской битве при Лепанто. Эта славная битва избавила Европу от ложного мнения, что турки непобедимы на море.

"В этот день, так сильно поколебавший оттоманскую гордость, между многими счастливцами я был очень несчастлив. Вместо того, чтобы получить после сражения, как бывало во времена Рима, морскую корону, я очутился скованным по ногам и рукам. Случилось это совершенно неожиданно. Алжирский король Ухали, отчаянный пират, взял на абордаж галеру мальтийского капитана, на которой оставалось только трое сильно израненных рыцарей. Галера, на которой находился я, под командою капитана Жуана-Андреа Дориа, поспешила было на помощь. Я первый бросился на турок: меня тяжело ранили, взяли в плен и ушли вместе с нашей тоже захваченной галерой прежде, чем наши успели отбит меня. Таким образом я очутился в руках варваров в тот самый день, когда были освобождены от их ига пятнадцать тысяч христиан.

"Меня привезли в Константинополь, где моему господину пожаловали титул морского генерала за храбрость и взятие им знамени мальтийского ордена. Через год я попал в Наварин, гребцом на капитанке "Три Фонаря". Там я был свидетелем, как наши упустили удобный случай уничтожить весь турецкий флот, стоявший на якоре. Янычары были вполне уверены, что их атакуют, и уже приготовились высадиться на землю, не дожидаясь исхода борьбы, так как были напуганы делом при Лепанто. Но Небо решило иначе. Ухали отретировался к острову Модону, соседнему с Наварином. Там он высадил свои войска, укрепил вход в порт и продержался до удаления дона Жуана.

"По возвращении нашем в Константинополь мы узнали, что дон Жуан Австрийский взял штурмом Тунис, отняв таким образом у Мулей-Гамида, этого храброго, но зверского мавра, всякую надежду возвратиться в этот город. Мулей-Гамид живо почувствовал эту потерю и поспешил заключить мир с венецианцами, которые очень обрадовались прекращению кровопролития, но в следующем же году турки осадили Голетгу и тот форт, который был воздвигнуть доном Жуаном перед Тунисом.

"События следовали одно за другим, а я все еще томился в неводе, без малейшей надежды возвратить себе когда-либо свободу даже посредством выкупа, так как я не хотел огорчать отца сообщением о своем положении и не желал лишать его последних средств на выкуп меня.

"Сначала туркам сдалась Голетта, а потом сдался и новый форт, не будучи в состояния противостоять страшным силам неприятеля: эти два пункта осаждались шестьюдесятью тысячами отборного турецкого войска и более чем четырьмя стами тысяч арабов и мавров, сбежавшихся со всех концов Африки. Голетта считалась неприступною и неодолимою, но, несмотря на отчаянное сопротивление, удержаться не могла. Некоторые говорят, что гарнизону не следовало сидеть за стенами, а нужно было стараться не допускать высадку неприятельских войск на берег, и Голетта, быть-может, не была бы взята. Но такое мнение могло сложиться только у людей, не знавших сути дела. В Голетте и в форте было не более семи тысяч человек, - что же они могли сделать против полмиллиона варваров?

"Мне кажется, что падение Голетты было счастьем для Испании, потому что эта крепость представляла собою, в сущности, только разбойничье гнездо, содержать и защищать которое стоило очень дорого, а пользы от него было немного, и оно ни к чему не служило, разве только к увековечению памяти Варда Пятого. Как будто этот великий человек имел надобность в груде камней для прославления своего имени?

"Что же касается форта, то он обошелся туркам очень дорого: им пришлось штурмовать его двадцать два раза, при чем они потеряли двадцать пять тысяч человек убитыми да столько же ранеными.

"Комендант Голетты, дон Педро Пуэрто-Варреро, не вынес своего поражения и умер с горя по дороге в Константинополь, куда его везли в качестве пленника. Вместе с ним был взят в плен Габриэль Цербеллон, превосходный инженер и храбрый офицер, родом из Милана. Много великих людей погибло во время этих двух осад; например, Пагано Дориа, кавалер ордена Сант-Хуана, человек в высшей степени храбрый и великодушный. Смерть его тем грустнее, что она произошла при исключительных обстоятельствах. Видя, что форт не может дольше противостоять осаждающим, он доверился арабам, которые предложили перевезти его в арабской одежде на остров Табарку, где был маленький генуэзский порт, служивший для стоянки лодочной флотилии добывателей кораллов. Но, вместо того, арабы отрубили ему голову и поднесли ее начальнику турецкого флота, и он вознаградил их, по кастильской пословице "Измена не выгодна изменнику", приказав повесить за то, что они не доставили ему Дориа живым.

"Не избежал плена и некто дон Педро д'Агвилар из Андалузии, человек очень храбрый, ученый и вдобавок поэт. Он был поручиком в форте и попал в плен к моему господину, на одну со мною галеру. По поводу падения Голетты и форта он написал два сонета, которые могут служить, так сказать, их надгробными эпитафиями. Если угодно, я вам их прочту. Я уверен, что они вам понравятся".

При имени дона Педро д'Агвилара дон Фернандо переглянулся со своими тремя спутниками, составлявшими его свиту.

Правда, я как-то раз встретил того грека, с которым он бежал, но не имел времени разспросить его об участи молодого поэта.

- Ну, так я могу, сообщить вам о нем, - продолжал спутник дона Фернандо. - Это мой брат. Он живет у себя на родине, женат на богатой девушке и имеет троих детей.

Спутник дона Фернандо поднялся из-за стола, встал посредине залы и звучным голосом продекламировал следующее стихотворение.