Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава XVII, в которой выразится высшая степень неслыханного мужества Дон-Кихота в приключении со львами.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава XVII, в которой выразится высшая степень неслыханного мужества Дон-Кихота в приключении со львами. (старая орфография)

ГЛАВА XVII,
в которой выразится высшая степень неслыханного мужества Дон-Кихота в приключении со львами.

История повествует, что в то время, когда Дон-Кихот позвал своего оруженосца, последний покупал у пастухов творог. Торопясь на зов своего господина и не желая бросать творог, за который были заплачены деньги, Санчо наскоро сунул его в шлем Дон-Кихота, не задолго перед тем переданный ему рыцарем, чтобы он, Санчо, не даром назывался оруженосцем. Подъехав к своему господину, Санчо осведомился, что тому угодно.

-- Дай мне шлем, - сказал Дон-Кихот. - Я должен приготовиться к бою, потому что, если только не обманывают меня глаза, судьба посылает мне новое и славное приключение.

Увидев повозку с флагами, дон Диего заключил, что это, должнобать, везут казенные деньги, и сообщил свою догадку Дон-Кихоту. Но тот смотрел на это совершенно иначе, а потому возразил гидальго:

-- Быть готовым к бою, значит выдержать его в половину и иметь все шансы на победу. Приготовившись хотя бы и напрасно, я ничего не потеряю. Мне известно, что у меня есть враги видимые и невидимые, но я никогда но знаю ни дня, ни часа, ни даже вида, какой они примут, чтобы напасть на меня, поэтому я и должен быть всегда наготове дать им отпор.

В это самое время подъехал Санчо, и рыцарь потребовал у него свой шлем. Санчо впопыхах забыл о том, что шлем полон творогу, и так и подал его Дон-Кихоту. Последний, не подозревая, чтобы в шлеме могло быть что-нибудь, надел его на голову, не глядя. От спрессованного головою рыцаря творога потекла сыворотка прямо ему на лицо и на бороду.

-- Однако, - воскликнул рыцарь, - со мною, очевидно, делается что-то странное!.. Должно-быть, мой череп так размягчился, что тает мозг, или же меня прохватил небывало сильный пот... Но, если это и пот, то, несмотря на его обилие, он прошиб меня все-таки не от страха... Наверное, это только предвещание ужасного приключения, ожидающого меня. Санчо, дай мне, пожалуйста, чем-нибудь витереть глаза: пот положительно ослепляет меня.

Вытерев лицо, Дон-Кихот снял шлем, чтобы узнать, отчего он вдруг почувствовал такой странный холод на темени. Увидав на дне шлема какую-то белую кашу, он понюхал ее и гневно крикнул:

-- Клянусь жизнью моей даны Дульцинеи Тобозской, ты наложил сюда творогу, негодный, дерзкий и вероломный оруженосец!

Санчо, как ни в чем не бывало, хладнокровно ответил:

-- Если это творог, то позвольте, я его съем... Нет, впрочем, пусть чорт его съест, потому что, наверное, это он наложил в ваш шлем творогу! Неужели я осмелился бы так замарать шлем вашей милости?.. Право, должно-быть, и меня преследуют волшебники, как преданного слугу и часть вашей милости! Это они наклали в шлем всякой дряни, чтобы разгневать вас и заставить меня поплатиться своими боками Бог весть за что. Но только на этот раз они, кажись, маленько ошиблись: ведь ваша милость понимает, что мне неоткуда взять творогу, и что если бы у меня он был, то я скорее спрятал бы его в свое брюхо, чем в ваш шлем.

-- Да, пожалуй, ты и прав, - задумчиво произнес Дон-Кихот.

Дон Диего слушал и смотрел на эту сцену с величайшим изумлением. В особенности, он вытаращил глаза, когда Дон-Кихот, вытерев еще раз голову и шею, снова надел шлем, укрепился в седле, обнажил в половину шпагу и, потрясая копьем, вскричал:

-- Теперь пусть будет, что будет! Я готов встретиться хоть с самим сатаною!

Между тем, повозка с флагами приблизилась. При ней находились только двое: возница, сидевший верхом на одном из мулов, и какой-то другой мужчина, помещавшийся на передке повозки.

Загородив дорогу, Дон-Кихот властным голосом крикнул:

-- Стой, куда вы едете? Что это за повозка? Кого или что везете вы? и что это за флаги у вас?

Возница ответил:

-- Эта повозка моя. Я везу в ней в клетках двух прекрасных львов, посылаемых оранским губернатором в подарок его величеству. Флаги эти королевские и обозначают, что в повозке находится королевская собственность.

-- А велики эти львы? - продолжал Дон-Кихот.

-- Громадные, - отозвался сидевший на передке. - Никогда не приходилось еще перевозить таких крупных зверей из Африки в Испанию. Я давно уже состою сторожем при зверинце и не мало перевидал львов на своем веку, но подобных этим никогда не видывал. Это лев и львица. Лев сидит в передней клетке, а львица - в задней. Они, должно-бить, теперь очень голодны, потому что с самого утра их не кормили. Поэтому прошу вашу милость дать нам до рогу, чтобы мы могли скорее поспеть куда-нибудь, где можно их покормить.

-- Ага! вот уж до чего дошло дело - до львов! - с самодовольною улыбкой заметил Дон-Кихот. - Ну, я сейчас докажу господам волшебникам, пославшим мне навстречу этих зверей, насколько я их испугался!.. Так как ты, любезный, приставлен ко львам, - обратился он к сторожу, - то сделай одолжение, открой клетки и выпусти оттуда господина льва с его супругой; Пусть мои враги-волшебники, желающие во что бы то ни стало умалить мою славу, узнают еще раз, что значит Дон-Кихот Ламанчский!

"Эге! вот оно что! - подумал про себя дон Диего: - творог, должно-быть, в самом деле размягчил ему череп и заставил растопиться мозг!"

В это время подбежал к нему Санчо и жалобно стал упрашивать его:

-- Ради Бога, ваша милость, сделайте как-нибудь, чтобы мой господин оставил в покое львов, а то они нас всех разорвут на клочья!

-- Да разве твой господин полоумный, что ты боишься, как бы он не связался с такими страшными зверями? - спросил доц Диего.

-- Нет, он не полоумный, - заступился за своего рыцаря Санчо, - но черезчур уж отважен.

-- Ну, хорошо, - сказал гидальго, - я постараюсь поумерить его отвагу. Ты только успокойся и не бойся ничего.

И подъехав к Дон-Кихоту, который настаивал, чтобы выпустили львов из клеток, он проговорил:

-- Сенор, странствующие рыцари должны искать только таких приключений, которые представляют хоть небольшой шанс на успех, а понапрасну рисковать собою и они не должны. Смелость, переходящая границы благоразумия, более походит на безумие, чем на истинное мужество. К тому же этих львов ведут вовсе не против вас, а в подарок королю, и вы напрасно задерживаете их в пути.

-- Сенбр, - ответил Дон-Кихот, - знайте, пожалуйста, своих лягавых и ищеек, но не вмешивайтесь в чужия дела. Позвольте уж мне знать, против меня или не против меня высланы эти львы.

И, обратясь снова к сторожу, рыцарь добавил:

-- Клянусь тебе, дон колдун, если ты сию же минуту не отворишь клеток, я пригвожду тебя этим копьем к твоему месту!

Испуганный грозным видом и словами странного сенора, подобного которому он еще никогда не встречал, возница робко проговорил;

-- Ради Господа Бога, позвольте мне только, ваша милость, отпрячь мулов и убраться с ними куда-нибудь в безопасное место. Если их растерзают львы, тогда мне нечего будет делать на свете, потому что все мое богатство состоит в этих мулах и этой повозке.

-- О, слабоверный! - воскликнул Дон-Кихот. - Отпрягай своих мулов и делай, как знаешь. Ты сейчас убедишься, что твои опасения совершенно излишни.

Возница проворно соскочил на землю и стал отпрягать мулов, между тем как его товарищ сторож громко сказал:

-- Беру всех в свидетели, что я отворяю клетки и выпускаю львов против своей воли и принужденной к этому силою этого вооруженного с головы до ног сенора, а ему я объявляю, что он один будет отвечать за весь вред и за все убытки, которые могут причинить львы; кроме того, я требую с него причитающееся мне жалование и награду, обещанную мне за благополучную доставку зверей. Прошу всех остальных укрыться подальше, прежде, чем я отворю клетки. Сам я останусь здесь, потому что меня львы не тронут.

Гидальго пытался было еще раз отговорить Дон-Кихота от его безумного намерения, доказывая ему, что решиться на подобную экстравагантность, значит испытывать Бога. Но Дон-Кихот только сухо ответил, что он знает, что делает, и просит не мешать ему.

-- Берегитесь, сенор, я вижу, что вы страшно заблуждаетесь? - добавил дон Диего.

-- Если вы так боязливы, сенор, - ответил на это рыцарь, - то поспешите удалиться отсюда в безопасное место.

Санчо, в свою очередь, со слезами на глазах стал умолять своего господина отказаться от ужасного предприятия, в сравнении с которым приключения с ветряными мельницами, сукновальнями и все другия казались ему детскими забавами.

-- Бросьте вы это дело, ваша милость, - умолял Санчо. - Здесь, право, нет никакого колдовства. Я собственными глазами видел из-за решетки лапу настоящого льва, и, судя по этой огромной лапище, думаю, что весь лев должен быть больше горы.

-- Убирайся, трус! - возразил рыцарь. - У страха глаза велики; лев может показаться тебе, пожалуй, даже более половины всей земли. Уйди, Санчо, и оставь меня одного. Если мне суждено пасть в предстоящей битве, то ты знаешь наши условия: ты отправишься прямо к Дульцинее, а там уж все пойдет своим чередом.

Дон Кихот говорил таким тоном, который ясно доказывал невозможность отклонить его от задуманного им безумного намерения.

Дон Диего желал бы помешать рыцарю силою, но для этого он был слишком плохо вооружен, притом он находил неразумным сражаться с сумасшедшим, каким Дон-Кихот теперь вполне заявил себя. Поэтому, когда сторож стал готовиться выпустить львов, гидальго пришпорил свою лошадь и отъехал в сторону. За ним последовали возница, со своими мулами, и Санчо на Длинноухе. Оруженосец заранее оплакивал погибель своего господина; он был уверен, что на этот раз рыцарю не миновать злой смерти под страшными когтями львов. Он проклинал свою судьбу, проклинал час, в который он согласился вновь поступить на службу к Дон-Кихоту; но, плача и проклиная, он, однако, не забывал подстегивать своего осла, чтобы поскорее убраться подальше от опасного места.

-- Ты напрасно теряешь слова и время. Отворяй клетки, а остальное предоставь уж мне!

Пока сторож отпирал первую клетку, Дон-Кихот соображал, не лучше ли ему будет сражаться пешим, так как Россинант легко мог испугаться никогда не виданных им львов. Решив, что пешему, действительно, будет удобнее, рыцарь спрыгнул на землю и бросил копье; прикрывшись, затем, щитом, он обнажил мечь и, полный непоколебимого мужества, твердым, умеренным шагом подошел к повозке, мысленно поручая душу свою Богу и шепча имя Дульцинеи.

Дойдя до этого места своего повествования, историк восклицает:

"О, мужественный, храбрый превыше всякого понимания Дон-Кихот Ламанчский! Чистое зеркало, в котором отразились все доблести мира! О, новый дон Мануэль Понсе де-Леон, бывший славою и честью испанского рыцарства! Какими словами я опишу этот изумительный подвиг? Какими доводами разума я могу доказать будущим векам его действительность? Какие похвалы с достаточною силой могут выразить твои неподражаемые достоинства? Пешком, один, с простою шпагой в руке, с простым щитом, но твердый духом, ты ждешь, доблестный рыцарь, когда выпустят на тебя двух из самых громадных львов, когда-либо населявших африканския пустыни! О, пусть твои подвиги, храбрый герой Ламаича, говорят сами за себя! Слова в сравнении с ними безсильны".

Затем автор продолжает свое описание обыкновенным языком.

Когда сторож отворил обе половины дверей передней клетки, взорам Дон-Кихота представился лев необыкновенной величины и устрашающого вида. Зверь несколько раз прошелся взад и вперед по клетке, потом растянулся в ней во весь свой внушительный рост, вытянул лапы и выпустил громадные когти. Затем он открыл пасть, сладко зевнул, высунул фута на два язык и облизал себе глаза и всю морду. Умывшись таким образом, он высунул из клетки голову и обвел вокруг своими сверкающими как раскаленные уголья глазами, взгляд которых способен был привести в ужас самого дьявола. Но, Дон-Кихот с невозмутимым спокойствием наблюдал за движениями зверя, сгорая желанием померяться с ним силами, нисколько не сомневаясь в том, что тут же искрошит его в куски. Но великодушный лев, готовый отнестись снисходительно к людским дурачествам, повернулся задом к Дон-Кихоту и улегся на бок. Оскорбленный этим явным пренебрежением льва, рыцарь приказал сторожу принудить его палочными ударами выйти из клетки.

-- Ну, уж этого я не стану делать, как вам будет угодно! - возразил сторож. - За такое обращение со львом, мне и самому придется поплатиться своею шкурой. Довольствуйтесь тем, что вы уже сделали, сенор рыцарь; этого вполне достаточно для вашей славы. Не искушайте черезчур судьбы. Вы видите, клетка отворена, и если бы лев пожелал выйти, то вышел бы тотчас же, а раз он этого не сделал до сих пор, то, значит, совсем не намерен выходить. Вы, сенор рыцарь, вполне выказали все величие вашей души, и никто, как бы он ни был храбр, не обязан сделать более того, что сделали вы, вызвав врага для единоборства в открытом поле, да еще вдобавок такого врага, который в тысячу раз сильнее вас. Если этот враг отказывается от битвы, то на его голову и падет безславие, а голова того, кто мужественно вызывал его, должна быть украшена венком победы.

-- Ты прав, мой друг, - ответил Дон-Кихот. - Запри клетку и выдай мне удостоверение в какой хочешь форме во всем, что произошло здесь на твоих глазах: как ты, по моему требованию, отворил клетку, как я ждал выхода льва, ждал долго, но не дождался, потому что он струсил и не захотел вступать со мной в бой. Я, действительно, исполнил свой долг. Чорт бы побрал все эти волшебства, и да поможет Бог разуму, справедливости и истинному рыцарству! Запри же снова свою клетку, а я, между тем, подам знак беглецам возвратиться, чтобы они первые могли услышать из твоих уст о моем подвиге.

Сторож с радостью запер клетку, а Дон-Кихот воткнул на острее копья белый платок, которым обтирал с себя сыворотку, и стал размахивать им в воздухе, чтобы заставить беглецов возвратиться. Последние продолжали убегать, ежеминутно оглядываясь назад, не бегут ли за ними разъяренные львы. Санчо первый заметил платок, манивший их назад.

-- Умереть мне на этом месте, - воскликнул он, - если мой господин не победил львов! Он зовет нас назад.

Услышав это, его спутники остановились и тоже увидали знаки Дон-Кихота. С облегченным сердцем, они повернули животных, на которых сидели, и поехали обратно. Когда они снова очутились возле Дон-Кихота, последний сказал вознице:

ими по моей милости время.

-- Дам, с удовольствием дам, сколько прикажете, - ответил Санчо. - Но что сталось со львами? Совсем вы их доконали, или только ранили?

В ответ на эти вопросы, сторож, немилосердно преувеличивая, подробно рассказал всю историю, на которую смотрел сквозь золотую призму, пожалованную ему щедрым рыцарем.

-- При виде рыцаря, - говорил он, между прочим, - лев испугался и не хотел выйти из клетки, хотя она долго оставалась отворенною. Рыцарь потребовал, чтобы я палками выгнал зверя, и не слушал меня, когда я говорил ему, что это значило бы испытывать Бога, С большим трудом удалось мне запереть клетку: рыцарь ни за что не желал согласиться на это, и чуть было сам не ворвался в нее.

-- Ну, что теперь скажешь на это, Санчо? - спросил Дон-Кихот. - Есть ли на свете такое волшебство, которого нельзя было бы разрушить истинным мужеством? Быть-может, волшебникам и удастся наделать мне мелких неприятностей, но сломить меня им никогда не придется!

его.

-- В случае, если его величество пожелает узнать, кто именно: совершил этот подвиг, - проговорил на это Дон-Кихот, - то скажи "рыцарь Львов", потому что я отныне изменяю свое прежнее название рыцаря Печального Образа в это новое. В этом я следую только примеру прежних странствующих рыцарей, менявших свои названия, когда хотели, смотря по характеру их подвигов.

Наконец, повозка со львами поехала своею дорогой, а Дон-Кихот, Санчо и дон Диего отправились далее.

Дон Диего де-Миранда все время молча внимательно следил за словами и действиями Дон-Кихота, который казался ему то помешанным, но очень умным, то сумасшедшим, у которого бывают, однако, светлые промежутки. Если бы гидальго прочитал первую часть истории Дон-Кихота, то он бы знал, на чем именно тот помешан, и тогда его нисколько не удивили бы все его странные выходки. Но, не зная этого, дон Диего поражался удивительным противоречием между тем, что говорил Дон-Кихот, и тем, что он делал. И действительно, все, что говорил Дон-Кихот, было разумно, изящно и свободно, между тем как все поступки его были странны, нелепы и безсмысленны.

"Ну, разве вполне здравомыслящий человек может верить в колдунов и волшебников? - думал дон-Диего. - И кому, как не безумному, может прийти в голову фантазия сражаться со львами, когда в этом не было никакой надобности?"

действий легко может навести кого угодно на подобную мысль. Но все-таки я не до такой уж степени лишен здравого смысла, как вы, вероятно, думаете. Блестящий придворный рыцарь должен сражаться на глазах у короля с разъяренным быком, подвизаться на турнирах, где раздают победные венки прекрасные дамы, и вообще увеселять монархов разнообразными воинскими забавами. Странствующему же рыцарю приходится объезжать пустыни, большие дороги, леса и горы; всюду он должен отыскивать опасные приключения, стараться привести их к благополучному концу, чтобы достигнуть безсмертной славы. И неужели, на ваш взгляд, странствующий рыцарь, подающий помощь погибающей в пустыне вдове, не делает лучше, чем придворный, соблазняющий молодых неопытных девушек? Каждому свое: придворному рыцарю надлежит увеличивать собою блеск двора, пользуясь всеми благами жизни, а странствующему следует переноситься с одной грани мира на другую, проникать в самые запутанные лабиринты, бороться с чудовищами, подвергать себя безропотно зною, бурям, дождю, холоду и вьюгам, смотря по состоянию природы. И раз я имел несказанное счастие сделаться членом странствующого рыцарства, то не могу же я отказаться от дел, исполнение которых входит в круг возложенных на меня обязанностей? Поэтому я должен был вступить в бой со львами, хотя я и понимал, что этот подвиг мог стоить мне жизни, но что значит жизнь в сравнении с честью и славой!.. Храбрость - добродетель, помещенная между двумя пороками: трусостью и отвагой, даже безразсудною. Лучше человеку возвыситься до безразсудной отваги, чем спуститься до постыдной трусости. Как моту легче сделаться щедрым, чем скряге - добрым, точно так же и человеку отважному легче быть храбрым, чем трусу. И поверьте мне, дон Диего, в приключениях отступающий наступающого. А слова: "Этот рыцарь мужествен и отважен, гораздо приятнее звучат, чем слова: "Этот рыцарь боязлив и робок".

хранятся и живут в вашем сердце... Однако, нашим лошадям не мешает поприбавить шагу: уже довольно поздно и хорошо бы к ночи поспеть домой. Там вы, сенор рыцарь, отдохнете от своих трудов, которые, если и не измучили вашего тела, зато, наверное, утомили ваш дух, который, как известно, оказывает влияние на тело.

-- Считаю ваше приглашение за особенную честь для себя и принимаю его с глубокою признательностью, - отвечал Дон-Кихот.

Через несколько часов дон Диего, которого Дон-Кихот прозвал "рыцарем Зеленого Камзола", вводил своих спутников под кровлю своего дома.