Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава XXVIII, об интересной беседе Санчо с Дон-Кихотом.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава XXVIII, об интересной беседе Санчо с Дон-Кихотом. (старая орфография)

ГЛАВА XXVIII,
об интересной беседе Санчо с Дон-Кихотом.

Храбрец бежит от врагов только в тех случаях, кбгда они недостойны того, чтобы он с ними сразился, и когда он сознает, что сила и жизнь его нужны для более великого дела. Дон-Кихот доказал это, когда спешил скрыться от разъяренной толпы, забыв даже о своем оруженосце, который оставался во власти неприятелей. К счастью, однако, и Санчо удалось выбраться благополучно из толпы; почти лежа на своем Длинноухе, он мчался за своим господином.

Догнавши его, он еле живой упал прямо к ногам его коня. Рыцарь поспешно спустился на землю, чтобы осмотреть предполагаемые раны Санчо, по, найдя его невредимым, с неудовольствием сказал ему:

-- Что тебе вздумалось удивлять этих людей своим глупым ревом? Разве можно говорить о веревке в доме повешенного? Благодари Бога-Санчо, что ты еще так дешево отделался за свою дурацкую выходку.

-- Я ничего не могу теперь возразить на это, ваша милость, - пропищал слабым голосом Санчо. - Мне кажется, будто я говорю не языком, а плечами и спиной, которые у меня сильно болят. Могу только доложить вашей милости, что я теперь на веки-вечные закаялся реветь, но зато узнал, что странствующие рыцари имеют обыкновение убегать и оставлять своих оруженосцев на произвол врагов.

-- Отступать - не значит убегать, Санчо, - возразил Дон-Кихот. - Храбрость, не основанная на благоразумии, является только дерзкою отвагой, а подвиги отважного скорее можно приписать удаче, чем его мужеству. Я сознаюсь, что отступил, но не соглашаюсь с твоим обвинением в бегстве. В этом я следовал примеру многих храбрых рыцарей, сберегавших себя для более важных дел. История полна подобными примерами. Но так как перечисление их в настоящую минуту не доставит тебе никакой выгоды, а мне удовольствия, то я оставлю это до более удобного времени.

При помощи Дон-Кихота оруженосец снова уселся на своего осла, а Дон-Кихогь опять взгромоздился на Россинанта, и оба шагом стали пробираться в лес, видневшийся в некотором разстоянии. Впереди задумчиво ехал рыцарь, а за ним, кряхтя и охая, тащился оруженосец.

Слыша раздирающие душу вздохи, испускаемые Санчо, рыцарь, наконец, обернулся и осведомился о причине этих вздохов. Санчо ответил, что вздыхает от страшной боли, чувствуемой им в спине и плечах.

-- Будь доволен тем, что не болят и остальные части дела, но которым не прошлась дубина, - утешал Дон-Кихот.

-- Покорно благодарю вашу милость за это утешение, - проворчал Санчо. - Уж вы скажете! Только еще недоставало, чтобы болели те места, по которым меня не били! Недаром, видно, говорится, что чужая боль не чувствуется... Ох, Господи, вот каторжная-то жизнь!.. За что меня сегодня вздули? ей-Богу, не понимаю!.. Нет, ваша милость, я теперь с каждым днем все яснее и яснее вижу, что мне ничего путного не дождаться у вас на службе! Сегодня палками избили, а завтра, того и жди, опять на одеяле начнут подбрасывать, потом и без головы, того гляди, останешься. Я дурак и неуч, и потому во всю жизнь не сделаю ничего особенно умного, а все-таки думаю, что лучше мне вернуться домой кормить жену да воспитывать детей, как Бог пошлет, чем таскаться за вашею милостью по пустыням, где подчас не найдешь и глотка воды, не говоря уж о хлебе насущном. Только в одном и раздолье: отмеривай себе на ночлег земли, сколько хочешь, и валяйся на ней во все свое удовольствие! В этом запрету нет... Ах,как бы я рад был услыхать, что выдумавшого это проклятое странствующее рыцарство сожгли живьем и четвертовали того болвана, который захотел быть оруженосцем у первого из тех дураков, какими, наверное, были встарину все странствующие рыцари! О нынешних я ничего не говорю, потому что ваша милость изволите принадлежать к их числу, а мне хорошо известно, что вы самого чорта перещеголяете, когда на то пойдет...

-- Ну, пошла мельница в ход! - перебил Дон-Кихот. - Судя по тому, как бойко опять заработал твой язык, Санчо, ты перестал чувствовать боль, на которую жаловался. Я этому очень рад и разрешаю тебе болтать все, что тебе взбредег в голову, хотя мне и неприятно слушать твои глупости. Я готов на какое угодно самопожертвование, лишь бы ты не страдал. Что касается твоего желания возвратиться домой, то я тебя не удерживаю - сделай милость, поезжай, мой друг. Мои деньги у тебя; сосчитай, сколько времени мы в дороге, сколько тебе, по твоему мнению, следует получить за каждый день, и разсчитай сам себя. Поверь, что спорить с тобой из-за лишняго мараведиса я не буду.

-- Когда я служил у Фомы Караско, отца Самсона Караско, которого ваша милость знаете, то получал два экю в месяц, кроме харчей, - сказал Санчо. - Я не знаю, сколько могу получить у вашей милости, зато отлично знаю, что служил оруженосцем странствующого рыцаря гораздо тяжелее, чем быть работником в поле. Хоть и трудненько бывает целый день гнуть спину в поле, мокнуть под дождем или печься на солнце, зато вечером всласть поешь, а ночью поспишь на постели. Ни того ни другого у вашей милости я не видал, если не считать нескольких прекрасных дней, проведенных нами у дона Диего де-Миранда да угощения Камахо Богатого, - дай Бог ему здоровья!.. Впрочем, я у Базилио Бедного мне жилось не худо. А все остальное время спал я на голой земле, подверженный, как вы говорите, всем немилостям Неба, питался черствым хлебом да завалящими обгрызочками сыра, пил одну воду из ручейков, а то и прямо из болотных луж, попадавшихся нам по дороге.

-- Ну, положим, все это правда, так сколько же я должен дать тебе за все эти неслыханные лишения лишняго против Фома Караско? - спросил рыцарь.

-- Если ваша милость прибавите мне к двум экю, которые я получал у Караско, два реала в месяц, то я буду вполне доволен, - ответил Санчо. - Это, впрочем, только за мои труды, а за то, что вы мне обещали остров, но не дали его, не мешало бы вам прибавить еще шесть реалов в день.

-- Хорошо, - проговорил Дон-Кихот. - Сегодня, если я не ошибаюсь, двадцать -пятый день нашего путешествия. Сосчитай, сколько тебе следует и получили все из моих денег.

-- Пресвятая Дева! - воскликнул Санчо. - Вы, должно быть, не поняли меня. Ведь за остров мне следует получить с вашей милости с того самого дня, как вы обещали мне его...

-- Да? Ну, сколько же прошло времени с тех пор? - хладнокровно осведомился Дон-Кихот.

Тут-уж и Дон-Кихот не мог больше выдержать: обернувшись к своему жадному оруженосцу, он презрительно посмотрел на него и, качая головою, укоризненно сказал:

-- Фу, какой ты лгун, Санчо! - Всего моего странствования с тобою, считая и время, проведенное мною в Сиорре-Морене, было два месяца, а ты говоришь - двадцать лет! Ты хочешь, как я вижу, оставить себе все мои деньги, находящияся в твоем кармане. Что ж, бери их, и дай Бог, чтобы оне принесли тебе пользу! Я охотно останусь без единого обола, лишь бы избавиться от такого жадного оруженосца, как ты. Но только, скажи мне, безсовестный нарушитель всех законов, предписанных оруженосцам странствующем рыцарством, - скажи, где ты видел, чтобы оруженосец торговался с рыцарем и говорил, что ему следует столько-то за службу и столько-то за неисполненное Фортуною обещание? Войди, углубись в великое море рыцарских историй! Если ты откроешь там, что какой-нибудь оруженосец думал и поступал так, как ты, то я позволю тебе пригвоздить то место, в котором это будет сказано, к моему лбу и сверх того дать мне четыре полновесных оплеухи! Теперь же поворачивай своего осла и убирайся домой! Со мною ты более не сделаешь ни одного шага... О, хлеб, дурно заслуженный! О, награды, обещанные недостойному! О, человек, более похожий на скота, чем на существо разумное! В ту самую минуту, когда я намерен был поднять тебя на такую ступень, что все стали бы называть тебя сенором, ты решился оставить меня! Ты уходишь, а я только что было решил сделать тебя правителем лучшого острова в мире! Но мед, действительно, создан не для ослов, как ты сам не раз говорил. А ты был ослом, ослом остаешься, ослом и умрешь! И умрешь-то ты раньше, чем успеешь сам убедиться, что ты скотина. Убирайся с глаз моих!

Санчо не сводил глаз с Дон-Кихота, пока тот обращал к нему эти горькие упреки, и, наконец, почувствовал такое раскаяние, что громко заплакал и жалобно произнес:

вместо осла. Теперь же простите мне, сжальтесь над моей юностью! Ничего я, ваша милость, не знаю и не понимаю, а если так много болтаю, то не с злым умыслом, а просто так сдуру. Но, "кто грешит и кается, тот к Богу обращается". Простите окаянного!

Вооружись мужеством и терпением и будь уверен, что рано или поздно, а все-таки получишь такую награду, какой ты и во сне не витал.

Санчо торжественно обещал выполнить это условие, и мир между ним и Дон-Кихотом был возстановлен.

В это время они въехали в лес, где спешились и расположились под деревьями отдохнуть. Санчо спал плохо против обыкновения, благодаря дубине, прогулявшейся по его спине и плечам, а Дон-Кихот несколько времени глубоко вздыхал, предавшись любовным мечтам. Однако, в конце-концов, оба заснули и проспали до самого утра, когда пустились в дальнейший пут, спеша к берегам славного Эбро. На месте назначения с ними приключилось то, что будет рассказано в следующей главе.