| Автор: | Скотт В. |
| Категория: | Роман |
Вальтер Скотт
Редгонтлет
Часть вторая
Глава VII. Продолжение журнала Дарси Летимера
При его появлении я спрятался в угол, ибо кто же не знает его и кого он не знает в Эдинбурге из посетителей судебной палаты.
- Здравствуйте, господа, - сказал он, - здесь ли продаются декреты ne exeat regno?[1160]
- Гм! Какого дьявола вы хотите? - спросил судья Фоксли, - зачем вам декрет?
- Арестовать молодого адвоката, находящегося in meditatione fugae[1161]. Он взял мою записку и защищал мое дело; я заплатил ему хороший гонорар и дал ему столько водки, сколько он мог в тот день выпить у своего отца: он для своих лет слишком любит водку.
- И что же вам сделал этот молодой пьяница? Обобрал вас? Это вероятно, если он адвокат…
- Он украл у меня свою собственную особу, сударь, свою помощь и заботы, которые должен мне, своему клиенту, ratione officii[1162]. Короче сказать, он взял гонорар, напился водки и переехал границу, оставив мое дело наполовину выигранным, наполовину проигранным, словно рыбу, прыгающую на песке. И вот я пустился за ним в погоню, напал на его следы в Дамфрисе и пришел просить у вас указа о его аресте.
При этих словах сердце мое сильно забилось, Аллан, ибо я узнал, что ты близко, и я знаю, что привело тебя, знаю, что ты прибыл ко мне на выручку.
Я, однако, старался не обнаружить своего волнения.
Судья обратился к своему письмоводителю.
- Ник, - сказал он, - как ты думаешь? Снова дело идет о шотландских законах и о самих шотландцах?
Здесь он взглянул на хозяина и, мигнув письмоводителю, продолжал:
- Я хотел бы, чтобы Солвей был так же глубок, как он широк, чтобы посещения к нам сделались гораздо реже.
- Он желает иметь декрет на право перехода через границу, но этот документ выдается только против должников, а он требует его против адвоката.
- А почему бы нет, - воскликнул грубо Питер Пибль, - хотел бы я знать, какая разница между поденщиком, отказывающимся работать на наемщика, и адвокатом, бросающим взятое на себя дело? Мне кажется, что у вас в этой стране черт знает какое правосудие.
- Мне кажется, этот человек пьян, - заметил письмоводитель.
- Положительно маковой росинки во рту не было, - ответил Пибль. - Я выпил только стакан холодной воды, переехав границу, а однако, по-видимому, никто из вас не скажет мне: «Собака, не хочешь ли ты пить?»
Судья, казалось, был тронут.
- Ну, вы не считайте нас такими скупцами, как шотландские судьи, и если мой хозяин позволит, вас накормят и напоят на кухне…
У меня возникло желание, чтобы Пибль засвидетельствовал судье мою личность. Я подошел к нему, поклонился и спросил, помнит ли он меня.
Взглянув на меня с удивлением и понюхав большую щепотку табака, он горько усмехнулся.
- Помню ли я вас? - воскликнул он. - Да очень хорошо помню. Господа, не дайте ему улизнуть! Констебли, держите его! Везде, где только является этот молодчик, можно быть уверенным, что и Аллан Файрфорд недалеко. Констебли, держите его крепче, не то будете отвечать. Они всегда и везде были неразлучны. Ручаюсь вам, что он сам в бегах.
- Не будьте несправедливы ко мне, мистер Пибль, я уверен, что вам не в чем обвинять меня, и вы можете, если хотите, уверить этих господ, что я изучаю юриспруденцию в Эдинбурге и называюсь Дарси Летимером.
- Мне уверить их? Но как же я могу это сделать, надобно, прежде всего, чтобы я был уверен в этом. Я даже не знаю вашего имени.
- Отличное вы приводите свидетельство! - сказал мне Фоксли. - Но я сам задам ему один или два вопроса. Скажите мне, приятель, подтвердите ли вы под присягой, что этот молодой человек - бежавший студент?
- Милостивый государь, - отвечал Пибль, - я присягну во всем, что разумно.
- Объясните нам прежде - действительно ли этот молодой человек - то лицо, за которое себя выдает. Ник! Записывайте его показания.
- Он ветрен, никогда не хотел прилежно учиться; одним словом, он daft, настоящий daft.
- Что вы этим хотите сказать?
- Это нечто… понимаете? Тут нет ничего необыкновенного, ибо половина света считает другую половину daft. Я сам встречал людей, которые полагают, что я daft…
- Ничего не понимаю! - воскликнул судья, обращаясь к хозяину дома. - Не знаете ли вы, сосед, что это такое daft?
- Он хочет сказать, полоумный, - отвечал сквайр, выведенный из терпения.
- Да, да! - закричал Пибль, - то есть не совсем, а немножко…
Он остановился, посмотрел на хозяина, и на лице его отразились удивление и радость.
- Вы ошибаетесь, - резко отвечал мистер Геррис, имя которого я узнал так неожиданно.
- Какого черта ошибаюсь, - отвечал невозмутимый Пибль, - я вас узнаю, ибо вы жили у меня в продолжение этого великого 1745 года! Да, поистине это был великий год: тогда вспыхнул великий мятеж и возник великий процесс Пибля против Плэнстона.
- Говорю вам, - отвечал Геррис с досадой, - что вы путаете меня с каким-то призраком вашего расстроенного воображения.
- Вы говорите как нерассудительный человек, мистер Геррис Берренсворк, - возразил Пибль. - Если хотите, мы припомним прежние времена и все споры ваши с капитаном Реджимлетом в моем доме, а также и бочонок водки, который вы выпили и не заплатили, ибо в ту пору я был щедр. Надеюсь, что вы получили прощение. Притом же теперь и не преследуют строго тех, кто замешан в этом ужасном деле.
Все были в крайнем смущении… Хозяин видимо хотел казаться равнодушным. Осматриваясь вокруг, он встретился со мной глазами, и первый момент, казалось, не мог выдержать моего взгляда. Но он быстро овладел собой и снова бросил на меня взгляд, сопровождаемый странным появлением жил на лбу. Я вздрогнул и, будучи недоволен своей трусостью, устремил на него взгляд, которому тоже постарался придать грозное выражение. Я стоял против большого старинного зеркала и вздрогнул во второй раз, неожиданно заметив в своих чертах существенное или воображаемое сходство с чертами Герриса. Конечно, Аллан, судьба моя странно связана с судьбой этого загадочного человека…
- Сосед, - сказал наконец судья, - я не думал, что вы были замешаны в деле 1745 года.
- Что ж тут странного, что человек участвовал в деле 1745 года? - сказал Геррис с презрительным спокойствием. - Мне кажется, и ваш отец следовал за Дервентуотергом в 1715 году.
- Я потерял половину своего состояния, - отвечал Фоксли, - и его едва не повесили вдобавок! Но это другое дело, ибо 1715-й - не 1745-й. Притом же мой отец получил прощение, в то время как вы, кажется, не получали.
- Может быть, вы ошибаетесь, - сказал Геррис равнодушно, - но если я его и не получил, то есть нас человек пять-шесть, на которых правительство смотрит сквозь пальцы, лишь бы мы никого не трогали.
- Но вы были замешаны в заговоре, - сказал письмоводитель, считавший обязанностью выказывать преданность правительству. - Господин судья Фоксли не может принять на себя ответственность, оставив вас на свободе, когда ему известны ваше имя и фамилия. Против вас существует указ государственного секретаря.
- Все это неочевидно, господин письмоводитель, - отвечал Геррис, - кто поверит, что спустя такое продолжительное время государственный секретарь мог помнить о нескольких несчастных участниках погибшего дела.
- Но во всяком случае, кто оказался под подозрением у правительства, того может и должен арестовать мировой судья…
- Предположив это, мистер Фаггот, - отвечал Геррис, - я потребовал бы у судьи предъявления указа.
Письмоводитель порылся в портфеле, нашел бумагу и подал сквайру, ожидая с беспокойством последствий. Геррис спокойно прочел и сказал:
- Если бы мне ее предъявили в моем доме, я бросил бы ее в огонь вместе с мистером Фагготом.
И, бросив одной рукой декрет в камин, он другой схватил письмоводителя за грудь, потрясая его так, что бедный Фаггот дрожал, как куропатка в когтях ястреба, но он отделался, впрочем, одним страхом, ибо Геррис скоро выпустил его.
- Насилие! Возмущение! - закричал Питер Пибль, вспыхнув при виде оскорбления Николса Фаггота.
Но крики его были заглушены громовым голосом Герриса, который, кликнув Кристела Никсона, велел ему отвести бедняка на кухню, накормить и напоить до отвала, дать гинею и выпроводить за дверь.
Питер Пибль позволил увести себя без затруднения.
Тогда Геррис обратился к судье, который побледнел, подобно своему письмоводителю.
- Добрый сосед, - сказал он, - вы явились сюда по моему призыву в качестве друга, для убеждения этого упрямого молодого человека в том, что я имею над ним право. И поэтому не думаю, чтобы вы подняли вопрос по поводу старого забытого дела.
… Но, рассудите сами, водя с вами, можно сказать, дружбу, разделяя хлеб-соль, я не старался входить в ваши частные дела… Но когда есть декрет, когда имя и фамилия обозначены, подтверждены свидетелем… надо же мне исполнять свою обязанность.
Судья встал и постарался изобразить храбрость. Считая минуту удобной для моего освобождения, я стал возле судьи и Фаггота и сказал вполголоса, что они могут рассчитывать на мою поддержку.
Геррис посмеялся только нашему грозному ополчению.
- Добрый сосед, - сказал он судье, - вы упоминаете о свидетеле. Неужели этого нищего, этого полоумного вы считаете компетентным свидетелем?
- Но вы не отрицаете, что вы Геррис Берренсворк, о котором упоминается в декрете государственного секретаря?
- Как я могу что-нибудь утверждать или отрицать по этому поводу! Декрета не существует.
- Но вы не отрицаете, что вы индивидуум, упомянутый в декрете, который вы уничтожили собственными руками?
- Я не стану отпираться ни от моего имени, ни от моих действий, мистер Фоксли, когда компетентные власти потребуют у меня отчета; но буду сопротивляться всякой попытке проникнуть в мою жизнь или овладеть моей особой. Надеюсь, что вы, добрый сосед, и вы, мистер Фаггот, исполнили свою обязанность, для которой были призваны.
Судья посмотрел на письмоводителя, письмоводитель на судью. Первый произнес: «Гм!» Второй прибавил:
- Так как декрет уничтожен, то я полагаю, господин судья, что вам нечего приступать к аресту.
- Да, Ник, я думаю, что это было бы не совсем благоразумно. Дело 1745 года - старое дело. Мне кажется, самое лучшее, что мы можем сделать, это сесть на лошадей и зажмурить глаза на все случившееся.
- Совершенно согласен, - отвечал сквайр, - но перед отъездом, я надеюсь, вы подкрепитесь немного, и мы расстанемся добрыми друзьями.
- Пожалуй, - сказал судья, отирая лоб.
- Кристел Никсон! - закричал Геррис, - принеси нам вина и стаканы.
- Мистер Фоксли, - сказал я, - мне нет прямого интереса входить в ваш спор с мистером Геррисом. Осмелюсь только заметить, что меня, верноподданного короля Георга, вы оставляете под арестом у человека, которого имеете повод считать врагом ганноверского дома. Я спрашиваю вас, не противоречит ли вашим обязанностям это поведение? Я прошу вас дать почувствовать мистеру Геррису, что он поступает со мной беззаконно, и потрудитесь принять меры к моему освобождению.
- Молодой человек, - сказал судья, - припомните, пожалуйста, что вы находитесь под властью… под законной властью вашего опекуна.
- Этот господин называет себя моим опекуном, - возразил я, - но не представляет никакого доказательства для подкрепления этой нелепой претензии; да если бы и действительно он имел это звание, то должен был бы лишиться его как изменник короля, не получивший прощения. Прошу вас, господин судья, и вас, господин письмоводитель, войти в мое положение и взять меня под свою защиту.
- Хорошо, я поговорю с вашим опекуном, - сказал Фоксли.
- Даю вам честное слово, что вы не имеете ни малейшего повода опасаться за него.
После порядочной выпивки соседи расстались, а меня Кристел Никсон проводил в мою комнату.
1160
Против намеревающихся покинуть королевство
1161
В предположении убежать (лат.)
1162
По своему званию (лат.)