Легенда о Монтрозе.
Глава XVII

Легенда о Монтрозе

Глава XVII

Джонсон. «Тщета человеческих желаний»^{112}

На рассвете Монтроз позвал к себе в шалаш старого Мак-Ифа и долго и подробно расспрашивал его о средствах проникнуть в графство Аргайл. Ответы его он записывал для сличения с тем, что будут говорить двое других Сыновей Тумана, которых старик сам рекомендовал маркизу как самых опытных и надежных. Оказалось, что все трое давали тождественные показания. Однако для большей верности в таком важном вопросе, требовавшем всевозможных предосторожностей, маркиз сравнил их еще с теми сведениями, которые удалось ему собрать от различных вождей, живших поблизости от мест, куда намеревался он вторгнуться, и, убедившись, что и эти показания вполне сходны с первыми, решился действовать на основании их с полной уверенностью.

Только в одном пункте Монтроз изменил своему первоначальному решению. Ему показалось неловко брать в услужение и приближать к своей особе мальчика Кеннета, - если бы, паче чаяния, как-нибудь открылась тайна его происхождения, это могло бы оскорбить целые кланы, питавшие феодальную ненависть к этому проклятому роду; поэтому маркиз счел за лучшее попросить майора принять мальчика к себе в услужение. Так как эта просьба сопровождалась щедрым подношением, под тем предлогом, что Кеннета необходимо прилично одеть и обуть, такое распоряжение для всех было приятно.

Приближалось время завтрака, когда майор Дальгетти, отпущенный Монтрозом, пошел разыскивать своих старых знакомых, лорда Ментейта и братьев Мак-Олей; ему хотелось поскорее рассказать о своих приключениях и узнать от них все подробности кампании. Можно себе представить, как радушно его приняли люди, которые успели соскучиться однообразием лагерной жизни и рады были всякой перемене, каждому новому лицу, лишь бы немного развлечься. Один Аллен Мак-Олей как-то съежился и попятился от возобновления знакомства; когда же брат его спросил о причине, Аллен не мог объяснить своего отвращения ничем, кроме того, что ему противно протянуть руку человеку, так недавно бывшему в обществе Аргайла и других вражеских лиц. Майор Дальгетти даже немного встревожился тем верным инстинктом, который как будто подсказал Аллену, с кем именно он водился за последнее время. Однако он вскоре мог успокоиться на этот счет, убедившись, что ясновидение Аллена не всегда бывает безошибочно.

Так как Ранальд Мак-Иф поступил в распоряжение майора Дальгетти и под особое его покровительство, необходимо было представить старика всем лицам, с которыми майор собирался всего чаще видеться. Между тем Ранальд переоделся, заменив тартан своего клана одеждой, свойственной обитателям дальних шотландских островов: она состояла из длинной куртки, с килтом (юбкой) и рукавами из того же материала, зашнурованной спереди сверху донизу. Фасон этого одеяния напоминает так называемый полонез, в который и до сих пор одевают в Шотландии детей низших классов. Полосы клетчатой материи, обернутой вокруг ног вместо чулок, и такая же клетчатая шапка на голове дополняли этот костюм, который старики прошлого столетия еще видали на воинах, уроженцах дальних островов, принимавших участие в экспедиции графа Мара^{113} в 1715 году.

Майор Дальгетти, искоса поглядывая на Аллена Мак-Олея, представил обществу Ранальда Мак-Ифа под вымышленным именем Ранальда Мак-Гиллихрона, из Бенбекулы, с которым он вместе бежал из тюрьмы Аргайла. Майор рекомендовал старика в качестве весьма искусного арфиста и певца, а также одаренного замечательным даром предвидения. Излагая эту рекомендацию, майор запинался, путался, что было так не похоже на обычную его самоуверенную болтовню, что могло бы возбудить подозрительность Аллена Мак-Олея, если бы внимание его не было устремлено в другую сторону: Аллен глаз не спускал с Ранальда и пристально изучал его черты. Этот пристальный взгляд настолько смущал старика, что он невольно начал опускать руку на рукоятку своего кинжала, в ожидании внезапного нападения; как вдруг Аллен перешел на другой конец хижины и очень приветливо протянул руку Ранальду. Они уселись рядом в стороне от остальных и начали о чем-то таинственно беседовать вполголоса. Ни Ментейт, ни Ангус Мак-Олей не удивились этому, зная, что все хайлендеры, имевшие претензию на дар ясновидения, установили между собой нечто вроде франкмасонского союза и при встрече всегда вступали в переговоры друг с другом, взаимно сообщая свои видения и проверяя относительные размеры своих чудодейственных способностей.

- А что, видения омрачают твою душу? - спрашивал Аллен у своего нового приятеля.

- Омрачают, как тень, набегающая на месяц, когда черная туча заслоняет его среди ночи и пророки предвещают беду, - сказал Ранальд.

- Поди сюда, - сказал Аллен, - отойдем туда… подальше… мне хочется поговорить с тобой наедине. Люди говорят, что у вас там, на дальних островах, зрение острее и видения бывают резче, яснее, чем у нас, живущих слишком близко к англичанам.

Пока они занимались этим мистическим совещанием, в хижину вошли двое известных нам английских джентльменов; они были в восторженном настроении и сообщили Ангусу Мак-Олею, что сейчас разослан всем приказ быть готовыми к немедленному выступлению в поход на запад. Передав эту радостную новость, они очень любезно поздоровались с майором Дальгетти, которого тотчас узнали, и осведомились о здоровье его коня Густава.

- Чувствительно вас благодарю, джентльмены, - отвечал воин, - Густав здоров, хотя, подобно своему хозяину, очень исхудал с той поры, как вы предлагали мне от него отделаться в Дарнлинварахе; а впрочем, можете поверить мне на слово, что когда сделаете один или два таких похода, которые вас, по-видимому, так радуют в будущем, то придется вам оставить за собой, мои добрые рыцари, не только всю английскую говядину, но, вероятно, и пару английских лошадок в придачу.

Оба джентльмена воскликнули, что им совершенно все равно, что оставить, а что найти в походе по части провианта, лишь бы поскорее дождаться перемены, а не вертеться взад и вперед по графствам Ангус и Абердин в погоне за неприятелем, который ни драться не хочет, ни прочь уходить.

- Если так, - сказал Ангус Мак-Олей, - надо мне отдать приказания своим людям да позаботиться о безопасном перемещении Анны Лейл, потому что, если точно мы заберемся в пределы Мак-Калемора, дороги там будут похуже, да и двигаться по ним гораздо дольше и труднее, чем себе представляют вот эти два доблестных рыцаря из Камберленда. - С этими словами он вышел из шалаша.

- Анна Лейл, - повторил Дальгетти, - разве и она все время при войске?

- Еще бы! - молвил сэр Джайлс Месгрейв, слегка взглянув на лорда Ментейта и на Аллена Мак-Олея. - Мы не можем ни двинуться, ни сражаться, ни нападать, ни отступать без содействия этой царицы арф.

- Скорее царицы мечей и щитов, - заметил сэр Кристофер Холл, - потому что если бы с нами была сама леди Монтроз, то и ей воздавалось бы не больше почестей: при ней целых четыре хайлендерские девушки да столько же босоногих пажей для услуг.

или насильственной смертью? В настоящее время от жилища моих отцов и крыши не осталось… все разрушено… и жатва наша потоптана, и скот угнали… А вы, джентльмены, должны благодарить Бога за то, что, придя из более благодатной и цивилизованной страны, рискуете на этой жестокой войне только собственной жизнью, не опасаясь, что враги ваши обрушат свое мщение на тех беззащитных и слабых, которых вы оставили дома.

Англичане добродушно согласились, что в этом отношении, действительно, все выгоды на их стороне, после чего все разошлись по своим делам. Один Аллен отстал от других и задержал Ранальда, продолжая его расспрашивать об одном пункте своих так называемых видений, который его особенно смущал.

… вон того молодого дворянина в пунцовом плаще с золотым шитьем, что сейчас только вышел отсюда… Но как я ни старался рассмотреть убийцу, как ни напрягал зрение до тех пор, что глаза мои становились неподвижны, я не мог ни увидеть его лица, ни даже догадаться, кто бы это мог быть, хотя осанка его и наружность были мне как будто знакомы.

- А пробовал ли ты в этих случаях переворачивать свой плед, как обыкновенно делают опытные ясновидцы? - спросил Ранальд.

- Пробовал, - отвечал Аллен тихим голосом, содрогаясь от душевной муки.

- В перевернутом пледе, - ответил Аллен так же тихо и прерывисто.

- Так знай же, - сказал Ранальд, - что твоя рука, и ничья иная, совершит то дело, которого предвестие ты сам видел.

- Сто раз то же предчувствовала и моя смущенная душа! - сказал Аллен. - Но это невозможно! Если бы я сам прочел это предсказание в книге судеб, я сказал бы, что это невозможно… Нас связывают узы крови и еще сотни других уз, еще более тесных… Мы рядом сражались на поле битвы, и наши мечи обагрялись кровью общих врагов… Нет, не может быть, чтобы я поднял на него руку!

- Что ты поднимешь ее, это несомненно, - сказал Ранальд, - хотя повод к тому еще скрыт во мраке будущего. Ты говоришь, - продолжал он, с трудом подавляя собственное волнение, - что вы рядом преследовали свою добычу, подобно охотничьим псам… А разве тебе не случалось видеть, как псы внезапно кидаются друг на друга, оскалив зубы, над трупом распростертого оленя?

Сказав это, он крупными шагами вышел из хижины.

- Попал! - прошептал Сын Тумана, с хищной радостью глядя ему вслед. - Запустил тебе в тело зубчатую стрелу!.. Духи убиенных, возвеселитесь! Скоро, скоро мечи ваших убийц обагрятся их же кровью.

На другое утро все было готово. Монтроз быстрыми переходами провел армию вверх по течению реки Тай и рассеял свои нескладные дружины по романтической долине и по берегам озера Тай, у истоков реки того же имени. Местность населена была Кэмпбелами, но не вассалами Аргайла, а другой ветвью того же дома, тогда носившей имя Глен-Орк, а ныне известного под именем Брэдалбен. Нападение было так неожиданно, что они и не пытались сопротивляться, а сложа руки смотрели, как грабили их имущество и уводили стада. Придя таким образом в долину озера Дохарт и разоряя на пути всю страну, Монтроз достиг того пункта, с которого начинались самые серьезные трудности его предприятия.

Переход через эти обширные горные пустыни даже и теперь показался бы очень затруднительным для нынешнего войска, хотя там проложена исправная военная дорога, ведущая мимо Тейндрума к истокам озера Лох-Оу. Но в те времена (и еще долго после) никаких дорог, ни даже тропинок там не было, и в довершение неудобств горы уже были покрыты снегом.

заката. Самая высокая из вершин, Бен-Круахан, казавшаяся настоящей твердыней горного духа, сияла превыше всех, и ее сверкающий усеченный конус виднелся за многие мили.

Воины Монтроза были не такие люди, чтобы приходить в ужас или недоумение при виде этой величавой, но страшной картины. Многие из них принадлежали к числу тех исстари выносливых хайлендеров, которым казалось совершенно естественным ночевать на снегу, а сделать себе подушку из комьев снега считалось даже утонченной роскошью. Они знали, что мщение и богатая добыча лежат по ту сторону этих обледенелых гор, а потому нечего размышлять о трудностях пути. Монтроз и не давал им времени опомниться. Он приказал волынщикам идти впереди и наигрывать старинный пиброх «Хоггил намбо» («Идем за добычей»), пронзительные звуки которого так часто наводили страх на долины Леннокса. Дружины подвигались бодрым и ровным шагом, свойственным горцам, и вошли наконец в опасный проход, через который Ранальд взялся их провести. Он шел теперь впереди, с отрядом отборных людей, указывая дорогу.

Никогда человеческие силы не представляются более ничтожными, как в присутствии величавых и естественных преград, полагаемых самой природой. Победоносное войско Монтроза, потрясшее всю Шотландию слухами о своих ужасных подвигах, пробираясь теперь вверх по горам через этот страшный перевал, казалось не более как горстью каких-то жалких существ, которые вот-вот пропадут в пасти отвесных утесов, готовых их пожрать. Сам Монтроз не раз каялся в том, что затеял такое отважное предприятие, особенно когда с высоты первой вершины заглянул вниз и увидел, как далеко рассеялась его маленькая армия. Идти вперед было до такой степени тяжело, что в рядах воинов начали появляться все большие пробелы, и с каждой минутой увеличивалось расстояние между авангардом, центром и тылом: это было и неудобно, и в высшей степени невыгодно.

Монтроз с опасением и тревогой посматривал на каждый выступ, казавшийся ему удобным для засады, боясь, как бы притаившийся там неприятель не оказал ему сопротивления. И впоследствии он не раз говаривал, что, если бы сотни две решительных людей вздумали защищать Стрэтфилленский перевал, они не только остановили бы дальнейшее движение его армии, но могли бы уничтожить ее по кускам. Но беззаботность, погубившая столько сильных государств и крепких твердынь, и в этот раз предала аргайлское государство в жертву его врагам. Завоевателям пришлось считаться только с естественными преградами, то есть с крутыми тропинками да со снеговыми заносами, но, по счастью, снега еще было немного и кое-как пройти оказалось возможно. Как только армия достигла вершины горной цепи, отделяющей графство Аргайл от округа Брэдалбен, воины бросились в долины с такой яростью, которая ясно показывала, зачем они пришли и какие цели имели в виду, совершая этот трудный и опасный поход.

Монтроз разделил свое войско на три части, дабы захватить возможно более широкий район и поразить ужасом всю страну. Одним отрядом командовал Джон Мойдарт, начальник клана Ранальд, другой отряд поручен был предводительству Колкитто, третий Монтроз повел сам. Таким образом, они проникли в Аргайл в трех разных пунктах. Сопротивления не было. Пастухи, бежавшие с холмов, первые распространили в населенных местах вести о вторжении врагов, и всюду, где жители выходили на защиту своих пределов, их убивали или обезоруживали и гнали прочь, а неприятель заранее знал все их движения. Майор Дальгетти, посланный вперед на Инверэри, во главе маленькой конницы, которую сумели уберечь при переходе через горы, распорядился так удачно, что чуть не застиг Аргайла, как он выразился, inter pocula^[41] что хотя излишества такого рода были в духе времени и страны, однако эти факты многократно и справедливо были поставлены ему на счет и остались на его памяти и славе несмываемым пятном.

Между тем Аргайл бежал в Эдинбург и подал жалобу Союзному совету. Чтобы удовлетворить потребностям минуты, собрали порядочное войско под начальством генерала Бэйли, способного и благонадежного пресвитерианца, и к нему прикомандировали знаменитого сэра Джона Эрри, такого же авантюриста, как Дальгетти, успевшего дважды переменить фронт с тех пор, как началась междоусобная война; но до ее окончания ему суждено было еще и в третий раз изменить своему знамени. Аргайл, со своей стороны, пылая негодованием, стал набирать свою собственную сильную армию, дабы отплатить своему исконному врагу. Он основал свою главную квартиру в Дунбартоне, куда вскоре собрались значительные силы, состоявшие главным образом из его единоплеменников и приверженцев. Туда же подоспели Бэйли и Эрри, во главе значительной регулярной армии, и все вместе собирались проникнуть в графство Аргайл и примерно наказать дерзновенного, занявшего его наследственную территорию.

Но в то время как эти две сильные армии спешили соединиться друг с другом, Монтроз ушел из разоренного им Аргайлского графства, потому что прослышал о приближении еще третьей армии, сформированной на севере графом Сифортом. После долгих колебаний Сифорт решил примкнуть к ковенантерам и теперь, с помощью опытных воинов Инвернисского гарнизона, собрал порядочное войско и угрожал Монтрозу со стороны Инверниса.

Очутившись таким образом среди разоренного и враждебного края, со всех сторон теснимый сильнейшими неприятельскими отрядами, Монтроз, по общему мнению, неминуемо должен был погибнуть. Но это были обстоятельства именно такого рода, чтобы пробудить чрезвычайную энергию и предприимчивость в пылкой душе Великого маркиза и подвигнуть его на такие дела, которые восхищали его преданных друзей, а врагов поражали изумлением и ужасом. Словно мановением волшебного жезла, он быстро собрал своих людей, рассеянных по всему краю с целью грабежа, и едва они собрались, как Аргайл и его союзники, правительственные генералы, узнали, что роялисты исчезли из Аргайлшира и углубились на север, в дикие и непроходимые Лохаберские горы.

Догадливые полководцы, противники Монтроза, сообразили, что он вознамерился идти навстречу Сифорту, сразиться с ним и разбить его, прежде чем они смогут подоспеть к нему на выручку. Поэтому и они изменили план кампании. Предоставляя Сифорту разделываться как знает, Эрри и Бэйли опять отделили свои силы от армии Аргайла, и, так как у них под начальством были преимущественно лоулендеры и конница, они пошли вдоль южной стороны Грампианского горного хребта, направляясь к востоку, в графство Ангус, а оттуда намерены были пройти в графство Абердин, наперерез Монтрозу, в случае если бы он попытался проскользнуть в эту сторону.

так как во всяком случае в тылу у него была бы третья армия - Аргайла.

Для этого Аргайл снова повернул на Инверэри, на каждом шагу видя печальные следы ярости, с какой враги опустошали его вотчину и разоряли его сторонников. Хайлендеры обладали многими доблестями и возвышенными качествами, но в числе таковых не было жалости или милосердия по отношению к побежденной стране. Зато вражеское разорение обеспечило Аргайлу значительное усиление войска. До сих пор существует у хайлендеров поговорка, гласящая, что «чей дом сожгли, тот поневоле становится солдатом». А в этих несчастных долинах оказались сотни жителей, лишенных крова и пропитания, так что им только и оставалось вымещать на других то, от чего они сами пострадали, и единственной отрадой, какую они могли ожидать в будущем, была надежда на жестокое мщение.

Таким образом, оказалось, что разорение страны послужило к усилению войск Аргайла, и вскоре у него набралось до трех тысяч человек, отличавшихся и мужеством, и решимостью, под начальством двух джентльменов его клана, никому не уступавших по части воинских доблестей. Оставляя за собой главенство, он призвал командовать своими дружинами сэра Дункана Кэмпбела из Арденвора и другого сэра Дункана Кэмпбела, из Аухенбрека, опытного воина, которого он нарочно для этого отозвал из Ирландии, где в то время воевал этот сэр Дункан Кэмпбел. Хладнокровие самого Аргайла умеряло боевую пылкость обоих его помощников: невзирая на усиление армии, было решено действовать по прежнему плану, то есть осторожно следовать за Монтрозом, куда бы он ни направился, но всячески избегать столкновения с ним и выжидать до тех пор, пока он не завяжет с кем-нибудь сражения с фронта, и тогда напасть на него с тыла.

Примечания

41

лат.).

112

«Тщета человеческих желаний» - поэма Сэмюела Джонсона, опубликованная в 1749 г., стихотворное подражание римскому сатирику Ювеналу.

113

Граф Map - один из главарей якобитского восстания 1715 г., направленного против новой Ганноверской династии и ставившего своей целью возвращение в Англию Стюартов. Сын изгнанного в 1688 г. Иакова II, называемый роялистами Иаковом III, в январе 1716 г. короновался в Сконе как шотландский король Иаков VIII, но вскоре потерпел поражение и бежал на материк.