Вэверлей или Шестьдесят лет тому назад.
Глава LIII. Фергус в роли просителя

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэверлей или Шестьдесят лет тому назад. Глава LIII. Фергус в роли просителя (старая орфография)

ГЛАВА LIII.
Фергус в роли просителя.

Вэверлей чем более и ближе приглядывался ко двору принца, тем менее был им доволен. В нем было столько зачатков интриг и неприятностей, что за глаза хватило бы для двора большого государства; так, говорят, в жолуде находятся все составные части дуба. Каждый человек, выходивший хоть немного из ряда обыкновенных, стремился к своим личным выгодам с рвением, казавшимся нашему герою далеко не соответствующим этим целям. Почти все имели причины быть недовольными; самые законные причины неудовольствия были конечно почтенного барона Брадвардина, который горевал только за общее дело.

-- Нам трудно будет, сказал он однажды утром Вэверлею, смотря издали на замок, - нам трудно будет заслужить осадный венец. Вы знаете, что эти венцы делались из трав, растущих в осажденном месте, а может быть из трапы называемой parietaria. Но, говорю я, мы не получим его осадой эдинбургского замка.

Потом он привел в доказательство своего мнения ученые цитаты, от которых мы считаем своею обязанностью избавить читателя.

Вэверлей, вырвавшись от барона Брадвардина, пошел к Фергусу, согласно обещанию ожидать его возвращения из Голи руда.

-- Завтра, мой друг Вэверлей, сказал ему Фергус накануне, - я должен иметь особую аудиенцию у принца. Не забудьте придти поздравить меня с успехом, в котором я не сомневаюсь.

Вэверлей нашел, в комнате своего друга, прапорщика Макомбпха, который ожидал его возвращения, чтобы дать отчет о состоянии канавы, вырытой поперег крепостной горы и называемой траншеей. Голос вождя вскоре послышался на лестнице; он кричал нетерпеливо и раздраженно:

-- Каллум! Каллум-Бег! - Дьявол!

Фергус вошел в комнату словно бешеный; мало было таких, на которых ярость обрисовывалась столь резкими чертами, как на его лице, и в подобные минуты жилы на лбу у него наливались как будто хотели лопнуть, ноздри раздувались, щеки и глаза горели, а взгляд его был как у помешанного. Эти признаки полусдержанной злобы были тем более страшны, что ясно доказывали гигантския усилия сдержать припадок непреодолимой страсти, и происходили от внутренней ужасной борьбы, судорожно потрясавшей всю его мощную фигуру.

Входя в комнату он снял палаш и бросил его на пол с такой силой, что он полетел на другой конец комнаты.

-- Я не знаю что меня удерживает от торжественной клятвы никогда не обнажать палаша за него, воскликнул он. - Каллум, заряди мои пистолеты и принеси сюда - скорее! скорее!

Каллум, который никогда ничему не удивлялся и ни отчего не терялся, исполнил это приказание с неизменным хладнокровием. Эван Дгу, в котором мысль, что вероятно начальник его был оскорблен, вызвала такую же грозу, ожидал в мрачном молчании, где и на ком сорвет вождь свою злобу.

-- А! это вы, Вэверлей! сказал Фергус, немного успокоившись; - да, помню, я вас просил вчера зайдти поделиться моим торжеством; ну, вы теперь свидетелем моего... ну, скажем разочарования?

eel... Я вижу, Эдуард, вы полагаете, что я сошел с ума. Эван, оставьте нас; только не уходите далеко.

-- Полковник ужасно разстроен, сказала мисис Флокгарт Эвану, встретив его на лестнице; я боюсь, чтобы он не заболел: жилы у него на лбу натянуты как бичевки. Не желает ли он чего нибудь?

-- Он себя лечит от подобных припадков кровопусканием, спокойно ответил Эван.

Когда прапорщик вышел, вождь немного успокоился.

-- Я знаю, Вэверлей, сказал он, - что полковник Талбот научил нас проклинать десять раз в день данное вам слово; - не скрывайте этого! Я сам в настоящую минуту с радостью сделал бы тоже. Представьте себе, что сегодня утром я обратился к принцу с двумя просьбами, и он мне отказал в обепх. Как вам это кажется?

-- Что! Да не все ли равно в чем оне заключались? Я говорю вам, что я их представил, - я, которому он обязан более чем трем другим предводителям, взятым вместе; - я, который вел все дело, и заставил взяться за оружие все кланы Пертского графства, из которых без меня ни один не тронулся бы с места. Мне кажется, я не такой человек, чтобы просить что либо безразсудное, да еслиб я это и сделал, то его долг был сделать для меня исключение. Но вы все узнаете, я теперь немного оправился. Вы помните мой патент на графство? Он выдан уже несколько лет, в вознаграждение заслуг, мною прежде оказанных, и конечно, мое последующее поведение не уменьшило их. Я разумеется придаю этой графской короне также мало важности, как вы и всякий другой философ; к тому же я считаю, что вождь клана Мак-Айвор выше всякого шотландского графа. Но есть причина, по которой я хочу теперь принять этот пррклятый титул. Я узнал случайно, что принц сильно уговаривал старого дурака, барона Брадвардина, лишить наследства своего мужского наследника, племянника в девятнадцатом или в двадцатом колене, который служит в войсках курфирста Гановерского, и закрепить свои владения за вашей хорошенькой знакомой Розою; так как это приказание его короля, который может но своему усмотрению переменять условия феодального лена, то старый барон, кажется, помирился с этой мыслью.

-- А что же будет с его почетною должностью?

-- Ну ее к чорту! Роза вероятно будет обязана снимать туфли у королевы в день её коронования, или будет установлена какая нибудь другая комедия. Что бы там ни было, Роза Брадвардин была всегда для меня приличная партиею, еслиб не эта слабость её отца к наследнику мужского рода; теперь же не существует никаких препятствий, разве только барон захотел бы, чтоб его зять принял фамилию Брардвардин, потому что, вы понимаете, это для меня невозможно; я полагал, что могу обойти это затруднение, приняв титул, на который имею полное право, и этим само собою уничтожится всякое препятствие. Еслиб даже Роза и должна была называться после смерти отца виконтесой Брадвардин, я бы ничего против этого не имел.

-- Я питаю к мис Брадвардин, мой милый друг, всю привязанность, которую я. должен иметь к хозяйке моего будущого дома и матери моих детей. Она прекрасная девушка, весьма не глупая, и принадлежит к одной из самых древних фамилий Нижней Шотландии. Поучившись немного у Флоры и сформировавшись окончательно, она займет видное место в обществе. Что же касается до её отца, то он конечно оригинал, сумасбродный педант; но он так ловко проучил сера Гью-Галаберта, милейшого лэрда Бальмавапля и нескольких других, что никто больше не решится подтрунивать над ним; поэтому мне все равно, что он смешон! Повторяю, я не видел никакого препятствия ж этому браку, - ни малейшого. Я все обдумал.

-- Но спросили ли вы согласие барона или Розы?

-- Зачем? Открыться барону прежде чем я приму титул графа было бы только поводом к возбуждению неприятных преждевременных споров насчет перемены фамилии; тогда как, сделавшись графом Гленакойх, я мог бы ему только предложить соединить наши гербы, т. е. поместить его проклятого медведя и сапожную машинку в отделении щита или же на особом щите, чтобы не портить моего собственного герба. Что же касается до мис Розы, я не вижу какие могут быть с её стороны препятствия, когда я получу согласие от барона.

-- Может быть те же самые, как у вашей сестры в отношении ко мне, хотя вы мне и дали свое согласие.

-- О! мы это легко бы уладили, сказал он. - Вот почему я просил вас придти сегодня, надеясь, что буду иметь нужду в вас как в шафере. - Ну! Я представил принцу свои права; их не оспаривали. Я напомнил обещания, столь часто мне повторявшияся, и предъявил свои документы на графство; они были признаны законными. Я просил принять титул графа как логичное следствие моих прав, и опять должен был выслушать старую сказку о зависти С. и Μ. - Я устранил это препятствие, предложив представить их письменное согласие, которое, могу вас уверить, я добыл бы палашем. Тогда выяснилась настоящая причина, и принц осмелился мне сказать в лицо, что мой графский диплом должен на время остаться под спудом, чтобы не вызвать неудовольствия со стороны подлого лентяя (Тут Фергус назвал своего соперника, вождя того же клана), который столько же имеет право быть вождем клана, сколько я китайским императором, я который под личиною зависти за предпочтение, оказываемое мне принцем, скрывает свое подлое нежелание поднять оружие за него, не смотря на неоднократные обещания. И чтобы не дать причины отговариваться этому низкому лгуну, принц меня просил, как личное для него одолжение, не настаивать в настоящую минуту на просьбе столь справедливой и законной. После этого полагайтесь на принца!

-- Ваше свидание тем и кончилось?

-- Нет. Я решился обнаружить всю его неблагодарность, и с возможным спокойствием, хотя, уверяю вас, я дрожал от злобы, объяснил ему особые причины, побуждавшия меня желать, чтобы его высочество потребовал от меня какого угодно доказательства моей преданности, так как эта жертва, во всякое другое время чистейший вздор, теперь была бы для меня весьма чувствительна. Тут я ему рассказал все.

-- Что же отвечал принц?

меня от большой неприятности, так как он мог уверить меня честным словом принца, что сердце милой Розы не было свободно, и что он обещал содействовать её нежному влечению. А так как, милейший Фергус, прибавил он с самой любезной улыбкой, не может быть более речи о свадьбе, то вы видите, нет более причины торопиться с вашим графским титулом. С этими словами он вышел из комнаты.

-- Что же вы сделали?

-- Я вам скажу что я мог сделать в ту минуту: я мог продать себя дьяволу, или курфирсту, смотря по тому кто дал бы мне лучшее средство отомстить. Однако теперь я снокоен. Я знаю, что он имеет намерение выдать мис Брадвардин за одного из этих каналий, французских или ирландских офицеров; но я буду зорко наблюдать за ними, и тому кто вздумает мне перебить дорогу советую быть на стороже - Bisogna caprirsi, signor {Надо прятаться, синьор.}.

Разговор продолжался еще несколько минут, но он не представлял уже ничего замечательного; потом Вэверлей простился с Фергусом, который, оправившись от припадка бешенства, думал только о мщении, и возвратился домой, не отдавая себе полного отчета в различных чувствах, возбужденных этим разговором в его сердце.