Вэверлей или Шестьдесят лет тому назад.
Глава LII. Интриги в любви

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэверлей или Шестьдесят лет тому назад. Глава LII. Интриги в любви (старая орфография)

ГЛАВА LII.
Интриги в любви.

Отношения полковника Талбота к Вэверлею сделались более дружескими с тех пор, как последний вполне доверился ему, и по необходимости находясь постоянно вместе, Эдуард мог лучше оценить характер полковника. С первого взгляда было что-то резкое в манере Талбота, выражать свое неудовольствие или порицание, хотя не было человека на свете, которого было бы легче убедить; кроме того привычка повелевать придавала ему решительный, грубый тон, не смотря на утонченную вежливость, которую он приобрел, постоянно вращаясь в высших слоях общества. Как тип военного, он отличался от всех дотоле виденных Вэверлеем. Барон Брадвардин был педант в военном мундире; маиор Мельвиль, слишком преданный всем техническим мелочам дисциплины, мог быть хорошим батальонным командиром, но не годился в военачальники. Что же касается до Фергуса, то его воинский дух был настолько скрыт различными планами и политическими интригами, что он скорее походил на мелкого владетельного принца, чем на воина. Но полковник Талбот был в полном смысле английский офицер: он всей душой был предан своему королю и отечеству, не гордился подобно барону своими военными познаниями, или исполнением всех мелочных требований дисциплины как маиор, и не употреблял своих познаний в пользу личных самолюбивых замыслов, как вождь Гленакойха. Надо прибавить, что Талбот был весьма образованный, знающий человек, хотя сильно пропитан английскими предразсудками.

Эдуард мало по малу понял истинный характер полковника в течение тех нескольких недел, которые горцы потеряли в тщетной осаде эдинбургской цитадели. Во все это время у Вэверлея не было никаких занятий, и он искал развлечения в обществе. Он очень желал, чтобы его новый друг познакомился с его старыми приятелями; но после одного или двух визитов, полковник отказался сопровождать Эдуарда. Он даже выразился, что барон был самый несносный педант и формалист, которого он когда либо имел несчастье встретить, а Гленакойх офранцуженный шотландец, соединявший все мелочные достоинства и хитрость воспитывавшей его нации с безпокойным, мстительным и горделивым духом своего родного отечества. - Еслиб дьявол, прибавлял полковник, имел агента, чтобы все повернуть вверх дном в этой несчастной стране, он не нашел бы лучшого исполнителя своей воли, как этого молодца, который одинаково деятелен, увертлив и хитер, и которому слепо повинуется шайка головорезов.

которой она вероятно научилась при карикатурном сен-жерменском дворе. Что же касается до Розы Брадвардин, то по его мнению никто не мог влюбиться в эту бедную девочку без всякого образования, ибо та малая доля воспитания, которую она получила, так же согласовалась с её полом и возрастом, как если бы она явилась в старом мундире своего отца вместо женского платья. Однакоже большая часть упреков полковника объяснялась его дурным расположением духа и предразсудками. Белой кокарды на груди, белой розы в волосах, и слово Мак в начале фамилии было достаточно, чтобы превратить в его глазах ангела в чорта: и действительно, он сам говорил смеясь, что не преклонился бы перед самой Венерой, еслиб она вошла в гостиную под именем мис Мак-Юпитер.

Легко себе представить, что Вэверлей смотрел на этих молодых девушек совсем иными глазами. В течение всей осады замка он бывал у них каждый день, хотя с грустью сознавал, что столько же имел шансов пленить сердце Флоры, сколько армия принца овладеть цитаделью. Флора упорно следовала принятому ею плану и обходилась с ним равнодушно, вежливо, даже не стараясь избегать его. Все её слова, все её взгляды строго согласовались с этой решимостью, и ни грусть Вэверлея, ни неудовольствие, которое Фергус едва сдерживал, не могли заставить ее переменить свое обращение. С другой стороны, Роза Брадвардин все более и более обращала на себя внимание нашего героя. Чем более исчезала застенчивость, тем манеры её становились изящнее; грозные обстоятельства времени, казалось, возбуждали в ней такую возвышенность чувств и выражений, которой он до того не замечал; при этом она не упускала ни одного случая увеличить свои познания и усовершенствовать свой вкус.

Флора Мак-Айвор называла Розу своей ученицей, помогала ей в занятиях и старалась образовать её ум. Тонкий наблюдатель мог бы заметить, что в присутствии Эдуарда она старалась более выказать свою подругу, чем себя. но я прошу читателя заметить, что это великодушие и безкорыстие были тщательно и ловко скрыты, так чтоб удалить всякую мысль о притворстве, и Поведение её было также далеко от обыкновенной уловки хорошенькой женщины, желающей восторжествовать над другою, как дружба Давида и Ионатана от приятельских отношений двух фатов Бонд-Стрита. Дело в том, что хотя результаты её политики были приметны, но повод, заставивший ее так действовать, трудно было подметить. Обе девушки, как хорошия актрисы, превосходно играли свои роли и восхищали всех зрителей, так что нельзя было и подозревать, что Флора намеренно во всем уступала своей подруге и везде старалась выказать её прелесть и достоинства в лучшем свете.

Мис Роза Брадвардин имела для Вэверлея еще одну могучую прелесть, которой редкие могут противустоять: во всем что до него касалось она принимала самое живое участие. Она была слишком молода и неопытна, чтобы предвидеть все последствия подобного постоянного внимания к нему; отец её был слишком занят своими учеными и военными соображениями, чтоб заметить увлечение дочери, а Флора Мак-Айвор не желала ее пугать своими наставлениями, потому что видела в поведении своей подруги самое верное средство возбудить в Вэверлее взаимную любовь.

Дело в том, что в первом же разговоре после их разлуки Роза открыла свое сердце проницательной подруге, хотя сама того не сознавала. С этой минуты Флора не только решила навсегда отклонить предложение Вэверлея, по сильно желала, чтобы его нежная страсть избрала себе другой предмет, именно Розу Брадвардин. Она преследовала эту мысль с большим рвением, не смотря на то, что брат, полушутя, полусерьезно, несколько раз заговаривал о намерении жениться на её подруге: она звала, что Фергус имел особый, континентальный взгляд на женитьбу, и не женился бы на ангеле, еслиб этот союз не упрочивал его связи и не увеличивал его значения и богатства. Странное желание барона передать свои поместья отдаленному родственнику в ущерб своей собственной дочери, для того только чтобы иметь наследника мужеского пола, казалось, было непреодолимым препятствием для Фергуса, который, благодаря этому обстоятельству, не мог серьезно думать о Розе Брадвардин. К тому же голова Фергуса была вечно наполнена интригами и всевозможными проектами; он так часто бросал без всякой видимой причины начатый план, и предавался новому, который неожиданно создавало его воображение, что было весьма трудно предвидеть что он именно предпримет в данном случае.

свое семейное счастье на тихих радостях домашняго очага и взаимной привязанности. Эдуард, не смотря на романический склад ума и юные мечтания о славе и битвах, казался ей, напротив, созданным, чтоб оцепить тихое счастье семейной жизни. Он не старался принимать участие в драматических сценах, происходивших вокруг него. Споры враждовавших предводителей о почестях и личных интересах вызывали в нем скуку и отвращение. Все эти обстоятельства указывали на Эдуарда как на человека, созданного для того, чтобы составить счастье Розы, имевшей столько общого с ним.

Однажды, находясь вдвоем с Розой, Флора указала на эту черту характера Эдуарда.

-- Он слишком умен и образован, отвечала Роза, - чтобы интересоваться такими мелочными ссорами. Какое ему дело, например, что предводитель клана Мак-Индалагерс, который привел с собою только пятьдесят человек, будет назначен полковником или капитаном? Как вы хотите, чтобы мистера Вэверлея серьезно заняло пререкание, возникшее между вашим братом и молодым Коринашианом о том, кому принадлежит почетный пост старшему или младшему из юношей клана?

-- Милая Роза, еслиб мистер Вэверлей был тем героем, которым вы его считаете, он интересовался бы этими делами, не потому что они важны сами по себе, а для того, чтобы примирить буйные головы. Разве вы по заметили, когда Коринашиан возвысил голос, схватясь за саблю, то мистер Вэверлей поднял голову, как будто пробуждаясь от сна, и холодно спросил в чем дело?

-- Да, но смех, возбужденный разсеянностью, гораздо лучше прекратил ссору, чем все что он мог бы сказать.

-- Вы хотите сделать его общим миротворцом всех этих взбалмошных горцев? Прошу извинения, милая Флора, вы знаете, что я говорю не о вашем брате; у него больше смысла, чем у половины остальных горцев; во неужели можно сравнить с Вэверлеем этих гордых, вспыльчивых, жестоких людей, постоянные ссоры которых мы частью сами видим, а частью знаем по рассказам, от каких я каждый день умираю со страха?

-- Боже избави, милая Роза, чтобы я его сравнивала с этими людьми, лишенными всякого образования! Я сожалею только, что с его талантами он не ищет занять в обществе места, на которое имеет полное право и не посвящает их вполне тому благородному делу, которому он служит. Лохиель, П***, М*** и Г***, получили самое прекрасное воспитание, и нельзя оспаривать их таланты? Зачем же он не подражает их полезной деятельности? Я подозреваю, что его рвение охлаждается влиянием гордого флегматичного англичанина, живущого теперь постоянно с ним вместе.

-- Полковника Талбота? - Да, это человек очень неприятный. Он воображает, что во всей Шотландии нет ни одной женщины, достойной подать ему чашку чаю; но мистер Вэверлей такой любезный, такой образованный, такой...

-- Да, для удовольствия сражаться, отвечала Флора. - Я думаю все люди (все, которые достойны этого названия) одинаковы в этом отношении. Вообще бегство требует более храбрости. Сойдясь лицем к лицу, они дерутся по инстинкту, как животные: быки, собаки и пр. и пр.; по Вэверлей неспособен на великое, рискованное предприятие; он никогда не будет тем, чем был его знаменитый предок сор Найджель, а может только прославлять его подвиги в стихах и прозе. Я вам скажу, моя милая, где он будет совершенно на своем месте - в спокойном семейном кругу, среди литературных занятий и роскоши Вэверлей-Онора. Он отделает библиотеку замка в наилучшем готическом вкусе и пополнит ее древними, драгоценными книгами; он будет рисовать планы и пейзажи, писать стихи, воздвигать храмы, копать гроты; - в прекрасные летния ночи он будет останавливаться под колонадой своего портика, и при лунном свете любоваться как бегают в чаще олени, или растянувшись под тенью старых дубов будет читать стихи своей прекрасной супруге - и он будет счастливый человек.

-- А жена его будет счастливейшая женщина, подумала бедная Роза, и вздохнув переменила разговор.