Вэверлей или Шестьдесят лет тому назад.
Глава LI. Политическия интриги

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэверлей или Шестьдесят лет тому назад. Глава LI. Политическия интриги (старая орфография)

ГЛАВА LI.
Политическия интриги.

Нет надобности описывать на этих страницах триумфальный въезд принца в Эдинбург после решительной битвы под Престоном. Впрочем мы можем привести одно обстоятельство, потому что оно выказывает всю высокую душу Флоры Мак-Айвор. В разгуле и смятении этой веселой минуты, горцы, окружавшие принца, несколько раз стреляли из ружей, и одно из них, по нечаянности заряженное пулею, нанесло контузию в висок Флоре, в то время как она, стоя на балконе, махала платком {См. Прил. XXIV. Мис Нэрн.}. Увидав это, Фергус бросился к сестре, и хотя удостоверился, что рана была незначительна, он тем не менее выхватил свой палаш и хотел отомстить тому, чья неосторожность подвергала сестру его такой опасности.

-- Ради Бога! воскликнула Флора, удерживая его за плэд, - не тронь этого бедного человека! Поблагодарим лучше судьбу, что это случилось с Флорой-Мак-Айвор; если бы пуля задела кого-нибудь из вигов, то сказали бы, что выстрел был преднамеренный.

Вэверлей избегнул страха, который он конечно почувствовал бы при виде этого неожиданного происшествия, так как он сопровождал полковника Талбота в Эдинбург.

Они ехали верхом, и чтобы разузнать чувства и мнения друг друга, говорили о самых обыденных, простых предметах.

Когда Вэверлей снова навел разговор на то что более всего его интересовало, а именно на положение своего отца и дяди, полковник Талбот старался успокоить его, особливо узнав похождения Вэверлея, который не стесняясь рассказал ему все.

-- Значит, сказал полковник, - вы, делая этот необдуманный шаг, действовали, как я вижу, не преднамеренно, выражаясь юридическим языком. Вы поступили на службу к этому странствующему итальянскому рыцарю, растаяв от любезностей его самого и его агентов, вербовщиков. Это очень неблагоразумно, конечно, но не так преступно, как я полагал. Однакож в настоящую минуту вы не можете еще покинуть знамена претендента. Это невозможно. Но я не сомневаюсь, что в распрях, которые не могут не возникнуть в этой разнохарактерной массе людей грубых и отчаянных, представится какой нибудь случай, которым вы. будете в состоянии воспользоваться, чтобы благородным образом отретироваться, прежде чем лопнет мыльный пузырь. Когда эта счастливая минута настанет, то я посоветую вам отправиться во Фландрию, в безопасное место, которое я вам укажу, и я надеюсь, что после нескольких месяцев жизни за границею мне удастся испросить для вас помилование у правительства.

-- Я не могу вам позволить, полковник Талбот, горячо возразил Вэверлей, - основывать какие либо планы на моем желании изменить делу, в котором я принял участие, может быть необдуманно, во во всяком случае добровольно и с решительным намерением обратить на себя ответственность за все последствия.

-- Надеюсь, отвечал полковник Талбот смеясь, - что если вы мне запрещаете говорить, то по крайней мере вы предоставите мне свободу мыслить и желать. Но разве вы никогда не разсматривали ваш таинственный пакет?

-- Он в моем багаже; мы его найдем в Эдинбурге.

Они скоро приехали в Эдинбург. Квартира, отведенная Эдуарду, была назначена ему но приказанию самого принца, в красивом доме, где была также комната для полковнике Талбота. Вэверлей поторопился осмотреть свой дорожный мешок. После недолгих розысков, из него вывалился пакет, который он поспешно вскрыл.

На первом конверте была только надпись: Эдуарду Вэверлею. В нем заключалось несколько распечатанных писем. Первые два, вскрытые им, были адресованы на его имя полковником Гардинером.

Одно из них заключало в себе упреки, выраженные весьма мягко и любезно относительно того, что он не последовал советам полковника, по поводу, его поведения в отпуску, и напоминало, что срок его кончится в скором времени. - "Еслиб не это обстоятельство, прибавлял он, то согласно известиям из-за границы, и инструкциям, полученным мною из военного министерства, я был бы принужден приказать вам вернуться. Неудачи, понесенные во Фландрии, заставляют опасаться вторжения неприятеля в наши пределы, а в самом государстве возстания недовольных. Поэтому прошу вас как можно скорее вернуться в полк. Мне весьма неприятно прибавить, что это тем более необходимо, что в эскадроне заметны признаки неповиновения; и я ожидаю только вашего возвращения, чтобы совместно с вами произвести следствие".

уведомлял, что безпорядки в его эскадроне увеличились; что некоторые солдаты даже намекали, будто их капитан поддерживал и поощрял их неповиновение; наконец Гардинер выражал свое сожаление и удивление, что он не исполнил его приказания и не вернулся в полк, напоминал ему, что срок его отпуска кончился, и умолял, в выражениях, свойственных отцу и военному начальнику, исправить свою ошибку немедленным возвращением в полк. Он заканчивал письмо словами: "Чтобы быть вполне уверенным в получении вами этого письма посылаю его с Тимзом, унтер-офицером вашего эскадрона, которому приказано передать его вам лично".

Чтение этих писем наполнило горестью сердце Эдуарда, и он принужден был внутренно раскаяться в упреках, которыми некогда осыпал почтенного полковника Гардинера, имевшого полное основание думать, что письма его достигли своего назначении и Эдуард не желает ему отвечать, а потому он естественно должен был отправит ему свое третье и последнее письмо, полученое в Гленакойхе, но уже слишком поздно. Его исключение из службы, после явного уклонения явиться к своему посту, было прямым и неминуемым следствием, а вовсе не исключительно строгой или несправедливой мерой.

Письмо, которое он вслед затем прочел, было от маиора его полка, предупреждавшого, что в обществе ходили слухи, компрометирующие его честь; говорили, что какой-то мистер Балигопль, или что-то в роде этого, в его присутствии предложил тост оскорбительный для короля, и что он промолчал, хотя оскорбление было так велико, что находившийся при этом джентльмен, преданность которого к правительству сомнительна, горячо вступился. Если этот факт справедлив, то капитан Вэверлей допустил посторонняго человека требовать удовлетворения за оскорбление, которое по своему званию офицера он обязан был принять лично на себя. Маиор в конце письма заявлял, что ни один из товарищей капитана Вэверлея не верит этой скандальной истории, но по их мнению его личная честь и честь всего полка требуют немедленного опровержения этого оскорбительного слуха и т. д.

-- Что вы обо всем этом думаете? сказал полковник Талбот, которому Вэверлей передал письма.

-- Что я об этом думаю? У меня голова идет кругом, есть от чего съума сойти.

Первая записка была адресована на имя мистера В. Руфина Тиза.

"Любезный сер!

"Некоторые из наших молодых солдат не поддаются на ловушку, хотя я и говорил им, что вы мне показали печать молодого сквайра. Но Тимз передаст вам письмо по вашему желанию, и скажет старому Адаму, что он отдал его в собственные руки молодого сквайра, так как все равно его руки или ваши. Ожидаю сигнала. Ура за Высокую Церковь и Сахсфреля {Генри Сахсфрель, доктор богословия был рьяный пастор Высокой Церкви, и в 1710 г. его предали суду за нападки на вигское министерство Годельфина, после чего он пользовался большею популярностью.}, как мой отец поет, убирая хлеб на поле.

"P. S. Скажите сквайру, что вам очень желательно получить от него весточку, так как многие начинают сомневаться, а лейтенант Ботлер на стороже."

-- Я полагаю, сказал полковник Талбот, что Руфин это ваш разбойник Дональд, который перехватывал ваши письма и вел переписку с бедняком Руттоном, как будто действуя по вашему приказанию.

-- Да, это вероятно. Но кто такой Адам?

-- Вероятно бедный Гардинер; это каламбур на его имя {Gardiner по английски садовник, а в Англии садовников иногда в шутку называют Адамами, т. е. возделывающими землю в поте лица.}.

Джон Годжес, один из слуг Вэверлея, который оставался в полку и взят был в плен в сражении при Престоне, теперь явился отыскивая своего господина, чтобы снова вступить к нему на службу. Он рассказал, что спустя несколько времени после отъезда Вэверлея из полка, какой-то разнощик по имени Руфин, Рутьен или Ривапь, известный между солдатами под именем Вили Биль, стал появляться в городе Дувди. Он, казалось, не нуждался в деньгах, продавал товары весьма дешево, всегда был готов угостить своих друзей в таверне, и этим способом успел скоро снискать расположение многих драгун эскадрона Вэверлея, и в особенности вахмистра Гугтона и другого унтер-офицера по прозванию Тимза. Он сообщил им, от имени капитана Вэверлея, план покинуть полк и отправиться к нему в горы, где кланы, как ходили слухи, уже вооружились в большом количестве. Молодые люди, воспитанные в мнениях иаковитов, и знавшие, что сер Эверард, их владелец, всегда был подозреваем в таких мнениях, легко поддались обману. Так как Вэверлей был далеко в горах, то им не показалось подозрительным, что письма его были пересылаемы чрез разнощика, а его всем известная печать служила удостоверением для изустных переговоров, которые было опасно вести письменно. Однакож заговор начал было обнаруживаться вследствие неосторожных и преждевременных разговоров. Вили Виль при первом подозрении исчез и больше не являлся. Когда исключение из службы Вэверлея было объявлено в газете, многие из его эскадрона взбунтовалась, но их окружили и обезоружили остальные солдаты полка. Гугтон и Тимз были приговорены военным судом к разстрелянию; но потом им позволили бросить жребий, и Тимз пал жертвой. Гугтон выказал самое искреннее раскаяние; объяснения и увещевания полковника убедили его, что он действительно совершил великое преступление. Замечательно, что как только несчастный убедился в правоте слов полковника, он ни минуты не сомневался, что подстрекатель заговора Руфин действовал, не имея никаких приказаний от Вэверлея, потому что, говорил он, если это было дело против чести и против Англии, то сквайр не мог быть в нем замешан: оц никогда в жизни не поступал и не думал поступать против чести, подобно серу Эверарду и всем его предкам.

он говорил Талботу.

Читатель давно понял, что Дональд Бин-Лин играл роль подстрекателя в этом случае. Вот в двух словах побуждавшия его причины. Деятельный интригант, он долго служил агентом и шпионом у людей, пользовавшихся доверием принца. Действия его не были известны даже Фергусу Мак-Айвору, под покровительством которого он находился, по которого он боялся и не любил. Благодаря успехам на этом политическом поприще, он надеялся возвыситься и покинуть свое опасное, подверженное случайностям разбойничье ремесло. Чаще всего ему поручалось разведывать о численном составе полков, расположенных гарнизоном в Шотландии, о характере офицеров, и пр. Уже давно он обратил внимание на эскадрон Вэверлея, как могущий легко поддаться соблазну, и он думал даже, что Вэверлей был ревностным приверженцем Стюартов, что подтверждалось по видимому его долгим пребыванием у иаковитского барона Брадвардина. Увидев же нашего героя в своей пещере с одним из людей Гленакойха, Дональд не мог поверить, чтобы это посещение имело единственною целью любопытство, и возимел надежду разыграть роль в какой нибудь важной интриге под руководством этого богатого молодого англичанина. Его не разубедило даже поведение Вэверлея, который не обращал никакого внимания на все его намеки, и приписывал это крайней осторожности; он решился тем или другим способом разыграть роль в драме, участье в которой обещало столько выгод. Поэтому во время сна Эдуарда он украл его печать для того, чтобы показать ее тем из драгун, которые пользовались доверием капитана. Его первое путешествие в Дунди, где был расположен полк, убедило его в неосновательности всех его предположений, но открыло новый путь к интригам. Он знал, что в глазах друзей принца не было выше услуги как привлечение на его сторону части регулярной армии, а потому прибегнул к проискам, уже известным читателю, и которые объясняют все что было непонятного в происшествиях, предшествовавших отъезду Эдуарда из Гленакойха.

По совету полковника Талбота Эдуард отказался принять к себе в услужение молодого человека, рассказ которого бросил новый свет на все эти интриги. По словам Талбота, впутав юношу в безнадежное предприятие, Вэверлей оказал бы ему плохую услугу, и во всяком случае свидетельство этого молодого человека могло бы объяснить обстоятельства, при которых сам Вэверлей принял участие в этом деле. Поэтому Вэверлей написал отцу и дяде о всем что с ним случилось, прося их, в виду настоящих обстоятельств, не отвечать ему, а полковник Талбот дал молодому драгуну письмо на имя капитана одного военного английского корабля, крейсировавшого в заливе, прося перевезти этого молодого человека в Бервик и дать ему пропуск до графства ***. Вместе с этим ему вручили достаточно денег для путешествия и найма рыбацкой лодки, которая должна была перевезти его на корабль. Все это, как впоследствии узнал Вэверлей, было им исполнено с большим успехом.

в припадке ревности, потому что Дженни Джоб танцовала целую ночь с Буллоком, капралом в английской службе.