Квентин Дорвард.
Глава IV. Завтрак

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Квентин Дорвард. Глава IV. Завтрак (старая орфография)

ГЛАВА IV.
ЗАВТРАК.

Еще в первый раз с тех пор, как молодой странник вступил на почву древней Галлии, выпала ему такая удача. Перед ним, как мы заметили в предъидущей главе, стоял по истине великолепный завтрак. Тут был и превосходный перигорский пирог, за которым гастроном пожелал бы жить и умереть, подобно Гомеровым пожирателям лотоса, забывавшим за ним и ближних, и родину, и все общественные обязанности. Высокия стены его, из великолепного теста, подымались как надежные оплоты богатой метрополии, драгоценности которой они должны были защищать. Во вкусном рагу слышалось именно ce petit point de l'ail, что любят гасконцы, но от которого и шотландцы не прочь. Тут же стоял вкусный нежный окорок, некогда составлявший часть благородного вепря соседняго Монришарского леса. Самый изысканный белый хлеб, в форме маленьких круглых хлебцев, boules (название, от которого французские хлебники получили свое имя boulangers) так и манил к себе и, казалось, должен был быть вкусен даже с одной водой. Но на столе стояла не одна вода, а также кожаная фляжка, вмещавшая около кварты лучшого vin de Beaulne. Такое множество превосходных вещей могло возбудить аппетит полумертвого. Что же должен был ощущать молодой человек, не достигший еще двадцатилетняго возраста и который, надо признаться, впродолжении двух последних дней ел очень мало, питаясь изредка попадавшимися ему полуспелыми плодами и небольшим количеством ячменного хлеба? Он принялся за вкусное рагу и блюдо живо опустело. Напал на могучий пирог, сразу добрался до самого основания и, орошая по временам свои громадные порции стаканами вина, снова и снова принимался за дело к удивлению хозяина и удовольствию мэтр-Пьера.

Последний был в восторге от аппетита молодого шотландца, чувствуя вероятно, что ему совершенно неожиданно привелось сделать более доброе дело, чем он вначале предполагал; заметив наконец, что деятельность юноши начинает ослабевать, старик велел принести варенья, сливочных пирожков и разных других лакомств, чтобы возбудить в нем желание продолжать свой завтрак. Лице старика приняло веселое, добродушное выражение, весьма не сходное с обычным характером его резкой, насмешливой и строгой физиономии. Старики всегда сочувствуют радостям и успехам молодежи, если только ум их не помрачен скрытой завистью и нелепым соревнованием.

Занятый таким приятным образом, Квентин не мог не заметить, что физиономия его знакомца, казавшаяся ему сначала непривлекательною, много выигрывала, когда на нее смотрели под влиянием vin de Beaulne. Он почти ласково упрекнул мэтр-Пьера за то, что он только смеется над его аппетитом, не прикасаясь ни к чему сам.

-- Я говею, отвечал этот, - и до самого полдня не могу есть ничего, кроме кой каких плодов и стакана воды. Скажите той даме, прибавил он, обращаясь к трактирщику, - чтобы она принесла мне их сюда.

-- Что? продолжал мэтр-Пьер, когда трактирщик оставил комнату - сдержал я свое слово на счет завтрака?

-- Глен - что? остановил его мэтр-Пьер. - Чертей, что-ли, вы хотите заклинать такими длиннохвостыми словами?

-- Глен-гулакин, мой любезный господин, отвечал Квентин весело. - Это название нашей отчизны и значит долина мошек. Но вы купили право смеяться, если вам угодно.

-- Я вовсе не желал оскорбить тебя, заметил старик, - я только хотел сказать, коли завтрак этот тебе нравится, что шотландские стрелки завтракают так каждый день, если не лучше еще.

-- Что тут удивительного, отвечал Дорвард. - Если они по целым ночам сидят запертыми в этих ласточкиных гнездах, то к утру у них должен пробуждаться страшный аппетит.

-- И они имеют полную возможность удовлетворять его. Не то, что бургундцы, которым приходится выбирать между голой спиной и пустым желудком - они одеваются, как князья и едят, как аббаты.

-- И блого им, сказал Дорвард.

-- Почему же ты не хочешь вступить в их ряды, молодой человек? Дядя твой, смею сказать, мог бы поместить тебя при первой открывшейся ваканции, да и я сам, говоря по секрету, имею кой-какие связи и мог бы быть тебе полезен. Ты, я думаю, также хорошо ездишь верхом, как стреляешь?

-- Дорварды не уступят в этом ни одному наезднику, который когда либо вставлял кованый башмак в стремя. Но я не знаю, следует ли мне принимать ваше предложение? Пища и одежда - вещи конечно необходимые, но в моем положении люди также думают о чести, повышении и воинских подвигах. А ваш король Людовик, дай ему Бог здоровья за то, что он друг и союзник Шотландии, постоянно живет в этом замке или переезжает из одного укрепления в другое и переговорами, а не битвами, берет города и провинции. Я же разделяю мнение Дугласов, которые всегда держались поля, потому что песнь жаворонка любили больше, чем писк мышей.

-- Молодой человек, не суди опрометчиво о поступках государей. Людовик щадит кровь своих подданных и не жалеет своей собственной. Он показал свою храбрость при Монлери.

-- Да, но тому уж есть лет двенадцать, а может и больше, сказал юноша. - Я бы хотел следовать за государем, честь которого всегда также ясна, как его щит; за государем, который всегда был бы впереди, в самом пылу сражения.

-- Зачем же ты в таком случае не остался в Брюсселе у герцога бургундского? Он каждый день доставлял бы тебе удобные случаи ломать кости, а за неимением таких скорее изломал бы тебе их сам, особенно узнав о том, что ты побил его лесника.

-- Правда, отвечал Квентин, - несчастный случай запер для меня эту дверь.

-- Так разве мало других молодцов, которые чорта не боятся? безразсудные головорезы могут всегда найти у них дело. Что ты думаешь, например, об Гильоме де-ла-Марк?

-- Как! служить Гильому-длинной-бороде, этому дикому арденскому кабану, предводителю грабителей и убийц; разбойнику, который готов убить человека за тем, чтобы взять его плащ; который режет пилигримов и священников, как будто бы то были рыцари и воины. Такого пятна ничто не смылобы с герба моих предков.

-- Ну, моя горячая голова, почему же тебе не отправиться к молодому герцогу гельдернскому, если считаешь кабана слишком безцеремонным?

-- Лучше отправиться к чорту! Между нами будь сказано, земля уж не может держать его, а ад давно готов принять. Говорят, он держит в тюрьме своего отца и даже дерзнул бить его. Верители вы этому?

Наивный ужас, с которым шотландец говорил о сыновней неблагодарности, по видимому, сконфузил старика. - Ты знаешь молодой человек, сказал он, - как слабы узы крови между знатными. Но преодолев смущение, весело прибавил. - К тому же, если герцог и решился ударить своего отца, то я ручаюсь тебе, что во время его молодости отец бил его не один раз: они только свели старые счеты.

-- Странно, как можете вы так легко судить, возразил Квентин краснея от негодования. - В ваши лета следовало бы выбирать для шуток иные, предметы. Если старый герцог и бил своего сына в детстве, то он бил его слишком мало. Лучше бы ему умереть под розгой, чем жить к стыду христианского мира, крестившого такое чудовище.

-- Разбирая так характеры всех государей и полководцев, такому мудрецу трудно будет выбрать себе достойного предводителя и лучше, думаю я, сделаться предводителем самому.

-- Вы смеетесь надо мной, мэтр-Пьер, весело сказал юноша, - и, может быть, вы правы; но вы забыли еще одного мужественного предводителя, который командует храбрым войском, где можно служить с честью.

-- Я не могу понять, о ком ты говоришь.

этих государей, заставляет их бояться себя.

-- А все таки, я не понимаю о ком ты говоришь, сказал задумчиво мэтр-Пьер.

-- О ком же, если не о благородном Людовике люксембургском, графе Сен-Поль, великом коннетабле Франции? С своей маленькой храброй армией, он держит голову не ниже короля Людовика и герцога Карла. Он стоит между ними, как мальчик на середине доски, тогда как товарищи его подпрыгивают на концах её.

-- За то падение этого мальчика опаснее падения двух других, сказал мэтр-Пьер. - Ты, молодой друг мой, считающий грабеж таким преступлением, разве не знаешь, что хитрый граф Сен-Поль первый подал пример жечь, в военное время, деревни? До постыдных опустошений, совершенных им, обе стороны обыкновенно щадили неукрепленные и неоказывавшие, сопротивления города и деревни.

-- По чести, если это правда, то я начну скоро думать, что все эти важные люди на один покрой, и что выбирать между ними тоже, что выбирать дерево, на котором быть повешенным. Но этот Сен-Поль, этот коннетабль, съумел овладеть городом, который носит название моего покровителя, святого Квентина (тут молодой человек перекрестился) и, живи я там, мой патрон верно позаботился-бы обо мне. У него меньше хлопот, чем у других святых, потому что имя его носят очень немногие. Но он кажется совсем покинул бедного Квентина Дорварда, своего духовного сына. Он допускает его один день бродить без пищи, а на следующий предоставляет попечению святого Юлиана и случайному гостеприимству чужестранца, купленному ценою купанья в прославленной реке Шере, или в одном из его притоков.

-- Не богохульствуй, юный друг мой, заметил мэтр-Пьер, - святой Юлиан верный покровитель странников, а святой Квентин сделал, может быть, для тебя гораздо больше, чем ты предполагаешь.

Пока он говорил это, дверь отворилась и в комнату вошла молодая девушка лет шестнадцати, а может быть и более, с подносом в руках, покрытым камчатною скатертью. На нем стояло небольшое блюдечко сушеных слив, которыми всегда славился Тур, и кубок, украшенный богатой резьбой, работы мастеров этого города, изделия которого не уступали другим городам Франции и даже самой столице. Форма его была так изящна, что Дорварду не пришло в голову внимательнее посмотреть на самый метал, - было ли то действительно серебро или, как его стакан, отлично выполированное олово, походившее на метал, более драгоценный.

Но державшая поднос молодая девушка привлекла внимание Дорварда гораздо более всех стоявших на нем предметов. Он тотчас заметил множество черных кос, по обычаю девушек его родины ничем не украшенных, за исключением легкого веночка из плюща. Правильные черты её лица, темные глаза и грустное выражение напоминали Мельпомену. Но легкий румянец щек и некоторые оттенки в выражении глаз и губ, как бы говорили, что веселость не совершенно чужда этому выразительному личику, хотя и не составляет его обычной принадлежности. Квентину казалось даже, что он заметил следы тяжелых обстоятельств, сделавших это молодое прекрасное лице серьезным не по летам; а так как воображение молодости обыкновенно скоро на заключения при самых ничтожных данных, то из следующого разговора он тотчас заключил, что судьба этого прекрасного видения покрыта тайной и мраком.

-- Что это значит Жакелина, сказал мэтр-Пьер, едва она вошла в компоту, - разве я не говорил, чтобы сама Перетта подавила мне все, что я требую? Basques-Dieu! уж не считает ли она себя слишком знатной для того, чтобы прислуживать мне?

-- Моя родственница нездорова, отвечала Жакелина поспешно и робко, - она нездорова и не выходит из комнаты.

-- Я надеюсь, что она там одна по крайней мере, выразительно сказал мэтр-Пьер. - Я старый воробей и меня не проведешь мнимой болезнью.

При этих словах, Жакелина побледнела и задрожала. Надо признаться, что голос и взгляд его, резкий, насмешливый и неприятный во всякое время, становился особенно суров и страшен в минуту гнева и подозрительности.

Рыцарская любезность молодого горца тотчас проснулась. Поспешно подошел он к девушке и принял из её рук поднос, который она машинально передала ему, следя в тоже время испуганным и робким взором за выражением лица разгневанного старика. Нельзя было противостоять выражению этих томных, умоляющих взоров и мэтр-Пьер продолжал не только с меньшим негодованием, но даже со всей мягкостью, к которой он был способен: - Я не обвиняю тебя Жакелина, ты еще слишком молода, чтобы быть тем, чем ты, грустно подумать, непременно будешь со временем - коварной и лживой, как вся остальная часть твоего легкомысленного пола. Нет человека, достигшого до совершенных лет, который не имел бы случая узнать вас всех {Презрение, с которым Людовик относился в умственным и нравственным качествам прекрасного пола, составляло одну, и далеко не лучшую, из особенностей его характера.}. И вот этот шотландский кавалер скажет тебе тоже самое.

Как бы повинуясь старику, девушка быстро взглянула на молодого человека, но этот минутный взор показался ему трогательным воззванием к его помощи и сочувствии. С быстротою юношеских чувств и романтическим уважением к женщине, - внушенным воспитанием, он поспешно отвечал, что готов бросить перчатку всякому, будь он с ним одних лет и звания, кто осмелился бы утверждать, что такая прекрасная наружность может скрывать дурное сердце.

Лице девушки покрылось смертной бледностью. Она бросила испуганный взгляд на старика, в котором выходка молодого человека возбудила скорей улыбку презрения, чем одобрения. Квентин, вторая мысль которого обыкновенно исправляла первую, хотя и слишком поздно, вспыхнул в свою очередь, почувствовав, что слова его в присутствии пожилого и мирного гражданина могут быть приняты за пустое хвастовство и решился перенести навлеченную на себя насмешку, как справедливое и вполне заслуженное наказание. Краснея, подал он кубок и поднос старику, стараясь улыбкой прикрыть свое замешательство.

-- Ты глупый мальчик, возразил мэтр-Пьер, - и женщин знаешь также мало, как государей, сердца которых Господь, прибавил он набожно, - хранит в своей деснице.

-- А кто же хранит сердца женщин? спросил шотландец, решаясь, по возможности, не поддаваться превосходству этого необыкновенного человека, небрежное и высокомерное обхождение которого несколько оскорбляло его.

-- Об этом, я думаю, следует спросить кого нибудь другого, отвечал мэтр-Пьер совершенно спокойно.

Озадаченный таким возражением, Квентин Дорвард все-таки не потерялся. "Уж конечно", думал он про себя, "не в благодарность за какой нибудь завтрак, как бы не был он сытен и хорош, оказываю я такое почтение этому турскому мещанину. Покормкой привязывают собак да соколов, а дружбу и расположение человека можно приобрести только лаской и добротой. Но он необыкновенный человек. - А это чудное видение, которое, скоро исчезнет.... конечно она не здешняго поля ягода. У нея нет ничего общого с этим богатым торгашем, хотя но видимому он и имеет на нее какое-то влияние, как вообще на все, что судьба случайно забросит в его узенькую сферу. Удивительно, какую важность эти фламандцы и французы придают богатству! гораздо более, чем оно заслуживает. Пожалуй этот старый купец отнесет к своим деньгам уважение, которое я оказываю его летам. Я, кровный шотландский дворянин, родовой рыцарь, а он - турский торгаш"!

Такия мысли быстро пробегали в голове молодого человека. Между тем мэтр-Пьер обратился к девушке и сказал, улыбаясь и гладя ее по голове, с которой спускались длинные косы: - Ступай Жакелина, этот молодой человек прислужит мне. Я скажу твоей легкомысленной родственнице, что она дурно делает, выставляя тебя на показ без всякой надобности.

-- Pasques-dieu! перебил ее купец быстро, но не сурово, - что ты, хочешь поспорить со мной или посмотреть на этого молодца? Ступай. Он дворянин и мне довольно его услуг.

Жакелина исчезла и быстрый уход её так занял молодого человека, что совершенно прервал нить его прежних размышлений. Он машинально повиновался, когда мэтр-Пьер, располагаясь небрежно в большом, покойном кресле, сказал ему тоном человека, привыкшого повелевать, чтоб он поставил поднос возле него.

Темные глаза купца едва виднелись из-под черных нахмуренных бровей, сверкая по временам живым и быстрым огнем. Так заходящее солнце бросает иногда сквозь черную тучу свой одинокий, мгновенный луч.

-- Прекрасное созданье, промолвил он наконец, подымая голову и смотря пристально в глаза Квентину, - славная девушка! слишком хороша для того, чтобы быть служанкой в гостиннице! Могла бы украсить стол честного гражданина, но все это - дурного воспитания, низкого происхождения!

Случайно брошенное слово иногда мгновенно разрушает прекрасный воздушный замок, за что мечтатель редко бывает благодарен, хотя бы слово это было сказано совершенно неумышленно. Слова старика огорчили юношу. Сам не зная почему, он готов был сердиться на него за сообщенное известие, хотя самые занятия прекрасной девушки ясно говорили об её положении. Она служанка в гостиннице, ни больше, ни меньше; даже конечно старшая служанка; быть может - племянница хозяина или что нибудь в этом роде, но все-таки служанка, обязанная согласоваться с настроением посетителей и в особенности мэтр-Пьера, который разумеется, довольно капризен и так богат, что может заставить исполнять свои прихоти.

Тут снова вернулась к нему неотступная мысль дать почувствовать старому господину равнину их относительного положения и напомнить ему, что он, не смотря на все свое богатство, все таки не ровня Дорварду из Глен-гулакина. Но всякий раз, как он с этим намерением смотрел в лице мэтр-Пьера, он читал на нем, не смотря на опущенные глаза, сморщенные черты и бедное платье, нечто такое, что не допускало его выказать свое предполагаемое преимущество. Напротив того, чем чаще и пристальнее вглядывался он, тем сильнее становилось его желание узнать кто и что такое этот человек. Он представлял его себе синдиком Тура или, покрайней мере, одним из главных сановников, человеком, который, так или иначе, привык требовать уважения и пользоваться им.

Между тем купец снова погрузился в думу и прервал свои размышления только для того, чтобы набожно перекреститься и съесть несколько сухих плодов и кусок сухаря.

Потом он сделал молодому человеку знак, чтобы он передал ему кубок и, когда тот подавал, спросил его: - вы говорите, что вы дворянин?

-- Без сомнения, отвечал шотландец, - если для этого достаточно пятнадцати поколений, как я уже вам говорил. Но не стесняйтесь, мэтр-Пьер, мне всегда внушали, что младшие должны служить старшим.

-- Хорошее правило, заметил купец, принимая свой серебряный кубок и наполняя его водой из кувшина, сделанного по видимому из того же металла, и ни мало не смущаясь намеком на неравенство их положения, как было ожидал молодой человек.

-- Чорт возьми спокойствие и непринужденность этого старого мещанина, сказал Дорвард про себя, - он также безцеремонно пользуется услугами благородного шотландца, как бы я мог только принимать их от какого нибудь поденщика из Глен-или.

Между тем, допив воду, купец сказал ему: - судя по усердию, с которым ты уничтожаешь vin de Beaulne, я думаю, ты бы не очень-то охотно выпил со мной этой водицы. Но у меня есть эликсир, который и простую воду обращает в самое дорогое вино.

Говоря это, он вынул большой кошелек, сделанный из кожи морской выдры и насыпал мелкой серебряной монеты больше, чем до половины в свой стакан, который впрочем был не из больших.

-- Ты должен быть признательнее своим патронам, святому Квентину и Юлиану. Я советовал бы тебе раздать милостыню во имя их. Оставайся здесь до прихода твоего родственника, который сменится с дежурства сегодня вечером. У меня есть дело в замке, и я скажу ему, что ты его ждешь.

Квентин Дорвард хотел было возразить и отказаться от богатого подарка своего нового друга, но мэтр-Пьер нахмурил свои густые брови, и с достоинством выпрямляя сгорбленный стан, сказал повелительно: - без возражений, молодой человек! делай, что тебе велят.

С этими словами, он вышел из комнаты, сделав Квентину знак, чтобы он не следовал за ним. Изумленный шотландец терялся в догадках, не зная, что и думать. Первое, самое естественное, хотя может быть не самое благородное, побуждение заставило его заглянуть в стакан, больше, чем до половины наполненный серебряными монетами. Тут было их несколько десятков, а молодому человеку в течении всей его жизни едва ли случалось располагать и двадцатью. Но сообразно ли будет с его дворянским достоинством взять деньги от этого богатого плебея? Вопрос был затруднителен. Хотя ему и удалось запастись хорошим завтраком, но запас все-таки был слишком мал, чтобы можно было вернуться с ним в Дижон, в том случае, если бы Квентин решился встретить гнев герцога бургундского и поступить к нему на службу; или, наконец, чтоб пробраться в Сен-Квентин с целью остаться в войске коннетабля Сен-Поля, - так как он решился предложить свои услуги если не королю Франций, то одному из этих государей. Дорвард принял, может быть самое благоразумное при таких обстоятельствах решение: - руководиться советом дяди. Он спрятал деньги в бархатную сумку и позвал хозяина, чтобы возвратить ему серебряный кубок, и в тоже время разспросить его о щедром и властолюбивом купце.

Хозяин немедленно явился и был, если не собщительнее, то по крайней мере, разговорчивее прежнего. Он решительно отказался от серебряного кубка: кубок по словам его принадлежал мэтр-Пьеру и этот последний подарил его своему гостю.

У него, правда, было четыре серебряных кубка, доставшихся ему от, блаженной памяти, покойной его бабушки, но все они, по его мнению, были также похожи на прекрасный кубок, который держал в руках его гость, как репа - на персик. Это быль один из известных турских кубков работы Мартына Доминика, художника, который мог бы поспорить с целым Парижем.

-- Кто мэтр-Пьер? переспросил последний медленно, как бы процеживая слова сквозь зубы.

-- Что касается до звания мэтр-Пьера, любезный господин, вам бы следовало спросить об этом его самого; а тот, что заказывал завтрак - Боже избави нас от близкого с ним знакомства.

-- Тут есть какая то тайна, заметил шотландец. - Мэтр-Пьер сказал мне, что он купец.

-- Если он сказал вам это, то значит, он действительно купец, отвечал хозяин.

-- Чем же он торгует?

деревьев? Это он велел насадить их, чтобы разводить шелковичных червей.

-- А эта девушка, приходившая мода с подносом - кто она, мой друг?

-- Моя жилица, сударь. Она, и с нею какая то пожилая дама, что-то в роде тетки или вообще родственницы, занимают здесь комнаты, отвечал трактирщик.

-- Разве вы заставляете ваших посетителей прислуживать друг другу? спросил Дорвард, - я заметил, что мэтр-Пьер ничего не хотел брать из ваших рук или из рук вашей прислуги.

-- Богатым людям можно иметь свои фантазии, потому что они в состоянии платить за них, отвечал хозяин, - и это не в первый раз мэтр-Пьер съумел заставить господ служить себе.

-- Конечно, отвечал трактирщик, - на сколько угодно.

-- А могу я, спросил далее молодой человек, - засвидетельствовать мое почтение дамам, с которыми буду жить под одной кровлей?

-- Не могу вам ничего сказать, отвечал трактирщик, - дамы эти никуда не выходят и никого не принимают к себе.

-- Исключая мэтр-Пьера конечно? сносил Дорвард.

Молодой человек имел очень высокое понятие о своем достоинстве, не смотря на недостаточность средств, чтобы поддержать его, и, хотя ответ хозяина несколько оскорбил его, он, тем не менее, решился воспользоваться общепринятым в то время обычаем. - Отнесите дамам бутылку cernât с моим глубоким почтением, сказал он, - и скажите, что Квентин Дорвард, из рода Глен-гулакин, благородный шотландский кавалер и их сосед в настоящее время, просит позволения явиться к ним, чтобы лично засвидетельствовать свое уважение.

Посланный вышел, по возвратился почти тотчас же с благодарностью дам, которые отказывались от предлагаемого напитка и поручали передать шотландскому кавалеру свое сожаление о том, что, живя очень уединенно, оке не могут принять его посещения.

vernât, которое хозяин поставил на стол. - Клянусь обедней, сказал он про себя, - удивительная страна! купцы, мещане держат себя как господа, сорят деньгами как дворяне, а молодые, путешествующия девчонки живя в харчевне, важничают точно какие нибудь переодетые принцессы! Но я увижу еще раз эту чернобровую красавицу, или уж это будет ни на что не похоже! - Приняв такое благоразумное, решение, молодой человек попросил отвести его в назначенную для него комнату.

Хозяин тотчас повел его вверх, по витой лестнице, и они пришли в длинную галлерею со множеством дверей, напоминавших монашеския кельи. Сходство это неприятно поразило нашего героя, напомнив ему прошлую его жизнь в скучных монастырских стенах. Они остановились в самом конце галлереи перед запертой дверью. Выбрав ключ из большой связки, висевшей на поясе, хозяин отпер дверь и указал своему гостю комнату, занимавшую внутренность башенки. Комната была не велика; но, чистенькая и уединенная, с занавесками у кровати и хорошей мебелью, какая не часто встречается в гостинницах, она показалась молодому человеку настоящим дворцем.

-- Надеюсь, любезный господин, что комната понравится вам, сказал хозяин, - я, с своей стороны, считаю своей обязанностью услуживать всем друзьям мэтр-Пьера.

Сказав это, он подошел к окну. Башенка, которую он занимал, значительно выдавалась вперед и сквозь маленькое окно не только виднелся хорошенький, довольно обширный сад, принадлежавший харчевне, но вид открывался также и на веселенькую рощицу тутовых дерев, позади сада, насаженную мэтр-Пьером для разведения шелковичных червей. Кроме того, Квентин увидал, что башенка его стояла прямо против другой такой же и маленькое окно его смотрело в другое, такое же маленькое. Человеку, двадцатью годами старше нашего героя трудно было бы определить, почему это окно заняло его более, чем красивый садик и даже больше, чем тутовая рощица. Увы, глаза сорок лет смотревшие на свет божий, уже равнодушно останавливаются на окнах маленьких башенок, хотя бы они и были полуоткрыты для освежения воздуха, а шторы полуопущены для защиты от ярких лучей солнца, а может быть и от любопытного взгляда, - равнодушно глядят они даже и в том случае, когда у окна виднеется лютня, полузакрытая легкой вуалью из светло-зеленого газа. Но в счастливые лета нашего героя такия случайности, как назвал бы их художник, служат достаточным основанием для тысячи воздушных видений и таинственных заключений, вспоминая которые, зрелый человек вздыхает улыбаясь и, улыбаясь, снова вздыхает.

Молодой человек, как мы легко можем предположить, желал узнать что нибудь поподробнее о своей прекрасной соседке, владетельнице вуали и лютни; он желал узнать, не ее ли он видел за скромным занятием служанки, но, хорошо зная правила птицеловства, не высунулся из окна, а спрятавшись осторожно выглядывал из-за ставни. В награду за такую осторожность, он имел удовольствие видеть белую, пухленькую, прекрасную ручку, снимашую со стены лютню; уши его, вслед за глазами, получили свою долю награды. Обитательница башенки, дева вуали и лютни, пела именно одну из тех песен, которые мы привыкли воображать в устах благородных дам средневекового периода, когда рыцари и трубадуры слушали их и млели. Не отличаясь особенным смыслом, остротой или фантазией, слова не отвлекали внимания от музыки, а безыскусственность последней не отнимала значения у слов. Музыка казалась созданною для слов, а слова для музыки - порознь они одинаково теряли свое достоинство. Не следовало бы может быть передавать эти строки, не назначенные для чтения, но такия отрывки старинной поэзии производят на нас всегда какое-то обаятельное впечатление. Хотя мелодия их навсегда утрачена - разве Бишоп случайно отыщет потерянные звуки или жаворонок научит мисс Стефенс напевать их - мы все-таки передадим стихи во всей их безыскусственной простоте, рискуя навлечь подозрение в недостатке вкуса как на себя, так и на прекрасную музыкантшу.

Каково бы ни было мнение читателя об этой простой песне, но, в соединении с мягким и нежным голосом, неподражаемые гармонические звуки которого сливались с тихим ветерком, приносившим в окно благоухание сада, песня произвела на молодого человека сильное впечатление; а неясно видимый образ певицы, остававшейся в тени, придавал всему что-то таинственно обаятельное.

При конце второго куплета, Дорвард, желавший поближе разглядеть певицу, сделал неосторожное движение, открывшее его убежище. Пение тотчас прекратилось. Окно захлопнулось, темный занавес опустился, прекратив таким образом наблюдения нескромного соседа.

Такия последствия его собственной неосторожности оскорбили и удивили молодого человека, но он однако утешал себя надеждою, что прекрасная владетельница лютни не решится совершенно оставить инструмент, которым так хорошо владеет и не захочет отказать себе в наслаждении дышать свежим воздухом и сидеть у открытого окна, единственно из жестокого желания лишить других возможности наслаждаться чудными звуками её голоса. К этим утешительным размышлениям примешивалась, может быть, некоторая доля личного тщеславия. Если, как он остроумно заключал, в одной башне обитала темно-кудрая красавица, то в другой жил - не мог же он не знать этого - молодой, красивый, смелый и пылкий кавалер; а романы, эти опытные наставники юношества, внушили ему, что красавицы, не смотря на свою робость и скромность, очень любопытны и не редко интересуются делами своих соседей.