Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XXIV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XXIV (старая орфография)

ГЛАВА XXIV.

Нынешние фермеры Южной Шотландии ведут жизнь гораздо утонченнее, чем их предки, и описываемые мною обычаи уже вовсе исчезли, или значительно изменились. Не утратив сельской простоты нравов, они усвоили себе знания, неведомые предшествовавшему поколению; они улучшили не только способ обработывания земли, но и удобства жизни. Домы их гораздо более уютны, нравы и обычаи походят на жизнь остального образованного мира, и лучшая роскошь - просвещение сильно распространилось в их горах в последнее тридцатилетие. Пьянство, главнейший их порок в старые годы, почти вовсе уничтожено, и гостеприимство, не утратив своего радушия, стало гораздо утонченнее и не выходит из границ благоразумия.

-- Ну, что ты бесишься, жена! воскликнул Данди Динмонт, нежно освобождаясь из объятий супруги и глядя на нее с любовью. - Отвяжись, Эли! разве ты не видишь гостя?

-- Право, я так обрадовалась увидя мужа... начала извиняться Эли. - Но, Боже мой! что это с вами?

Они были в это время уже в маленькой гостиной, и на одежде обоих она увидала пятна крови, струившейся из раны Динмонта.

-- Ты опять, Данди, подрался с каким-нибудь бьюкасльским барышником! Женатый человек, отец семейства должен больше дорожить своею жизнью.

Слезы выступили у нея на глазах.

-- Нет! Нет! сказал Динмонт, целуя ее с чувством, но без церемонии. Это пустяки! Вот он разскажет тебе: только что я простился с Лури Лотером, у которого выпил чарки две, и выехал в степь, как два мошенника незаметно выскочили из-за кустов, свалили и побили меня, так что я не успел даже поподчивать их кнутом. Еслиб вот он не подоспел на помощь, я получил бы более ударов, чем желал, и потерял бы более денег, чем можно потерять в моем положении. Поблагодари же гостя хорошенько.

С этими словами Динмонт вынул из кармана толстый засаленный кожаный бумажник и отдал его на сохранение хозяйке.

-- Да наградит его Господь Бог! Но нам чем благодарить его? Принять и угостить его? - Но в этом мы не отказываем и последнему бедняку; разве поблагодарить иначе, сказала она, глядя на бумажник.

Браун понял её намек и вполне оценил смесь простоты и великодушной благодарности, выраженных так прямо, но вместе с тем так деликатно. Он знал, что его простая одежда, теперь еще порванная и в крови, могла сделать его предметом сожаления, или даже милосердия. Потому он поспешно объявил, что его зовут Брауном, что он капитан к** ского кавалерийского полка, путешествует для собственного удовольствия, и идет пешком потому что так путешествовать веселее и дешевле. Вслед затем он попросил хозяйку осмотреть раны своего мужа, чего Динмонт ему не позволил. Мисис Динмонт чаще случалось видеть раны на голове своей и супруга, чем быть в присутствии драгунского капитана, и она прежде всего взглянула на грязную скатерть и на минуту задумалась об ужине, а уже потом попросила мужа сесть.

-- Ты вечно впутаешь в историю и себя и других! прибавила она, ударяя его по плечу.

Сделав два-три прыжка на зло жене, Динмонт решился наконец сесть и предоставил в её распоряжение свою круглую, черную, косматую голову. К удивлению Брауна фермерша выказала некоторое искуство в хирургии, а раны были такого свойства, что по мнению Брауна над ними непременно задумался бы даже полковой хирург. Добрая женщина отрезала слипшиеся от крови волосы, мешавшие ей, положила на рану намазанный на полотно пластырь, слывший в околотке за несомненное средство (ярмарочные драки часто доставляли случай испытывать его целебные свойства), привязала его бандажем, и не смотря на сопротивление пациента надела сверх всего этого ночной колпак. Потом она примочила водкой плечи и лоб, посиневшие от ушибов, чего впрочем больной не позволил сделать прежде чем лекарство не заплатило порядочной дани его глотке. После этого мисис Динмонт просто и добродушно предложила свои услуги Брауну.

Он отвечал, что ему нужно только умыться.

Это объяснило шум и писк за дверью, удивлявшие несколько Брауна, тем более что хозяйка, услыхав тревогу тотчас заперла дверь на задвижку. Но едва отворила она дверь, чтоб достать рукомойник и полотенце (ей в голову не приходило попросить Брауна в другую комнату), как целая ватага белоголовых карликов ворвалась в комнату, - кто из конюшни, куда сбегал повидаться с Думплем и поподчивать его хлебом; кто из кухни, где слушал сказки старухи Эльспет, а меньшие почти нагишом повыскакали из постели, и все рвались взглянуть на отца и узнать что он им привез с ярмарки. Наш рыцарь проломанной головы перецеловал их всех поочереди, и начал раздавать свистки, дудки и пряники; наконец, когда шум и крики радости сделались невыносимы, он заметил гостю:

-- Это жена виновата, капитан, она позволяет им делать что хотят.

-- Я! воскликнула Эли, входя с водою и полотенцем. - Чем же я виновата? Что мне с ними делать?

Динмонт принялся за них сам. Путем просьб, угроз и толчков он очистил комнату от этого нашествия и оставил только двух старших, сына и дочь, "которые могли", по его словам, "вести себя прилично". На том же основании были выгнаны, хотя с меньшею церемониею, все собаки, исключая почтенных патриархов, старого Перчика и старую Горчичку, которые благодаря частым наказаниям и своей старости выказали пасивное гостеприимство; поворчав только немного на Васпа, спрятавшагося под стул своего господина, собаки дозволили ему разделить с ними нестриженную баранью шкуру, заменявшую в хижине ковер.

говядины, яйца, масло, пироги и ячменные лепешки составляли ужин, приправленный превосходным домашним пивом и бутылкою водки. Всякий солдат не был бы менее доволен таким столом после тяжелого дня трудов и борьбы, и Браун жадно принялся за пищу. Пока хозяйка отчасти помогала, отчасти приказывала высокой, здоровой деревенской девушке (у которой щеки были красны, как лепта на голове) прибрать со стола и принести сахару и кипятку (что она вовсе было забыла, глядя на капитана), Браун спросил у Динмонта, не раскаявается ли он, что не последовал совету цыганки?

Если она придет в Чарлиз-Гоп, я дам ей бутылку водки и фунт табаку на зиму. Это просто черти, как говаривал покойный отец мой; лучше расположить их к себе любезностями. В этих цыганах много хорошого и много дурного.

Разговаривая таким образом Динмонт потребовал другую пинту пива и третью, а также еще воды и водки, веселящих душу, по его выражению. Но Браун решительно, отказался от дальнейшей беседы, ссылаясь на усталость после дневного пути и схватки: он знал слишком хорошо, что безполезно было бы доказывать фермеру вред, который может сделать водка его ранам. Удаляясь в очень небольшую спальню, наш путешественник нашел в ней прекрасную кровать, а белье оправдывало слова хозяйки: "что лучшого белья нигде не найдется, потому что оно вымыто в ключевой воде и выбелено ею и Нелли на чистом лугу. И что же могла бы сделать женщина больше, будь она хоть королева?"

Действительно, белье могло поспорить в белизне со снегом, а особый способ беления сообщал ему какой-то приятный запах. Васп полизал на прощанье руку своего господина и улегся на одеяле у него в ногах. Через минуту Браун уже спал самым сладким, благодатным сном.