Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XXIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XXIII (старая орфография)

ГЛАВА XXIII.

Браун не забыл предостережения гостеприимного фермера, по расплачиваясь с хозяйкой он невольно устремил глаза на Мег Мерилиз. Она во всех отношениях так же походила на ведьму, как в Элангоанском замке, где читатель впервые с ней познакомился. Время убелило её черные волосы и провело морщины по её лицу; но осанка и живость остались у нея теже. Мы уже заметили, что эта женщина, подобно другим цыганкам, ведя жизнь деятельную, но не трудовую, так научилась владеть своим лицом и фигурой, что все её позы были свободны, непринужденны и живописны. Теперь она стояла у окна, вытянувшись во весь рост; голова её была закинута несколько назад, так что шляпа, с широкими полями, не мешала ей пристально смотреть на Брауна. Каждый жест и каждое слово его заставляли ее вздрагивать. С своей стороны Браун удивлялся, что не может смотреть на эту оригинальную фигуру без душевного волнения.

"Спилось ли мне когда нибудь это лице, думал он, - или дикий, странный вид этой женщины напоминает мне какую нибудь фигуру индийских пагод?"

Пока он размышлял таким образом, а хозяйка меняла его полгинеи, цыганка вдруг сделала два шага и схватила Брауна за руку. Он подумал сначала, что она хочет показать свое искуство в хиромантии; по ее по видимому волновали другия чувства.

-- Скажите мне, сказала она, - скажите мне, ради Бога, молодой человек, как naine имя и откуда вы?

-- Мое имя Браун, а приехал я из Восточной Индии.

-- Из Восточной Индии! воскликнула она, опуская со вздохом его руку. Так это не может быть... Я старая дура, - на что ни взгляну, все мне кажется, что вижу то что хочется увидеть... Восточная Индия! Это невозможно. Но кто бы вы ни были, ваше лице и голос напоминают мне старое время. Счастливого вам пути, - не медлите; и если встретите кого нибудь из ваших, не обращайте на них внимания, не вмешивайтесь в их дела, и они вас не тронут.

Получив сдачу, Браун дал ей шиллинг, простился с хозяйкой и пошел большими шагами но дороге, по которой только что поехал фермер, так что он видел еще свежие следы копыт его лошади. Мег Мерилиз несколько времени смотрела ему вслед и сказала потом про себя:

"Мне надо его еще повидать и потом отправиться в Элангоан. Лэрд умер; смерть кончает все счеты; а он был добрый человек в свое время... Шерифа нет; можно прятаться в кустах, не рискуя попасть в тюрьму. Хочется еще раз взглянуть перед смертью на славный Элангоан".

Между тем Браун шел скорым шагом на север, но так называемой Кумберландской степи. Он прошел мимо уединенного дома, куда проехавший перед ним всадник по видимому заезжал, как доказывали следы его лошади. Немного дальше он опять, казалось, выехал на дорогу. Динмонт вероятно посетил этот дом по делу или для удовольствия.

"Жаль, подумал Браун, - что добрый фермер здесь не дождался меня. Мне бы хотелось поразспросить его о дороге, которая становится все пустыннее".

В самом деле, природа, назначая эту страну границею двух враждебных народов, как бы наложила на нее печать дикости и запустения. Холмы здесь не высоки и не скалисты, а вся страна - степь и болото; хижины бедны, немногочисленны и разсыпаны далеко одна от другой. Вблизи жилищ заметны попытки обработать землю; но виднеющиеся местами жеребята с завязанными задними ногами, за неимением конюшен, показывают, что главнейший промысл поселян составляют лошади. Народ здесь менее развит и менее гостеприимен, чем в остальном Кумберлайде, и это происходит частью от характера жителей, частью от смешения с бродягами и преступниками, избравшими себе эту дикую страну убежищем от правосудия. Обитатели этого уголка были в старые годы до того подозрительны и презренны в глазах их более образованных соседей, что в Ньюкасле существовал, а может быть и теперь еще существует закон, запрещавший мастеровым этого города брать к себе в подмастерья уроженцев этих долин. Пословица говорит: "если хочешь убить собаку, прославь ее бешеной". К этому можно прибавить, что если очернят человека или сословие, то он или оно, по всей вероятности, совершит нечто, заслуживающее виселицы. Обо всем этом Браун кое-что слышал, а разговор хозяйки, Динмонта и цыганки возбудил его подозрение; но он был отважен, не имел при себе ничего что могло бы соблазнить разбойника, и надеялся пройдти степь еще за-светло. На счет последняго он ошибался. Дорога оказалась длиннее, чем он предполагал, и горизонт начал темнеть когда он только вышел на обширное болото.

Ступая осторожно, Браун медленно шел по тропинке, которая то погружалась в черную иловатую землю, покрытую мхом, то пересекала узкия, по глубокия рытвины, наполненные водою и грязью, то извивалась среди песку и камней, снесенных водою с ближайших гор. Он начинал удивляться как можно было верхом проехать по такой неудобной тропинке; но следы подков все еще были видны. Ему показалось даже, что он слышит в некотором разстоянии лошадиный топот, и убежденный, что Динмонт должен был подвигаться по этой дороге гораздо тише его, Браун решился прибавить шагу, надеясь догнать его и воспользоваться его знанием местности. В эту минуту его собака бросилась вперед с ужасным лаем.

Браун поспешил за нею, и выйдя на небольшую возвышенность увидел причину этой тревоги. В лощине, на ружейный выстрел от него, человек, в котором он сейчас узнал Динмонта, отчаянно боролся с двумя другими. Он был уже сбит с лошади и защищался как мог рукояткою тяжелого бича. Браун поспешил к нему на помощь; но прежде чем он успел подойдти, удар свалил фермера на землю, и один из разбойников, пользуясь победой, дал ему еще несколько немилосердных ударов в голову. Другой, спеша на встречу Брауну, звал товарища, говоря, что "тот уже доволен", т. е. вероятно, что он не может уже ни противиться, ни жаловаться. Один из негодяев был вооружен охотничьим ножом, другой коротким кистенем. Но тропинка была очень узка, и Браун подумал, что если у них нет огнестрельного оружия, то он с ними справится. Они бросились на него, оглашая воздух ужасною бранью и угрозами. Вскоре однакоже они заметили, что новый противник их силен и смел, и обменявшись с ними несколькими ударами, один из них сказал:

-- Ну тебя к чорту, убирайся; нам с тобою толковать нечего!

Браун не удовольствовался этим, и не хотел оставить в их руках несчастного, которого они могли ограбить или убить. Схватка началась снова, но Динмонт, неожиданно опомнившись, встал и поспешил к месту драки с своим оружием. Мошенники не легко с ним справились, напав на него одного и в расплох, а потому не стали теперь и дожидаться, чтоб он соединился с человеком, который сам справился с ними; они поспешно бросились в кустарники, преследуемые собакой, которая отлично действовала во время схватки, и не раз, кусая их за пятки, делала удачную диверсию.

-- Чорт возьми! Вижу, что ваша собака умеет ходить на дичь, произнес фермер, подойдя с окровавленною головою и узнав своего избавителя и его собаку.

-- Надеюсь, вы не опасно ранены?

-- Кой-чорт! - моя голова устоит против какого угодно удара. Впрочем, разбойников благодарить не за что, а вам большое спасибо.

-- Однакож теперь помогите мне схватить коня, и поедемьте на нем вдвоем. Надо поспешить, пока не явилась вся шайка: они верно недалеко отсюда.

Лошадь к счастию была тотчас схвачена, по Браун не соглашался принять предложение Динмонта, говоря, что лошади будет тяжело везти двоих.

-- Кой-чорт! сказал фермер: - Думпль повез бы и шестерых, еслиб спина у него была подлиннее. Но, ради Бога, поспешите, я вижу, там уж идут; нечего их дожидаться.

всадников, как двух шестилетних детей. Динмонт, которому все тропинки были хорошо известны, пришпорил еще лошадь, выбирая с большою ловкостью лучшую дорогу, в чем немало помогал и инстинкт лошади. Но не смотря на все эти преимущества, дорога была так неровна, и они так часто должны были сворачивать в сторону от разных препятствий, что недалеко ушли от своих преследователей.

-- Лишь бы нам добраться до Витершинского ручья, сказал неустрашимый шотландец, - там пойдет дорога потверже, и мы им покажем себя.

Вскоре они прибыли к этому месту; по узкому руслу скорее сочился, чем тек узкий, почти стоячий ручей, заросший ярко-зеленым мхом. Динмонт направил лошадь к такому месту, где вода текла по видимому свободнее по более твердому грунту. Но Думпль попятился, нагнул голову, как будто желая разсмотреть воду поближе, уперся передними ногами, и стал как вкопаный.

-- Не лучше ли нам сойдти и предоставить лошадь своей судьбе? сказал Браун. Пли не можете ли вы заставить ее перейдти через ручей?

-- Нет, нет! отвечал фермер, - Думплю противоречить не надо; он смыслит больше иного человека.

-- Ну, дружище, выбирай сам дорогу; посмотрим, где ты переправишься.

Думпль, предоставленный самому себе, побежал к другому месту, где переправа через ручей была, по мнению Брауна, хуже; но инстинкт или опытность животного выбрала его как наилучшее, и спустившись с берега, копь достиг противоположной стороны без большого труда.

-- Слава Богу! Выбрались! сказал Динмонт. Теперь мы на Девичьей-Дороге, и все пойдет ладно.

В самом деле, они скоро достигли до каменистой дороги, остатки римского шосе, проведенного по этой пустыне прямо на север. Здесь они поехали от девяти до десяти миль в час, и Думпль отдыхал только переменяя галоп на рысь.

Браун также советовал пожалеть лошадь, и прибавил, что так как они избегли разбойников, то Динмонту не мешало бы теперь перевязать голову, а то холодный воздух только раздражал рану.

-- К чему? возразил фермер. - Пусть кровь засохнет, так не нужно будет пластыря.

Браун часто видел на войне раненых, но никогда ему не случалось еще замечать, чтоб такие жестокие удары переносились столь равнодушно.

имели притязания ни на высоту, ни на романтические виды; мягко волнистая линия их не выказывала ни скал, ни лесов; но они представили уединенную, дикую, пастушескую картину. Нигде не видно было ни плетня ни дороги, ни пашни - такое место избрал бы, казалось, патриарх для своих стад. Кое-где остатки разрушенной башни свидетельствовали, что здесь жили когда-то люди, вовсе отличные от теперешних обитателей, удальцы, памятные своими подвигами во время войн Англии с Шотландией.

Спустившись по дороге к знакомому броду, Думпль перешел узкую речку, прибавил шагу, пробежал около мили вдоль берега и приблизился к двум или трем неправильно стоявшим зданиям, крытым соломою. Это была Чарлизгопская ферма, или, по местному выражению, городок. При приближении путников, три поколения Перцев и Горчиц вместе с своими товарищами, неизвестными по имени, подняли ужасный лай. Фермер возвысил знакомый им голос, и дверь одной из хижин растворилась, оттуда выглянула полуодетая скотница, доившая в это время коров, и снова захлопнула дверь восклицая: хозяйка, хозяйка! хозяин приехал и еще кто-то с ним. Думпль, отпущенный на волю, побежал в свою конюшню, застучал ногами и заржал, чтоб его впустили; в ответ ему раздалось внутри конюшни ржание его товарищей, Браун среди этой суматохи был занят охранением своего Васна от других собак, которые готовы были принять его вовсе неласково и с жаром, соответствовавшим больше их названию, чем радушному гостеприимству хозяина.

Через минуту, здоровый малый ввел Думпля в конюшню, а мисис Динмонт, женщина приятной наружности, приветствовала мужа с непритворною радостью, восклицая: Долго же ты проездил, душенька {См. Прилож. Ш, Данди Динмонт.}.