Гай Маннеринг, или Астролог.
Приложение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Приложение (старая орфография)

ПРИЛОЖЕНИЕ.

I. Гронинг-Мальт и Кен-по.

Гронниг-Мальт (стонный солод) называлось пиво, свареное для питья после счастливого разрешения от бремени хозяйки дома.

Кен-но (не знаю), обычай более древняго происхождения, и он может быть принадлежит к тайным обрядам Bona Dea. Обычай этот состоял в том, что женщины в семействе роженицы изготовляли с видом крайней таинственности большой и хороший сыр для угощения кумушек, которые присутствовали при роковом мгновении разрешения. Этот сыр и назывался кен-по, потому что существование его не было известно (так по крайней мере предполагалось) мужским лицам семейства, и в особенности мужу. Согласно тому муж должен был вести себя как будто ничего не знает о сыре: предлагать женским гостям угощение и удивляться их отказам что нибудь покушать. Но как только он отворачивался от них, женщины тотчас принимались за кен-по; а когда все наедались до сыта сыром, запивая его гронинг-мальтом, кумушки разделяли остатки сыра между собою и уносили его домой с тем же видом крайней таинственности.

II. Таверна бедняка.

Не мешает объяснить читателю местность, описанную в этой главе. Близ Джайльсяандя, местность не достигшая еще такой известности, как Спя, есть или лучше сказать была небольшая харчевня, называемая Mumps's Hal, то есть харчевня бедняка. Это был постоялый двор, где часто останавливались сами поесть и покормить лошадь пограничные фермеры, отправлявшиеся на какую нибудь ярмарку в Кумберланд или возвращаясь отгула, - особенно же ехавшие в Шотландию или из Шотландии, чрез пустынную землю, на которой не было ни дороги, ни тропинки, и которую в особенности называли Бьюкасльскою степью. В то время, к которому относятся приключения нашего рассказа, разбойники не раз нападали на ходивших по этой стране, и о Мумис-Гале шла недобрая молва, будто он был притоном дли этих грабителей.

Старый и сильный шотландский фермер, по имени Армстронг или Элиот, но более известный под именем бойца Чарли из Лидсдэлл, и вечно памятный по отважности, какую выказал он в частых стычках, случавшихся 50 или 60 лет назад на границе, - был героем следующого приключения, случившагося с ним в этой степи. Оно-то подало мысль к сцене, описанной в XXIII главе.

Чарли возвращался в Лидсдэль с стагшабанкской ярмарки, продав там овес и скот, и еще кое что. Тогда еще не было деревенских банков, куда можно было бы положить деньги и взять росписку; путешествующие имели обыкновенно деньги при себе, и это поддерживало разбои. У разбойников на ярмарках были шпионы; чрез них они узнавали, чей кошелек набит потуже и кто возвращается домой по пустынной дороге; - словом, кого выгоднее и легче ограбить.

Все это Чарли знал очень хорошо; но у него была пара превосходных пистолетов и смелое сердце. Он остановился в Мумис-Гале, не смотря на дурную о нем молву. Лошадь его позаботились поставить в конюшню и накормить. Сам Чарли, малый веселый, начал ухаживать за хозяйкой, бой-бабой, которая всеми силами старалась устроить так, чтоб он остался у нея ночевать. Мужа моего нет дома, говорила она, - а степью ехать нехорошо, тем более, что сумерки застигнут вас еще до шотландской границы, за которою уже не так опасно. Но Чарли, хоть и позволил удержать себя дольше, нежели допускало благоразумие, разсчел однакож, что Мумис-Галь не слишком безопасен для ночлега. Он покинул ласки и любезности Мег и сел на коня, осмотрев прежде свои пистолеты и попробовав шомполом, находятся ли в них еще заряды.

Он проехал мили две большою рысью; степь мрачно разстилалась перед ним, и его начали тревожить подозрения; их отчасти пробуждала и необыкновенная любезность Мег, в которой он невольно видел что-то подозрительное. И так он решился перерядить пистолеты, опасаясь, не отсырел ли порох. Но каково же было его изумление, когда спустив курок он узнал, что в них не было ни пуль, ни пороха, и что стволы были наполнены хлопьями пакли ровно на то пространство, которое занимали заряды. Стволы были целы, и ничто, кроме осечки не могло бы открыть негодность его оружия, до тех пор, пока ему не пришлось бы употребить его в дело. Чарли послал хозяйке выразительное лидсдэльское проклятие и тщательно зарядил вновь пистолеты, не сомневаясь, что его стерегут и нападут на него. Он немного проехал по степи, по которой тогда, как и теперь, шла одна только дорога, описанная в этой главе, как вдруг человека три, переряженные и разнообразно вооруженные, выскочили из за тернового куста. Оглянувшись назад (путешествуя, кок говорят испанцы, с бородой на плече, он видел во все стороны), Чарли сейчас увидел, что бегство невозможно, потому что другие два сильные молодца вышли в некотором разстоянии позади его. Фермер мгновенно решился: смело поехал он на стоявших впереди и громко кричавших, чтоб он остановился и сдался. Он пришпорил лошадь, и показал незнакомцам пистолет. "Убирайся к чорту с своими пистолетами!" вскричал стоявший ближе, в котором Чарли узнал мумисгальского хозяина, как уверял он до самой смерти. "К чорту с ними! Я не боюсь их!" - Э! дружище! сказал Чарли смелым голосом; - ведь пакли то уже в них нет. Ему не для чего было еще более говорить; мошенники, не ожидая встретить человека, известного своею храбростью, хорошо вооруженным, разбежались в разные стороны в кустарник, и он докончил путь свой без дальнейших приключений.

Автор слышал эту историю от людей, которым рассказывал ее сам Чарли. Он слышал также, что в Мумис-Гале случались после и другия злодейства, за которые пострадали обитатели этого притона. Но этим рассказам уж лет пятьдесят, и уже давно степь также безопасна как и всякое другое место в королевстве.

III. Данди Динмонт.

Автор считает не лишним заметить, что характер Данди Динмонта им ни с кого не списан. По крайней мере дюжина здоровых лидедэльских фермеров, с которыми автор был знаком и гостеприимством которых он пользовался во время разъездов по этой дикой стране, когда по ней можно было путешествовать только описанным в эиой главе способом, могут выдать себя за прототип грубого, но честного, гостеприимного и великодушного фермера. Но одно обстоятельство дало повод присвоить этот прототип одной почтенной личности из этого класса фермеров, которых теперь уже но встречается. Джэмс Давидсон из Гундли, нанимавший ферму у лорда Дугласа, был честен, смел и силен, как описанный нами Данди Динмонт. Ему-то вздумалось знаменитую породу принадлежавших ему такс назвать родовыми именами Перчиков и Горчиц (по желтой и темносерой масти), различая каждую из них только по прилагательным, упомянутым в тексте. Давидсон жил в Гундли, уединенной ферме, на краю Тевиотдэльских гор, как раз на границе Лидсдэля, где реки и ручейки разбегаются и впадают в море на запад и на восток. Страсть к охоте во всех её видах и в особенности к травле лисиц, как описано в следующей главе, была отличительною чертою его характера; и он считался искуснейшим охотником между всеми южными горцами.

Когда это сочинение вышло в свет, имя Данди Динмонта было всеми приписано Давидсону; он принял эту шутку весело и возражал только, называя автора именем, которое дано ему было в этой стране, "что шериф описал не его, а его собак". Одна знатная англичанка, желая иметь пару из знаменитого рода Перчиков и Горчиц, изъявила это желание в письме, адресованном на имя Данди Динмонта; с этим адресом дошло оно прямо к Давидсону, который очень гордился этим названием и требованием дамы, как честью, оказанною ему и его собакам.

Никто не вздумает обвинять меня в оскорблении памяти достойного человека, если я упомяну об одной черте его характера, выказанной им во время его последней болезни. Приведу слова бывшого при нем духовника, который рассказывал этот случай одному из своих собратий.

"Я читал Давидсону присланные вами столь приличные его положению слова истины. Он слушал с большим вниманием, и был глубоко занят мыслями о спасении души своей. Он умер в первое воскресенье 1820 года; апоплексический удар лишил его в одно мгновение нсех чувств; но, к счастью, при нем был брат его, которого он не отпустил в это утро, хотя и не чувствовал себя хуже обыкновенного. - И так, вы имеете последнюю маленькую Горчицу из рук Данди Динмонта.

"Главная страсть Давидсона не ослабевала до самой смерти. Несколько недель назад, собаки мистера Бальи выгнали лисицу прямо против его окон; глаза его засверкали, когда он услышал лай. Он настоял на том, чтобы встать с постели, с большим трудом дотащился до окна, и смотрел, по его выражению, на потеху. Когда я сошел узнать о его положении, он сказал мне, что видел лисицу, но не видал как ее затравили. "Я сам погнался бы за нею, будь на то воля Провидения, прибавил он, - но рад и тому, что добрел до окна, и благодарен за то что видел: это меня освежило". "Не смотря на такую страсть", прибавляет добрый и снисходительный духовник "я, надеюсь, что он теперь в лучшем мире, среди лучших удовольствий и лучшого общества".

Если что нибудь в этом небольшом рассказе и возбудит улыбку, то ее легко согласить с душевным почтением к простому человеку и к его доброму, разсудительному духовнику, который, надеемся, не оскорбится верным рассказом всем известного анекдота. Порода Перчиков и Горчиц славится и до сих пор не только травлею, но и смышленостью и верностью. Кто имеет пару таких, как автор, тот считает их прекрасными товарищами.

IV. Сошило.

Сошило (Ium decke) эти железный крюк или крючья, висящия в дымовых трубах шотландских изб. На них висит котел, когда в нем что нибудь варится. Семгу обыкновенно сушат, повесив ее, разрезанную и посоленную, в торфяной дым над крючьями. Такая копченая семга считается в Шотландии лакомством, и благодаря отзыву доктора Реджиля она составляет почти постоянную принадлежность шотландского завтрака. Ср. превосходный роман под заглавием "Marriage".

V. Прозвища клана.

в Роксбургшире помнят еще четырех жителей по имени Андрю или Данди Оливер: Их различали прозвищами Данди Западный, Данди Восточный, Данди Палец и Данди Немой. Первые два получили свое прозвище по месту жительства на западной и на восточной стороне улицы; у третьяго было что-то особенное в устройстве большого пальца, а четвертый был очень молчалив.

Разсказывают анекдот, что какая-то нищая просила милостыни в одной из анандэльских деревень; и тик как ее прогоняли от порога до порога, то она в отчаянии спросила: да нет тут ни одного христианина? Поселяне, полагая, что это прозвище какого нибудь лица, отвечали ей: нет, нет, Христианов тут нет, мы все Джонстоны и Джардины.

VI. Суеверие цыган.

Таинственные обряды, которые совершала Мег Мерилиз, были совершенно в духе её, как королевы племени. Известно, что во всех странах цыгане имеют претензию на дар предсказания; но как это бывает очень часто, они сами рабы того же суеверия, которым пользуются в других. Блаквудский кореспондент сообщает нам некоторые подробности касательно предмета их суеверия.

"Я всегда замечал, говорит он в своем рассказе о иетголмских цыганах, что они чрезвычайно суеверны: прежде чем на что нибудь решиться, они прилежно наблюдают форму облаков, полет некоторых птиц, шум ветра. Не раз видели, что они поворачивали назад со всем обозом и навьюченными ослами потому только, что встречались с кем-нибудь, кто показался им дурным предзнаменованием. И на летнее кочевье они но пускаются без добрых примет счастливого возвращения. Платье умерших они сожигают не столько из опасения заразиться, сколько из убеждения, что нося это платье они сокращают свою жизнь. Они день и ночь сторожат покойника до похорон, веря что дьявол трезвонит вовремя бдения у трупа для испытавших в минуту смерти угрызения совести".

Все это не относится исключительно к цыганам: некогда все это составляло верование всей шотландской черни, даже и теперь эти суеверные понятия существуют еще между грубейшими и необразованнейшими простолюдинами. Народное поверье, что предсмертная борьба продолжается дольше если двери заперты, была непреложною истиною для старинных шотландцев. Но не допускалось также открывать дверь настежь. Старухи, посвященные в таинства кончины, предпочитали растворять дверь вполовину: тогда для души было довольно места улететь, и в то же время в комнату не могло прокрасться какое нибудь ужасающее видение. Порог был священною границею и предметом многих предразсудков. Даже и теперь еще невесту через него переносят, обычай перешедший в Шотландию вероятию от римлян.

VII

Подробности, рассказанные мистером Плейделем касательно того, как он составлял апеляционную жалобу посреди разгула, взяты из того что я слышал от одного старого джентльмена о президенте Дундасе из Арнистона (отец юного президента того же имени и лорда Мелвиля). В то время, когда этот отличный юрист был королевским адвокатом, его хотели просить сочинить апелляционную жалобу, которая, особенно в то время, когда случаи, вызывающие подобную жалобу, были очень редки, должна была быть составлена чрезвычайно тщательно. Адвокат, посланный апеллировавшим в сопровождении лица, рассказывавшого мне эти подробности и служившого у него писарем, отправился в квартиру королевского адвоката, бывшую, сколько мне помнится, у Рыбного Рынка. Это было в суботу пополудни; присутствие в суде кончилось; лорд-адвокать переменил костюм, надел сапоги, и слуга с лошадьми ждал его внизу, чтоб провожать в Арнисгон. В это время невозможно было заставить его выслушать ни одного слова о деле. Но смотря на то, ловкий агент, под видом желания предложить ему два-три вопроса, для которых не нужно будет и получаса времени, увлек лорда (который, принадлежа к числу отличнейших адвокатов, в то же время принадлежал к разряду охотников погулять) в знаменитую таверну, где ученый юрист мало по малу завлекся в разсмотрение некоторых вопросов законодательства, имевших связь с процесом. Наконец, подумав, что можно приехать в Аршиетон и позже вечерком, - он приказал слуге отвести лошадей в конюшню, однакож не разнуздывать их. Подали обед; законы на время отложены были в сторону: заходила бутылка... В 9 часов вечера, посвятив Бахусу несколько часов, лорд-адвокат приказал разседлать свою лошадь. Принесены бумага, перья, чернила: он начал диктовать апелляцию и продолжал эту работу до четырех часов утра. Апелляция на другой же день послана по почте в Лондон: это было образцовое произведение в своем роде, и меня уверяли, что перечитывая ее не нужно было поправить в ней ни одного слова. Итак, не думаю, чтоб я исказил истину, рассказывая каким образом шотландские адвокаты былого времени умели соединять служение Бахусу и Фемиде. Подробности эти я слышал от Александра Кейта, деда друга моего, сера Александра Кейта из Рявельстона, бывшого в то время писарем при законнике, ходатайствовавшем по означенному процесу.

VIII. Лорд Монбодо.

Бурнет, о любви которого к вечернему столу древних упомянул Плейдель, был знаменитый метафизик и превосходный человек лорд Монбодо; coenae его не скоро забудут пользовавшиеся его класическим гостеприимством. Как шотландский судья, он принял имя своего родового имения. Философия его, как известно, имела характер мечтательный и несколько фантастический; но ученость его была глубока, и он одарен был силою красноречия, напоминавшого os rotundum академических садов. С энтузиазмом преданный класическим обычаям, он всегда угощал своих друзей вечером: тут было всегда много прекрасного бордо в вазах, украшенных розами, которых также было много разбросано по столу во вкусе Горация. В улице Ст. Джон, в Канонгэте, всегда можно было найдти лучшее общество в отношении к званию и достоинствам собравшихся там лиц. Разговор почтенного старика, его высокий, благородный, рыцарский дух, ученость и остроумие, с которым он защищал свои странные парадоксы, приветливость и дух свободы, оживлявший его гостеприимство, должны были делать драгоценными эти noctes coenaeque для всех кто подобно автору (хотя он был тогда еще молод) имел честь участвовать в них.

IX. Безсонные ночи адвоката.

противоположного мнения. Один отличный судья, которого теперь уже нет в живых, рассказывал мне, будто один деревенский джентльмен сказал ему очень наивно в утро того дня, когда назначен был разбор его дела: "Вот, милорд (знакомый мой был тогда лордом адвокатом), настал наконец роковой день. Я ни на минуту не мог закрыть глаз думая об этом, - и вы, я полагаю, не спали."

X. Добавочное приложение к Гаю Маннерингу.

Галловэйския местности и лица, на которые в этом романе есть, как полагают, намеки.

Старая английская пословица говорит, что больше знают Тома Фуля, чем Том Фуль знает; влияние этой пословицы распространяется по видимому и на творения, сочиненные под влиянием праздной звезды. Читатели открыли много сходных обстоятельств, существования которых автор и не подозревал. Впрочем, он должен считать похвалой, что рассказывая чисто вымышленные события, он удачно приблизился к действительности, и даже напомнил читателям истинные происшествия. Итак, он с удовольствием упоминает о некоторых событиях местной истории и преданий, в которых находили сходство с вымышленными происшествиями, лицами и местностью в романе Гай Маннеринг.

Прототипом Дирка Гатерайка считают голландского шкипера, по имени Якинса. Этот человек хорошо известен на берегу Галовэя и Думфризинира, как единственный владелец и командир контрабандного люгера "Черный Принц". Он отличался своим безстрашием и искуством. Шкипер и судно его часто употреблялись на службу французских, голландских, манских и шотландских компаний контрабандистов.

часто видел, как больше двух сот человек собирались вместе и шли внутрь области, тяжело нагруженные запрещенными товарами.

В эти блаженные дни контрабандной торговли, положенная цена за доставку ящика чаю или табаку от галовэйского берега в Эдинбург была 15 шиллингов, и человек с парою лошадей вез четыре такие тюка. Этот торг был совершенно разрушен знаменитым Питтовым commutation law, который, уменьшив пошлину на товары, дал законным торговцам возможность состязаться с контрабандистами. Жившие контрабандным торгом прозвали этот устав в Галовэ и Думфризшире "сожигательным и губительным указом".

Будучи уверен в помощи береговых жителей, Якинс поступал так смело, что имя его сделалось ужасом таможенных чиновников. Однажды ночью, когда он был на берегу один с значительным количеством товаров, и на него напала сильная партия таможенных, он воспользовался страхом, который внушало им его присутствие. Не опасаясь атаки, он бросился вперед, восклицая: "Сюда, товарищи! Якинс с вами!" Таможенные оробели и бросили добычу, защищаемую единственно смелостью и ловкостью одного человека. В своей стихии, Якинс действовал также удачно. Однажды он выгружал товар близ Манксманского озера, недалеко от Киркудбрайта; два таможенные катера (Пигмей и Карлик) появились вдруг с разных сторон, один из-за Флитских островов, другой между Рюберрийским мысом и Мукль-Роном. Безстрашный контрабандист немедленно снялся с якоря и пролетел между обоими люгерами так близко, что бросил свою шляпу на палубу одного из них, а парик на другую, поднял на мачту боченок в знак своего занятия, и улетел на всех парусах без малейшого оскорбления. Объясняя по своему этот и другие случаи, когда он ускользал будучи на волосок от гибели, суеверный народ думал, что Якинс застраховывал у чорта свое знаменитое судно за десятую часть экипажа в каждую поездку. Как они делили между собою товар, предоставлено разгадывать другим. Судно называлось "Черный Принц" может быть в честь страшного патрона.

"Черный Принц" выгружался обыкновенно в Люсе, Балькари и других местах; но любимое место высадки его владетеля было при входе в ли и Кри, близ старого замка Рюбери, миль шесть ниже Киркудбрайта. По соседству с Рюбери есть большая пещера, прозванная пещерою Дирка Гатерайка, потому что Якинс, состоявший в связи с береговыми контрабандистами, часто в ней укрывался. Посетителям этого чрезвычайно романтического места показывают также, под именем "Скачка Таможенного", страшный обрыв, тот самый, с которого, как уверяют, был брошен Кеннеди.

О Мег Мерилиз в Галовэ думают, что прототип её заключается в преданиях о знаменитой Флоре Маршал, одной из королевских жен Вилли Маршаля, более известного под именем барульонского медника, короля цыган западных долин. Эта важная особа сама достойна замечания. Вилли родился в киркмихаэльском приходе, около 1671 года; а умер в Киркудбрайте 23 ноября 1792 года, следовательно, на 120 году от роду. Нельзя сказать, что это необычайно долгое существование было ознаменовано каким нибудь подвигом или хорошим поведением. Вилли семь раз был завербован и записан в солдаты, и столько же раз дезертировал; сверх того, он три раза бежал из морской службы, семнадцать раз был законно женат, и не смотря на такое удобство супружеской жизни, когда ему минуло сто лет, был признан отцом четырех незаконнорожденных. В старости он жил пенсионом, получаемым от деда теперешняго графа Селькирка. Билль Маршал похоронен в киркудбрайтской церкви, где и до сих пор показывают его гробницу, украшенную щитом с приличными изображениями: двумя бараньими рогами и двумя изломанными ложками.

и Дальмеллингтоном. Но он достиг своей цели только после сильной борьбы, потерял свою шляпу и принужден был бежать, оставив ее на дороге. Случилось, что вслед затем проезжал тут один почтенный фермер; увидев шляпу он поднял ее и очень неблагоразумно надел себе на голову. В эту минуту настиг его Баргали с другими помощниками, и узнав шляпу, обвинил бантоберикского фермера в том, что он его ограбил, и арестовал его. Так как между фермером и цыганом было отчасти сходство, то Баргали настаивал в обвинении, и хотя фермер был известен за почтенного человека, дело однакож все-таки было перенесено в уездный суд. Роковая шляпа лежала на столе; Баргали божился, что это та самая шляпа, которая была на ограбившем его человеке; он и другие объявили, что н'нили обвиняемого на месте преступления со шляпою на голове. Дело принимало дурной оборот для подсудимого, и мнение судьи было для него неблагоприятно; но в присутствии был человек, очень хорошо знавший кто совершил проступок. Это был барульонский медник; протеснившись к тому месту, где стоял Баргали, он вдруг схватил шляпу, надел ее себе на голову, и глядя в глаза лэрду, спросил его голосом, обратившим на себя внимание судей и зрителей: "Посмотрите на меня, сер, и скажите ради Бога, не я ли ограбил вас между Карефэрном и Дальмеллингтоном?" - Баргали в изумлении отвечал: "Клянусь Небом, ты". - Вы видите, какая у него память, возразил добровольный защитник: - он клянется за шляпу, чье бы лице под ней ни было. Если вам самим, милорд, угодно будет надеть ее, он готов поклясться, что вы его ограбили между Карсфэрном и Дальмеллингтоном. Бантоберикский фермер был единогласно оправдан, и Вилли Маршал ловко спас невинного от, опасности, не подвергаясь ей сам, потому что свидетельство Баргили очевидно было так неосновательно, что ни него нельзя было положиться.

Англию, откуда никогда уже не возвращалась.

Не могу согласиться, что характер Мег Мерилиз взят с Флоры Маршал, потому что я уже объявил прототипом его Джайну Гордон, и не могу, подобно лэрду Баргали, приписывать один и тот же факт двум лицам. Но я очень доволен, что на Мег смотрят как на представительницу её секты вообще, - Флора то же, что и другия.

Другия обстоятельства, в которых моим галовэйским читателям угодно было

"Дать место житьи и имя воздушному ничто"

хотел убить своего осла; один из посетителей заметил на это, что у Валаама не было меча, и что он только желал иметь его. "Конечно", отвечал находчивый чичероне: "это-то и есть тот самый меч, которого он желал". Разсказав этот анекдот, автор может только прибавить, что хоть ему и неизвестно было сходство вымыслов романа с некоторыми истинными происшествиями, он доволен однакоже, что безсознательно коснулся последних, сочиняя роман "Гай Маннеринг".

Конец.