Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI.
Часть четвертая.
Глава тридцать первая. Свидание двух любовников

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Скотт В., год: 1825
Категории:Роман, Историческое произведение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть четвертая. Глава тридцать первая. Свидание двух любовников (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
Свидание двух любовников.

В важное и опасное утро, предшествовавшее свиданию двух Государей в замке Пероннском, Оливье Лань служил Людовику, как поверенный расторопный и искусный, расточая повсюду подарки и обещания, дабы в случае изступления Герцога всякой нашел в потушении пожара более выгоды, нежели в усугублении оного. Он прокрался как ночь из шатра в шатер, из дома в дом, повсюду делая себе друзей; и по разным причинам, из которых многия уже сообщены нами, уверился в помощи многих Бургундских вельможь, которые чего нибудь надеялись, или опасались от Франции; или полагали, что неуменьшенная власть Людовика может служить перевесом властолюбию Герцога.

Когда нужно было задобрить кого-нибудь и он не надеялся успеть ни присутствием, ни доводами своими, то брал в посредники какого-нибудь другого слугу Королевского; таким образом испросил он у Графа Кревкера Лорду Кравфорду и Рубцу свидание с Кентенем Дюрвардом, который с приезда в Перонну, сидел под тайным караулом, по при хорошем содержании. Частные дела были представлены причиною етой просьбы; но вероятно Кревкер, опасаясь, чтобы Герцог по неукротимости страстей своих не обезчестил себя каким нибудь насилием против Людовика, с удовольствием доставил Кравфорду случай дать молодому стрелку некоторые наставления, полезные Французскому Королю.

Свидание трех земляков было чистосердечно и даже трогательно.

-- Ты чудной молодец, сказал Лорд Кравфорд Дюрварду, поглаживая его по голове, как дед внука; право, счастье тебе послужило, как будто ты родился в сорочке.

-- Все ето от того, что он так молодь попал в стрелки, сказал Рубец; обо мне никогда столько не говорили, любезный племянник, от того, что я старее двадцати пяти лет вышел из Пажей.

-- А ты в пажах был порядочно смешон, храбрый мой земляк, сказал начальник; с широкой бородой, похожей на лопату хлебника, и спиною, как у старого Валласа Вайта.

-- Я думаю, сказал Кентень, потупив глаза, что я не долго буду носить ето почетное звание, ибо намерен не служить более стрелком гвардии.

Рубец онемел от изумления, на лице старого Кравфорда изобразилось неудовольствие. Наконец первый, снова получив употребление языка, вскричал: - Не служишь более! Отказаться от твоего места в Шотландской гвардии! Слыханное ли дело? Да я своим местом не применяюсь с великим конетаблем Франции.

-- Молчи, Людвиг, сказал Лорд Кравфорд! Разве не видишь, что етот молодец умеет лучше нас, бедных староверов, обращаться по ветру? Он в путешествии накопил несколько сказочен на счет Короля Людовика, и делается Бургундцем, чтобы с барыша пересказать их Герцогу Карлу.

-- Если б я в этом был уверен, сказал Рубец, то зарезал бы его своими руками, хотя бы он пятьдесят раз был сыном моей сестры.

-- Но прежде всего, любезный дядюшка, сказал Кентень, вы бы осведомились заслужил ли я ето? А вы, Милорд, узнайте, что я не разношу сказок и что ни допросы, ни пытки не исторгнут у меня, во вред Королю Людовику, ни слова о том, что я мог узнать во время моей службы. Мой долг обязывает меня к молчанию на етот счет; но я не останусь служить там, где кроме опасностей, которым могу подвергнуться, честно сражаясь со врагами; мне угрожают еще засады, устроенные моими друзьями.

-- Если засады ему не нравятся, сказал Рубец, печально поглядывая на Лорда Кранфорда; грустно, а делить нечего. Я попадался в тридцать засад и сам бывал поставлен, ибо ето одна из любимых воинских хитростей нашего Короля.

-- Ето правда, Людвиг, сказал Лорд Кравфорд; однако жь молчи; кажется я ето дело понимаю лучше тебя.

-- Дай Бог, чтоб вы его поняли, Милорд, отвечал Рубец; но мне больно от одной мысли, что сын моей сестры боится засады.

-- Молодой человек, сказал Кравфорд, я отчасти угадываю, что ты хочешь сказать. Ты испытал какую нибудь измену во время путешествия, совершенного по приказанию Короля и имеешь причину подозревать его участником.

-- Я едва не испытал измены, исполняя поколения Короля, отвечал Кентень; по мне посчастливилось помешать ей. Невинен он, или виновен, ето я предоставляю Богу и его совести. Король питал меня голодного; принял безприютного и одинокого, я никогда не отягчу его в несчастий обвинениями, которые может быть несправедливы, ибо я их слышал только из самых нечистых уст.

-- Любезный друг мой! доброй молодец! вскричал Кравфорд, сжимая его с объятиях, ты думаешь и говоришь, как Шотландец. Ты Шотландец по уши. Ты говоришь, как человек, который видя, что друг его обернулся к стене спиною, забывает все поводы к ссоре и помнит только услуги, им оказанные.

-- Когда начальник обнял моего племянника, сказал Рубец, стало и мне можно. Только я желал бы втолковать ему, что солдату также нужно знать засадную службу, как клерку, знать грамоте.

благородном и Христианском твоем решении? Ибо в теперешней крайности ему бедному очень нужно знать на кого может понадеяться. Еслиб он привел с собою всю дружину своих стрелков.... Но да будет вола Божия! Скажи же мне, знает ли Король об етом?

-- Не могу сказать вам наверное, отвечал Кентень. Однако жь я уверил ученого его Астролога, Марция Галеотти, что решился умолчать обо всем, могущем повредить Королю в уме Герцога Бургундского. Извините, что не вхожу ни в какие подробности на этот счет; и вы можете судить, что я еще менее сообщил их Астрологу.

-- Да! да! сказал Лорд Кравфорд, точно, помню: я слышал от Оливье, что Галеотти предсказал Королю твое поведение; и рад, что он имел на то основание повернее звезд.

-- Где ему предсказывать! вскричал смеючись Рубец; разве звезды ему сказывали, что в Плесси, честный Людвиг помогал Туанете проматывать полновесные червонцы, которыми философ снабжал ее?

-- Молчи, Людвиг, сказал ему начальник, молчи глупое животное. Если ты не уважаешь моих седин, потому что я сам старой ходок, по крайней мере из уважения к молодости и невинности племянника не докучай нам такими пустяками.

-- Ваша милость вправе говорить, что вам угодно, отвечал Людвиг; но клянусь честью! второвидение Сондерса Суплесава, Глен-Улакниского башмачника вдвое лучше прорицаний етого Галотти, Галипотти, или как вам угодно его назовите. Сондерс предсказал сперва, что все дети моей сестры помрут когда-нибудь; и предсказал ето при рождении младшого Кентеня, который здесь; а без сомнения Кентень умрет когда-нибудь для исполнения предсказания, которое к несчастию почти сбылось, ибо кроме его весь род перевелся. Потом он предсказал мне, что я составлю себе состояние женитьбою, что верно также сбудется в свое время, ибо еще не случилось, но когда и как случится, етого я право и не знаю. Наконец Сондерс предсказал....

-- Если ето предсказание не прямо идет к делу, Людвиг, сказал Лорд Кравфорд, то прошу нас уволить от него; теперь мы с тобою должны оставить твоего племянника, моля Бога, чтоб утвердил его в добрых намерениях; ибо в етом деле одно легкомысленное слово может наделать столько вреда, что весь Парламент Парижской не в силах будет поправить. Да будет над тобою мое благословение, доброй молодец; а покидать нашу дружину не очень спеши, ибо скоро придется порядком сражаться при дневном свете и не боясь засад.

-- Я также даю тебе мое благословение, племянник, сказал Людвиг; если благородный мои начальник доволен, то и я также, ибо ето моя должность.

-- На минуту, Милорд, сказал Кентень, отводя Кравфорда в сторону; я должен вам доложить, что есть еще человек, узнавший от меня подробности, о которых должно молчать для безопасности Короля; и который, не будучи подобно мне обязан своим званием и благодарностию, может проговориться; ибо ничто не принуждает её к молчанию.

-- Её! вскричал Кравфорд; избави Боже, если женщина участница тайны! Мы тогда снова подвергнемся кораблекрушению.

-- Не думайте етого, Милорд, отвечал Дюрвард; но употребите свое ходатайство, чтобы Граф Кревкер дозволил мне свидание с Графинею Изабеллою Круа. Она знает мою тайму, и я уверен, что уговорю се молчать подобно мне обо всем, могущем подвигнуть Герцога против Короля Людовика.

Старый воин долго размышлял, поднял глаза вверх, потупил их, покачал головою и сказал наконец: - Во всем етом есть что-то мне непонятное. Графиня Изабелла Круа! Свидание с девицею столь известною своим званием, родом и состоянием! И ты, молодой Шотландец, не имеющий ничего, кроме меча, так уверен получить от нея требуемое! Или ты слишком на себя надеешься, друг мой; или с пользою употребил время своего путешествия. Но, клянусь крестом Св. Андрея! я поговорю за тебя с Графом Кревкером; а как он точно боится, чтобы Герцог в изступлении гнева не решился насильственным поступком с особою Короля обезчестить себя и Бургундию, то вероятно согласится на твое требование, хотя, клянусь честью, оно очень странно.

При сих словах, старый Лорд, пожав плечами, вышел из комнаты с Людвигом, который, во всем подражая своему начальнику, хотя и не знал о чем они говорили с Кентеном, однако жь принял такой же важный и таинственный вид, как и сам Кравфорд.

Через несколько минут Лорд Кравфорд возвратился, но уже не в сопровождении Рубца. Старик казался в странном расположении духа: он смеялся и как бы против воли; выражение веселости было заметно в морщинах его лица, обыкновенно сурового; в то же время он качал головою и по видимому был занят вещью, которой не мог не осуждать, хотя находил ее отменно смешною.

-- Право, молодой земляк, сказал он Кентеню, ты ходок! Никогда застенчивость не помешает тебе успеть в красавицах. Кревкер проглотил твое предложение, хотя оно было для него кисло, как стакан уксусу; ибо он поклялся мне всеми Бургундскими угодниками, что еслиб не шло дело о чести двух Государей и спокойствии двух Государств, то тебе никогда бы не видать следа ног Изабеллы на песке. Если б он не был женат и на красавице, то я подумал бы, что сам хочет сразиться для получения етой добычи. А может быть смекает о племяннике своем, Графе Стефане. Графиня!... Так тебе надобно Графин? Но ступай за мною. Помни, что твое свидание с нею должно быть коротко. Впрочем ты верно умеешь пользоваться минутами. Ого! Клянусь честью, меня так разсмешило твое высокомерие, что я не в силах бранить тебя!

Вспыхнув от досады, смешавшись от несколько грубых намеков старого Лорда, обидясь, что страсть его почитают вздорною и смешною люди разсудительные и опытные, Дюрвард молча последовал за Лордом Кравфордом в монастырь Урсулийской, где жила молодая Графиня; и войдя в прифмную, увидел там Графа Кревкера.

-- Ну, молодой человек, сказал Граф Кентеню строгим голосом, кажется тебе еще раз должно повидаться с прекрасной спутницей твоего романического путешествия.

-- Да, господин Граф, отвечал Кентень, а пуще всего, мне должно видеться с нею без свидетелей.

-- Етому не бывать, вскричал Кревкер. Будьте судьею, Лорд Кравфорд. Эта молодая девица, дочь старинного моего друга и сослуживца, богатейшая наследница в Бургундии, призналась, что она чувствует род....; что было я сказал? Словом, она сумасбродная, а ваш молодой стрелок высокомерный наглец. Они не увидятся без свидетелей.

-- Так я слова не скажу Графине, ибо не стану говорить с нею при вас, вскричал Кентень, вне себя от радости. Как бы я ни был высокомерен; но что узнал от вас, много превосходить все, чего бы я смел надеяться.

-- Он прав, любезный друг, сказал Кравфорд Графу, и ваш язык сболтнул, не спросясь благоразумия. Но если вы делаете меня судьею, то я скажу, что приемная перегорожена доброю и крепкою решеткою. И потому советую вам положиться на нее; а они пусть дают волю языкам своим. Боже мой! Разве можно жизнь Короля и многих тысячь человек взвешивать с тем, что двое молодых людей могут надуть в уши друг Другу, в продолжение двух минут?

Не успели они выдти, как Графиня Изабелла появилась за решеткою. Видя одного Кентеня в приемной, она остановилась и несколько секунд стояла, потупив глаза.

-- Но неужьли я буду неблагодарною, сказала она наконец, от того, что иные люди стали подозревать несправедливо? Мой покровитель! Мой избавитель! Верный и неизменный друг мой, посреди всех опасностей, которые мне угрожали!

Говоря таким образом, она приблизилась и сквозь решетку подала ему руку, не делая никакого усилия вырвать ее, между тем как он осыпал ее поцелуями и орошал слезами. Она только сказала ему: - Если б мы должны были еще свидеться когда нибудь, то я не позволила бы вам етого дурачества.

Если припомнишь опасности, от которых Кентень предохранил се; если разсудит, что он точно был её единственным, верным и ревностным защитником; то мои читательницы, хотя бы между ими нашлись прекрасные Графини и богатые наследницы, простят Изабелле ето забвение сана.

Однако жь она наконец вырвала свою руку у Дюрварда, отошла на шаг от решетки и спросила с большим замешательством: - Чего жь вы требуете от меня; ибо у вас есть до меня какое-то требование, я узнала ето от старого Шотландского Лорда, который недавно был здесь с родственником моим Кревкером. Если ето требование благоразумно, если бедная Изабелла может исполнить его, не изменяя своему долгу и чести, то вы не должны бояться отказа. Но не спешите говорить, продолжала она, робко озревшись вокруг себя; старайтесь не говорить ничего такого, что можно бы перетолковать невыгодно, если бы нас подслушали.

-- Не опасайтесь ничего, Милостивая Государыня, печально отвечал Кентень: не здесь могу я забыть разстояние, судьбою между нами положенное и не захочу подвергнуть вас порицанию гордых родственников, за то, что вы были предметом самой страстной любви человека, который беднее и ниже их. Пусть ета мысль, подобно сновидению ночи, погибнет для всех, кроме сердца, в котором она займет место всего существенного.

-- Молчите! молчите! в полголоса вскричала Изабелла, из любви к себе, из уважения ко мне, не говорите етого. Скажите лучше, чего вы от меня требуете.

-- А кажется прощаю всем моим врагам. Но Дюрвард, посреди какого зрелища меня спасла ваша твердость и присутствие духа! Эта окровавленная зала! Етот добрый Епископ! Я вчера только узнала о всех ужасах, которых была нечувствительною свидетельницею!

-- Забудьте об них, сказал Кентень, приметив, что живой румянец, покрывавший щеки Изабеллы во время етого разговора, сменила смертная бледность; не оглядывайтесь назад; смотрите вперед с мужеством, необходимым для тех, которые идут опасным путем. Выслушайте меня: вы более всех имеете права обличить Людовика таким, каков он в самом деле. Но если вы обвините его в поощрении вас к побегу из Бургундии, а пуще всего в замысле предать вас в руки Ла-Марку, то вероятно будете причиною свержения, или даже смерти Короля; и во всяком случае произведете между Францией) и Бургундиею самую кровопролитную воину, которая когда либо возгоралась между етеми двумя державами.

-- Сохрани Господи, чтобы я была причиною таких несчастий, если можно избежать их! Даже если бы я могла питать некоторое желание мести, то одно ваше слово истребило бы его. Могу ли я более помнить оскорбления Людовика, нежели безценные услуги, вами мне оказанные? Но что делать? Когда предстану Государю своему, Герцогу Бургундскому, то должна молчать, или говорить правду. Если стану молчать, меня обвинят в упорстве, а вы не захотите, чтоб я унизила себя ложью.

-- Конечно нет! Но когда вы прервете молчание, говорите об Людовике только то, что вы сами лично знаете за правду; если вас принудят пересказать слышанное от других, представляйте их слова просто рассказами, хотя бы оне вам самим казались вероятными, но не подтверждайте их, показывая будто им верите; не придавайте вероятия ничему кроме того, что знаете лично. Совет Бургундский не может отказать Королю в правосудии, которое в моей земле даруют последнему обвиняемому; он должен почитать его невинным, пока обвинение не будет оправдано прямыми и достаточными доказательствами. А чтобы доказать произшествия, которых вы сами не видали, должно основываться на чем нибудь повернее слухов.

-- Я выражусь еще яснее, сказал Кентень; и начал объяснять слова свои примерами; но звук монастырского колокола прервал объяснение.

-- Ето знак, что мы должны разстаться, сказала Графиня; разстаться на всегда! Но не забывайте меня, Дюрвард; я вас никогда не забуду. Верные услуги ваши...

Она не могла договорить, но опять протянула ему руку; он снова прижал ее к своим губам и не знаю как случилось, что желая принять ее, Графиня так приблизилась лицем к решетке, что Кентень осмелился напечатлеть последнее прощание на устах её. Изабелла не стала упрекать его, а может бы и не успела, ибо в тужь минуту Кревкер и Кравфорд, бывшие спрятаны в таком месте, откуда могли все видеть, не слыша ничего, поспешно вошли в прифмную: первый был вне себя от гнева и более бежал, нежели шел; второй, смеючись, удерживал его.

-- В вашу комнату, сударыня! В вашу комнату! закричал Граф Изабелле, которая, опустив покрывало, поспешно ушла; вас бы должно запереть в келью на хлеб и на воду. Что же до тебя, дерзской молодец, придет время, когда пользы Государств не будут иметь ничего общого с подобными тебе, и тебя научат какого наказания достойна дерзость нищого, который осмелился поднять глаза на...

Дюрвард такой же дворянин, как и я; а я глава моего семейства: не нам слушать о наказании за смелость...

-- Милорд! Милорд! вспыльчиво вскричал Кревкер, дерзость етих наемных чужеземцев вошла в пословицу; и вы, как их начальник, должны бы унимать, а не поощрять се.

-- Я пятьдесят лет начальствую стрелками гвардии, Граф Кревкер; никогда не нуждался в советах Француза, или Бургундца, и с позволения вашего надеюсь без них обойтись, пока останусь на етом месте.

-- Не слишком ручайтесь за ето, Кревкер: говорят, что горы могут столкнуться; так почему жь живым существам, которые имеют ноги, приводимые в движение любовью, никогда не встретиться? Етот поцелуй был очень нежен, Кревкер, и он кажется, не к добру.

-- Окончание, Граф! Я могу вам предсказать его. Если покусятся на какое-нибудь насилие против особы Короля, то хотя друзья его и очень малочисленны и окружены его врагами, он не погибнет ни один, ни без мести. Пуще всего жалею, что он именно запретил мне готовиться к такому окончанию.

-- Предвидеть такия бедствия, Милорд, есть вернейшее средство навлечь их. Повинуйтесь повелениям вашего Государя; не давайте повода к насилию, оскорбляясь слишком скоро и вы увидите, что день пройдет тише, нежели вы полагаете.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница