Черная стрела.
Часть четвертая. Переряженные.
Глава II. В доме врага

ГЛАВА II
В доме врага

Сэр Даниэль жил в Шорби в высоком, удобном, оштукатуренном доме, обшитом резным дубом, с низкой кровлей из просмоленной соломы. Сзади тянулся сад, полный фруктовых деревьев, аллей, густых зеленых беседок; в отдаленном конце его виднелась колокольня церкви аббатства.

В случае нужды в доме могла бы поместиться свита и более важного вельможи, чем сэр Даниэль, но и теперь он был полон шума и гама. На дворе раздавался звон оружия и стук подков лошадей, на кухне стоял гул, словно в улье; из зала слышались песни менестрелей, игра на инструментах и восклицания шутов. Сэр Даниэль соперничал с лордом Шорби в щедрости, веселье и любезности, царствовавших в его доме, и затмевал лорда Райзингэма.

Всех гостей встречали радушно. За стол на дальнем конце садились менестрели, паяцы, игроки в шахматы, продавцы реликвий, лекарств, духов и разных волшебных зелий, а вместе с ними всевозможные священники, монахи и пилигримы. Все они спали вместе на громадных чердаках или на голых досках в большой столовой.

В полдень, следовавший за крушением "Доброй Надежды", кладовая, кухни, конюшни, закрытые сараи по обе стороны двора, - все было набито праздным народом, частью принадлежавшим к штату сэра Даниэля, одетым в его ливреи темно-красного и синего цвета, частью из каких-то странных незнакомцев, привлеченных в город алчностью и принимавшихся рыцарем из политики и потому, что это было в моде в то время.

Падавший безостановочно снег, страшно холодный воздух, приближение вечера - все это вместе заставляло их искать приюта. Вино, эль и деньги текли в изобилии; многие играли в карты, растянувшись на соломе на гумне, другие еще были пьяны после полуденной еды. Для современного взгляда эта картина была бы возможна только при разгроме города; на взгляд человека того времени она входила в домашний обиход любого богатого и благородного дома в праздничное время.

Два монаха - молодой и старый, пришедшие поздно, грелись у костра, разведенного в конце сарая. Их окружала смешанная толпа фокусников, паяцев, солдат; старший из монахов скоро вступил в оживленный разговор, сопровождавшийся таким громким смехом и обменом острот, что окружавшая монахов группа людей мгновенно увеличилась.

Младший из монахов, в котором читатель уже узнал Дика Шельтона, сразу сел в некотором отдалении и степенно отодвигался все дальше и дальше. Он внимательно прислушивался к разговору, но ни разу не открыл рта и, судя по серьезному выражению его лица, обращал мало внимания на шутки своего товарища.

Наконец его взор, постоянно блуждавший и наблюдавший за всеми входами в дом, упал на маленькую процессию, вошедшую в главные ворота и переходившую наискось двор. Впереди шли две дамы, закутанные в пушистые меха, за ними две служанки и четверо сильных воинов. В следующее мгновение они исчезли в доме и Дик, проскользнув между праздношатающимися, вышел из сарая и пустился в преследование.

- Та, что выше, - леди Брэклей, - подумал он, - а где леди Брэклей, там недалеко и Джоанна.

Четыре воина остались у дверей дома, а дамы подымались по лестнице из полированного дуба в сопровождении двух служанок. Дик шел по пятам. На дворе уже темнело, а в доме наступила почти ночная тьма. На площадках лестницы горели факелы, всунутые в железные скобы, у каждой двери длинного коридора с ткаными обоями горели лампы. Там, где дверь была открыта, Дик видел стены, покрытые ткаными обоями и усыпанные тростником полы, блестевшие при свете огня.

Таким образом прошли два этажа, и на каждой площадке более молодая леди маленького роста оборачивалась и зорко смотрела на монаха. Он же шел, опустив глаза, с скромным видом, свойственным принятому им на себя званию, и потому только раз взглянул на нее и не заметил, что обратил на себя ее внимание. На третьем этаже дамы расстались, младшая пошла одна наверх, а старшая, в сопровождении служанок, - в коридор направо.

Дик шел быстрыми шагами; остановившись в углу, он вытянул голову и следил глазами за тремя женщинами. Они продолжали идти по коридору, не останавливаясь и не оглядываясь.

- Очень хорошо, - подумал Дик. - Только бы мне узнать комнату леди Брэклей, тогда уже не трудно будет увидеть госпожу Хэтч, когда ее пошлют по какому-нибудь делу.

Как раз в это мгновение чья-то рука опустилась ему на плечо. С подавленным криком он одним прыжком бросился на нападающего и схватил его.

Дик несколько смутился, увидев, что так грубо схваченный им враг не кто иной, как маленькая леди в мехах. Она со своей стороны была несказанно поражена и испугана и, дрожа, не смела высвободиться из захвативших ее рук.

- Сударыня, - сказал Дик, освобождая ее, - приношу тысячу извинений, но у меня нет глаз сзади и, клянусь мессой, я не знал, что вы девушка.

Молодая девушка продолжала смотреть на него, и ужас постепенно сменился удивлением, удивление - подозрением. Дик, который легко читал смену впечатлений на ее лице, стал опасаться за свою безопасность в этом враждебном ему доме.

- Прекрасная девушка, - сказал он с притворной развязностью, - позвольте мне поцеловать вашу руку в знак того, что вы прощаете мне мою грубость, и я уйду.

- Странный вы монах, молодой сэр, - ответила молодая девушка, смотря ему в лицо смелым и вместе с тем проницательным взглядом, - теперь, когда мое удивление несколько улеглось, я вижу светского человека в каждом вашем слове. Что вы здесь делаете? Зачем вы одеты так кощунственно? Пришли вы с враждой или с миром? И почему вы выслеживаете леди Брэклей, словно вор?

- Сударыня, - сказал Дик, - прошу вас быть совершенно уверенной только в одном - я не вор. А если я и пришел сюда с воинственными целями, что верно до известной степени, то я не воюю с прекрасными девушками и молю их последовать в этом отношении моему примеру и оставить меня в покое. Если же вы крикнете, прекрасная миссис, - если вам это угодно, - если вы крикните хоть раз и расскажете то, что видели, - бедный джентльмен, стоящий перед вами, должен умереть. Не думаю, чтобы вы могли быть настолько жестокой, - прибавил Дик и, нежно взяв руку девушки обеими руками, посмотрел на нее взором, полным вежливого восхищения.

- Сударыня, - ответил он, - я действительно йорксист и, в некотором роде, шпион. Но то, что привело меня в этот дом, то, что возбудит в вашем добром сердце сожаление и интерес ко мне, не имеет отношения ни к Иорку, ни к Ланкастеру. Я отдаю в ваши руки всю мою жизнь. Я - любящий человек, и мое имя...

Тут молодая девушка вдруг зажала Дику рот рукой. Поспешно оглянулась вверх и вниз, на восток и на запад, и видя, что путь свободен, потащила молодого человека с большой силой и пылкостью вверх на лестницу.

- Тс! - сказала она. - Иди. Будешь разговаривать потом.

Дик, несколько удивленный, допустил, чтобы его втащили наверх, поспешно провели по какому-то коридору и внезапно втолкнули в комнату, освещенную, как и многие из тех, которые он видел, ярко пылающими дровами в очаге.

- Ну, - сказала молодая девушка, толкнув Дика на стул, - сидите и ожидайте моей высочайшей воли. Я имею над вами право жизни и смерти и не задумаюсь воспользоваться моей властью. Смотрите, берегитесь вы страшно изувечили мне руку. Он не знал, что я девушка, сказал он! Знай он, что я девушка, он наверное взялся бы за пояс!

И с этими словами она поспешно вышла из комнаты оставив Дика, пораженного изумлением. Он не знал видит ли он все это во сне или наяву.

- Взялся бы за пояс! - повторял он. - Взялся бы за пояс! - И воспоминание о вечере в лесу воскресло в его памяти, и он снова увидел извивающуюся фигуру Мэтчема и его молящие о пощаде глаза.

Тут он вспомнил об угрожавших ему опасностях. В соседней комнате он услышал шум: как будто двигался человек; затем странно близко раздался вздох; потом послышался шорох женской одежды и звук шагов. Дик стоял, прислушиваясь; вдруг раздался стук отворяемой двери, драпировка раздвинулась и Джоанна Седлей с лампой в руке вошла в комнату.

Она была одета в платье из дорогой материи темного цвета, как и следовало в зимнее, снежное время. Волосы на голове у нее были собраны, напоминая корону. Она казавшаяся такой маленькой и неловкой в одежде Мэтчема, теперь была высока как молодая ива, и плыла по полу, словно презирая необходимость ходить.

Она не вздрогнула, не смутилась, подняла лампу и взглянула на молодого монаха.

- Что делаете вы здесь, добрый брат? - спросила она. - Вас, наверно, направили не туда, куда следует. Кого вам нужно? - И она поставила лампу на подставку

- Джоанна, - только и сказал Дик, голос изменил ему. - Джоанна, - снова начал он, - ты говорила, что любишь меня, и я, безумец, поверил этому!

- Дик! - вскрикнула она. - Дик!

И к великому удивлению юноши прекрасная молодая леди сделала только один шаг, охватила его шею руками и осыпала его поцелуями.

- О, глупый малый! - кричала она. - О, милый Дик! Если бы ты мог видеть себя! Увы, - прибавила она, остановившись, - я испортила тебя, Дик! Я стерла с тебя краску. Но это можно поправить. Вот чего нельзя поправить, Дик, - я очень боюсь, что нельзя поправить, - это моего замужества с лордом Шорби.

- Значит, это решено? - спросил Дик.

- Завтра до полудня назначена моя свадьба, Дик, в церкви аббатства, - ответила она. - Джон Мэтчем и Джоанна Седлей - оба придут к очень печальному концу. От слез нет никакой пользы, не то я могла бы выплакать глаза. Я неустанно молилась, но Небо не обращает внимания на мои мольбы. И дорогой Дик, добрый Дик, если ты не можешь увести меня из этого дома до утра, то мы должны поцеловаться и проститься.

- Ну нет, - сказал Дик, - я никогда не скажу этого слова. Это похоже на отчаяние, а пока есть жизнь, Джоанна, есть и надежда. И я буду надеяться. Да, клянусь мессой и нашим будущим торжеством! Видишь, когда ты была для меня только именем, разве я не пошел за тобой, не собрал удалых людей, не поставил на карту свою жизнь? А теперь, когда я увидел тебя - прекраснейшую, благороднейшую девушку во всей Англии, - неужели ты думаешь, что я покину тебя? Если бы здесь было глубокое море, я прошел бы по нему, если бы путь был полон львов, я разогнал бы их как мышей.

- Ах, - сухо проговорила она, - ты подымаешь много шума из-за голубого платья!

- Нет, Джоанна, - возразил Дик, - дело не в одном платье. Ты была переодета, дорогая. Вот теперь переодет, ну разве не правда, что у меня смешной, прямо дурацкий, вид?

- Да, правда, Дик, - улыбаясь ответила Джоанна.

--

маленькую молодую леди, приложившую палец к губам.

- Святые угодники! - вскрикнула она. - Какой вы поднимаете шум! Не можете вы говорить посдержаннее? Ну, Джоанна, моя прекрасная лесная девушка, что ты дашь своей подруге за то, что она привела твоего милого?

Вместо ответа Джоанна подбежала к ней, горячо обняла и поцеловала ее.

- А вы, сэр, - прибавила молодая девушка, - что вы дадите мне?

- Ну, подходите, позволяю вам, - сказала девушка.

Но Дик, покраснев как пион, поцеловал ей только руку.

- Почему я вам не нравлюсь, прекрасный сэр? - спросила она, приседая до полу. Когда Дик наконец очень холодно поцеловал ее, она прибавила: - Джоанна, твой милый очень застенчив у тебя на глазах; уверяю тебя, он был смелее при нашей первой встрече. Я вся в синяках, мой друг, не верь мне никогда больше, если окажется, что я не в синяках! А теперь, - продолжала она, - наговорились ли вы? Я должна скоро отправить прочь паладина.

Но оба закричали, что они еще ничего не успели сказать, что вечер еще только наступил, и они не хотят расставаться так рано.

- Конечно! - вскрикнула Джоанна. - Я совсем забыла об этом.

- Так спрячьте меня куда-нибудь, - сказал Дик, - хоть за занавес, заприте в ящик, сделайте что хотите, только бы я остался здесь до вашего возвращения. Помните, прекрасная леди, - прибавил он, - что мы в отчаянном положении, и, может быть, с сегодняшнего вечера нам не придется видеть друг друга до самой смерти.

При этих словах сердце молодой девушки смягчилось; когда несколько позже колокол созвал к обеду домашних сэра Даниэля, Дик стоял неподвижно у стены, там, где раздвинувшаяся драпировка позволяла ему дышать свободно и даже давала возможность смотреть в комнату.

Недолго пробыл он в этом положении, как вдруг нечто странное смутило его. Тишина в этом верхнем этаже дома нарушалась только потрескиванием огня и шипением зеленой ветки в камине. Но вдруг до напряженного слуха Дика долетел какой-то звук: кто-то шел с чрезвычайной осторожностью. Вскоре после того дверь отворилась и человек маленького роста, почти карлик, со смуглым лицом, в ливрее цветов лорда Шорби, просунул в комнату сначала голову, а потом и все свое искривленное тело. Рот у него был открыт, как будто для того, чтобы лучше слышать, глаза, очень блестящие, быстро и беспокойно бегали из стороны в сторону. Он обошел комнату, ударяя то там, то сям по драпировке. Дик каким-то чудом избежал его внимания. Он заглянул под мебель, пристально оглядел лампу и наконец с видом глубокого разочарования уже собирался выйти из комнаты так же тихо, как вошел в нее, как вдруг упал на колени и поднял какую-то вещь с разбросанного по полу тростника, посмотрел на нее и со всеми признаками восторга спрятал ее в висевшую у пояса сумку.

своему господину. Его брало искушение откинуть занавес, напасть на негодяя и, рискуя жизнью, отнять красноречивую улику. Пока он колебался, у него явилась новая причина для беспокойства. На лестнице раздался хриплый, пьяный голос, и вскоре затем в коридоре послышались неровные тяжелые шаги.

- "Что вам надо среди этих лесов?" - пел этот голос. - "Что делаете вы здесь?" Эй! Олухи, что делаете вы здесь? - прибавил он с раскатом пьяного хохота и снова запел:

Лаулесс, увы! мертвецки пьяный разгуливал по дому, отыскивая уголок, где мог бы проспаться после очередного возлияния. Дик приходил в ярость в глубине души. Шпион сначала испугался, но убедясь, что имеет дело с пьяным, с быстротой, напоминавшей кошку, выскользнул из комнаты и исчез из глаз Ричарда.

Что было делать? Если он потеряет из виду Лаулесса, он бессилен составить какой бы то ни было план спасти Джоанну. Если же он решится обратиться теперь к пьяному бродяге, - шпион может быть вблизи и вызвать самые роковые последствия.

Однако Дик все же решился на последний риск. Выйдя из-за занавеса, он встал на пороге комнаты с поднятой рукой. Лаулесс багровый, с налитыми кровью глазами подходил неровными шагами все ближе и ближе. Наконец он смутно разглядел своего командира и, несмотря на грозные сигналы Дика, немедленно громко приветствовал его по имени.

Но Лаулесс только смеялся и шатался, стараясь похлопать по спине молодого Шельтона.

Как раз в это мгновение тонкий слух Дика уловил шорох за драпировкой. Он кинулся по направлению звука, и через мгновение кусок драпировки был оторван, и Дик и шпион барахтались в его складках. Они катались, стараясь ухватить друг друга за горло, безмолвные в своем смертельном бешенстве. Ткань мешала им. Но Дик был гораздо сильнее, и вскоре шпион лежал поверженным под его коленом; удар длинного кинжала лишил его жизни.