Категории: | Роман, Биографическая монография |
Связанные авторы: | Стивенсон Р. Л. (О ком идёт речь) |
Часть вторая. Луи
Глава четвертая. Очень плохой экспромт
Луи исполнилось семнадцать лет. Сэр Томас использовал все свои связи для того, чтобы Луи приняли в Эдинбургский университет. Декан физико-математического факультета потребовал Луи к себе в кабинет и, глядя на него поверх очков, заявил:
- Заслуги мистера Стивенсона, вашего отца, столь велики, что ни я, ни мои коллеги не имеем причин отказать ему в приеме его сына на первый курс без экзаменов. Но, - декан заложил руки за спину и прошелся перед Луи, как бы раздумывая, какое слово должно последовать за этим бесспорно предупредительным «но». - Но, - повторил он, останавливаясь и в упор глядя на Луи, - вам следует знать, Роберт Льюис Стивенсон, что уважение, питаемое мною к вашему отцу, не распространяется на вас. Пока что на вас не распространяется, - поправился он, жестом подчеркивая второй вариант фразы. - Вы принимаетесь, как исключение, о чем надлежит помнить…
- Помню, знаю, ценю, - произнес Луи, полагая, что после столь лаконично выраженного чувства покорности декан отпустит его.
- Необходимо делать очень большие успехи, - декан поднял вытянутый палец левой руки и секунду подержал его перед своим носом. - Необходимо преуспевать по всем дисциплинам и показывать пример нравственного поведения для того, чтобы…
- Даю слово, что буду хорошо учиться и примерно вести себя, - сказал Луи, пользуясь многоточием в монологе декана.
- Чтобы, - невозмутимо, не слушая Луи, продолжал декан, приподнимаясь и опускаясь с каблука на носок скрипучих стареньких ботинок, - упаси вас создатель, не вылететь к черту из стен университета! О ваших похождениях, студент, неизвестно только глухому. Оцените те обстоятельства, в силу которых вы занесены в список первого курса!
И, протянув Луи руку, вполне по-человечески проговорил:
- Поздравляю и прошу передать мой сердечный привет сэру Томасу. Занятия послезавтра. До свидания.
- До свидания, благодарю вас, извините, - по-солдатски отчеканил Луи и, сделав полный оборот через левое плечо, зашагал к выходной двери.
- Одну минутку, студент! - остановил его декан. - Насколько мне известно, вы пишете стихи. Правда ли это?
- Правда, сэр, - ответил Луи.
Декан сурово оглядел его с ног до головы, по-прежнему заложил руки за спину и, трубно откашливаясь, заявил, что человеку, который по выходе из университета будет строить маяки и заниматься оптикой, совсем не к лицу заниматься таким женским делом, как, например, вышивание по канве, приготовление домашнего печенья и изготовление стихов. Декан так и сказал: изготовление стихов…
- Я их пишу, сэр, - виновато пробормотал Луи, несколько демонстративно пожимая плечами. - Сочиняю, - добавил он, чувствуя, как по спине его бегут мурашки. «Не примет, уволит, выгонит, - подумал он, - и папе придется снова хлопотать…»
- Прочтите что-нибудь рифмованное вашего изготовления, - попросил декан и опустился в кресло. - Только покороче, мне некогда. Ну, слушаю!
- Я прочту мое стихотворение «Странник», - сказал Луи, провел рукой по волосам, вскинул голову и, полузакрыв глаза, уверенно и четко прочел:
- Это еще не конец, - пояснил Луи, - но я боюсь затруднять ваше внимание, сэр. Когда-нибудь я еще вернусь к этому стихотворению, поработаю над ним.
- Не стоит и абсолютно никому не интересно, - сказал декан, неодобрительно покачивая головой. - Фальшь и неискренность, поза и подражание. Никогда не поверю, чтобы вам хотелось жить так, как вы о том намололи в своих стихах. Не верю, студент! А если вы не врете, то за каким же чертом в таком случае поступать в университет?! Бродяге образование не требуется. Вы как думаете?
- Так же, как и вы, сэр, - ответил Луи, употребляя немалые усилия для того, чтобы не наговорить грубостей просвещенному слушателю. - Только, сэр, поэзия требует к себе другого отношения. Если подходить к литературе с вашей меркой, то…
- Для литературы у меня другая мерка, студент! - сердито произнес декан. - К сожалению, у меня мало времени, иначе я вправил бы вам мозги! До свидания!
Как сильно хотелось Луи ответить на это: «Прощайте…» Но он еще не был странником, а потому пришлось стерпеть и чинно удалиться. Он рассказал отцу о происшедшем, дав честное слово, что говорит правду. Отец рассмеялся и сказал, что впредь не следует обращать внимания на чудачества декана, - всё дело в том, чтобы учиться и уметь снисходить к недостаткам и странностям наших ближних. Есть люди, абсолютно лишенные слуха, не понимающие музыки и поэзии - этих родных сестер, которых любит далеко не каждый. Одного человека впечатляют Бетховен и Байрон, другого - куплеты из варьете и романы в воскресных приложениях. Отец привел любимое выражение Камми: «Бог земли не уравнял».
- Понимаю, папа, - согласился Луи. - Белое мы отличаем потому, что существует черное, а дураки нужны для того, чтобы не спутать, кто умен.
- И еще, Луи, - кротко улыбнулся отец, - помни, что я не богач и уже не молод. Я могу умереть очень скоро, и после меня ты много не получишь. Учись, не полагаясь на свои природные способности. Кормит нас, как правило, не талант, а рядовая работа, которой занимаются все люди.
У Луи на этот счет имелось свое суждение, но он решил не спорить. Он начал усердно посещать университет, часами просиживать за учебниками. Камми смотрела на него как на мученика. Полли с нетерпением ожидала, когда Луи наконец хоть на часок заглянет в кухню с интересной книгой, и даже Ральф затосковал: не с кем поспорить, некому возразить, реже приходится беседовать с хозяином дома.
В начале января 1868 года Луи успешно сдал экзамены и решил отдохнуть. Его друзья - Анлон и Шантрель - не раз и не два стучали ему в окно и посылали письма. «А мы?» - взывали математика, физика, механика и оптика. Голоса друзей, огни таверн и камни дорог оказались сильнее. Луи надел бархатную куртку, перекинул через плечо плащ, в руки взял палку и, пригласив с собою Пирата, направился на Ватерлоо-плейс.
На правах старого и особо преданного, верного друга Пират взглядом, помахиванием хвоста и всеми доступными собаке жестами просил Луи пореже отлучаться из дому и пожалеть его, одиннадцатилетнего породистого пса.
жирные бока:
- Не осуждай, Пират! Я веду себя очень примерно. Знаменитый пропойца Анлон ставил бутылку бургундского против яблочного сидра с моей стороны - за то, что он, Анлон, выпьет с каждым, кто только войдет в таверну, и через три часа прочтет без единой ошибки первую и последнюю страницу любой книги в перевернутом виде. Он это может, Пират, но я…
«Не надо!» - взвизгнул пес и забил хвостом по ступеньке, ведущей в таверну.
- Я, как видишь, ушел, - пожал плечами Луи. - Сейчас я намерен идти к Шантрелю, французскому эмигранту. Этот человек потерял два миллиона франков и три дома, Пират. Он нищий, этот Шантрель. Плачь, собака!
Пират поднял голову и завыл.
- Довольно, - приказал Луи. - Шантрель - это моя практика, с ним я разговариваю на языке его родины. Шантрель чудесный человек. Он наизусть читает стихи Верлена, Мюссе и Гюго. За каждое прочитанное стихотворение он получает от хозяина таверны бокал вина. За страницу превосходной прозы Бальзака - она всё же немного лохмата и без нужды изукрашена периодами - Шантрель получает хлеб, сыр и вареное мясо. Я студент, Пират, но в будущем я намерен шагать по дорогам романов, повестей и рассказов, для чего мне необходимо много знать. Пойми меня, Пират, и протяни мне свою благородную лапу в знак доверия и любви!
Пират осмысленно посмотрел на Луи и, поморгав старыми, слезящимися глазами, торжественно подал лапу, одновременно лизнув руку своего хозяина.
- Спасибо, друг, - сказал Луи. - Я увековечу тебя, даю слово! Ты умрешь, кости твои сгниют, но сердце твое будет биться в моей книге. Ах, Пират, Пират!.. Я не великий человек, но, как и они, все великие люди, одинок и не понят. У меня есть друзья, у меня есть родные, есть, наконец, ты, но вы существуете как фон. Вот сейчас я буду говорить стихами…
«Не надо», - пролаял Пират и отбежал в сторону. Он понимал слово «стихи», он не любил их. Но Луи уже начал:
Собака издали наблюдала за человеком, ожидая, когда он перестанет жестикулировать, - только тогда возобновится прерванный диалог.
- Пират, ко мне! - позвал Луи. - Сейчас я должен сочинить заключительную строфу - и точка. Две строки, Пират, не бойся!
На Ватерлоо-плейс Луи подошел к давно уже ожидавшему его Шантрелю, и они, обнявшись, углубились в темные узкие улочки города. Пират, подобно телохранителю, степенно следовал подле хозяина. Старый пес не любил Шантреля - высокого, сутулого человека с недобрым огоньком в глазах, длинноносого и пышноусого. Пирату не нравились интонации этого человека, - в словах, как и все собаки, Пират не разбирался, всё дело было в тоне, манере говорить, и еще - в запахе. От Шантреля нехорошо пахло: вином, табаком и духами. Сейчас Шантрель - так казалось Пирату - куда-то звал хозяина, что-то обещал ему, чем-то соблазнял и, судя по угловатым, суетливым жестам, говорил вздор и чепуху. Какое счастье, что хозяин отрицательно качает головой и смеется!..
- Я уже нанял судно, капитан в два дня доставит нас на остров, - вкрадчиво ворковал Шантрель. - А там, на острове, нас ждет судьба Монте-Кристо, Луи! Соглашайся! Я уверовал в тебя и не боюсь, что мой секрет разнесется по всей Англии. Мы разбогатеем, Луи! Мы построим большой корабль и назовем его так: «Стивенсон». Мы совершим кругосветное путешествие, мы учредим три стипендии твоего имени: одну - самой красивой девушке в Англии, другую - самому ленивому студенту и третью - лучшему романисту Англии. Мы будем кидаться деньгами, как конфетти, как серпантином! О нас будут писать все газеты мира, Луи! Ну что тебе делать здесь, в этой дыре, по недоразумению нанесенной на карту!..
Луи покачал головой. Пират поднял голову и успокоился: хозяин улыбнулся. Когда он качает головой и не улыбается, - значит, надо следить за его спутником: пахнет бедой.
- Ты забываешь, Шантрель, - произнес Луи, - что Эдинбург - моя родина. Я могу покинуть ее лишь на время, что я и делал, когда путешествовал с мамой за границей. Если когда-нибудь я покину родину, то это будет означать, что мне очень плохо или что я сам ни на что не пригоден, Шантрель.
- Высокие слова, декламация, - насмешливо произнес Шантрель. - Покинул же я родину!
- И теперь каешься, - сказал Луи. - И мелешь вздор.
- Остров и зарытые в земле драгоценности совсем не вздор! - запальчиво воскликнул Шантрель. - И откуда ты взял, что я каюсь? Мне хорошо и здесь, в Англии. Мне плохо везде - и на родине и на чужбине, Луи. Моя родина там, где мне хорошо.
- Страшные, отвратительные слова, - печально произнес Луи. - Я никому не извинил бы такого признания, но тебе извиняю: ты несчастен, Шантрель. Что касается зарытых кладов, то они хороши в мечтах, воображении; их не должно быть в действительности, - что тогда останется на долю вымысла? Что?
- Тебе это очень нужно?
- Очень нужно, Шантрель! Ради этого я учусь, чтобы стать самостоятельным человеком и когда-нибудь потрудиться во имя этого «что». Как? Я не пою, не рисую, я не актер. Кажется, я писатель. И, может быть, я создам моего, на других не похожего, Монте-Кристо.
- А я предлагаю тебе судьбу Монте-Кристо, - горячо и громко произнес Шантрель. - Дело верное. Судно уже в гавани. Капитан - мой друг. Мы примем его в долю. Ну что-нибудь, мелочь, - сто червонцев, не больше…
- Жемчужину в золотой оправе! - расхохотался Луи, вспоминая Давида Эбенезера - кладоискателя и несчастливца. - Я тебя люблю, Шантрель, но плохо верю в твои сокровища. Оставь их литературе, мой друг! Пусть клады спокойно лежат в земле, нэ тревожь их! Клад - это внутреннее дело Эдгара По. Дадим ему, чтобы не скучал, Жюля Верна: этот, насколько я понимаю, тоже из тех, кто крутит и вертит нашу старушку Землю!
Пират настолько успокоился, что даже поотстал немного и занялся обнюхиванием тумб и фонарей, издали наблюдая за тем, как его хозяин обнимает Шантреля и похлопывает по плечу и спине. Добрый знак! Похлопывание по спине означает: «Уйди! Отстань!» Кому другому, а Пирату этот жест вот как знаком!
- Как жаль, что у тебя нет родины, - сказал Луи Шантрелю. - Ты одинаково привязан ко всем странам, а следует любить их все, но особо отличать ту, в которой ты родился. Ты человек без корней, Шантрель. Когда отплываешь на свой остров?
- Без тебя никуда, - ответил Шантрель. - Останусь здесь и пропаду!
делать, этот неверный человек? Он никогда не приласкает собаку, он только издевается над ними, делает вид, что кидает кусок сахара, а побежишь - и нет ничего. Таких людей надо кусать, лаять на них, не впускать в дом!..
Сэру Томасу не по душе друзья и приятели сына. В особенности - Анлон, пропащий человек, берущийся за всё и ничего не умеющий делать. Успехи сына тоже не радуют сэра Томаса; декан говорил на днях, что Луи груб и насмешлив, скор на язык и медлителен на дельный ответ.
«Ему не быть строителем маяков», - резюмировал декан.
«Кстати, их уже достаточно, - шутливо по тону и серьезно по сути ответил сэр Томас. - Что же, по вашему, делать мне с моим сыном?»
«Ваш сын сочиняет всякие истории и изготовляет стихи, - пренебрежительно проговорил декан. - Пишет эпиграммы. Хочет в будущем году явиться на экзамены и отвечать за весь курс обучения. Каково? А затем ему хочется перейти на юридический факультет. Представляю его в роли адвоката! Что тогда только будет с нами!»
Сэр Томас улыбнулся:
«Всё же, сэр, Луи способный юноша, не правда ли? Писать стихи и эпиграммы может далеко не каждый. Держать выпускные экзамены спустя два года со дня поступления - это, согласитесь, не шутка!»
Декан пожевал губами и заявил, что он не любит гениев, он верит только в обычных, средних людей. Гений, по его словам, всегда завершитель рода, меж тем как средний человек всегда опора государства. Будьте здоровы, мистер Стивенсон! Как жаль, что вы поторопились с маяками!..
- Куда, Луи, собрался?
- Не сидится дома, папа. Хочу навестить Джона Тодда. Говорят, ему плохо. Арестный дом сказывается.
- Подожди, Луи, вечером приедут из Сванстона мама и тетя, утром вместе с нею и отправишься. На всякий случай - где тебя искать?
- Что за вопрос, папа!
- Не любишь, не жалеешь, ты, Луи, ни меня, ни маму, - с горестной укоризной проговорил сэр Томас. - Бери пример с Боба, - он всегда дома.
- После полуночи, - поправил Луи.
В таверне «Зеленый слон» шумно и дымно. За круглым столиком уже сидят Шантрель и Анлон, потягивая дикую смесь из виски, портвейна и портера. Безработные капитаны и матросы играют в шашки, шахматы, карты, агенты по найму на торговые корабли присматриваются к пьяным, заводят с ними разговор, записывают что-то, дают аванс, которого едва хватает на то, чтобы увидеть донышко короткогорлой бутылки. Луи нравятся все эти люди; их интересно слушать, они много знают; чего только не видели их глаза, каких только приключений с ними не случалось!..
- Привет, Бархатная Куртка!
Такими словами встречают Луи в тавернах и матросских кабачках неподалеку от порта. «Бархатная Куртка» превратилась в собственное имя; преподаватель механики на диспуте о новых двигателях обратился к студенту Роберту Льюису Стивенсону с просьбой объяснить устройство автомобиля, и когда студент вполне удовлетворительно справился с порученной задачей, преподаватель сказал:
- Похвально, Бархатная Куртка!
Сегодня Луи надел белую рубашку с открытым воротом, поверх нее накинул плащ с медной пряжкой в виде двух львиных голов, расчесал густые, до плеч, волосы и, войдя в зеркальный зал «Зеленого слона», был встречен приветливыми возгласами:
- Бархатная Куртка! Добрый вечер!
- Добрый вечер, Бархатная Куртка!
Группа американских матросов на практике осваивает виски, делая пробу и прямо из горлышка бутылок и из коротких, пузатых стаканов мутно-зеленого стекла. Студенты-медики пьют по случаю первого учебного вскрытия трупа в морге. Изрядно нагрузившиеся капитаны дальнего плавания глядят друг на друга и по традиции англичан безмолвствуют. Луи не знает здесь почти никого, но его знают все:
- Присядь, Бархатная Куртка!
- Бархатная Куртка, прочти эпиграмму!
- Экспромт, Бархатная Куртка, экспромт!
Такая просьба льстит самолюбию. Луи не отказывается, - он встает подле столика посредине зала и, подняв руку, требует тишины. Она наступает не скоро.
которая вскружила бы вам головы. О, я сделаю это когда-нибудь непременно, и тогда каждый из присутствующих сочтет за честь поймать мой взгляд - мой благосклонный взгляд, но за что же сегодня, джентльмены, приветствуете вы меня? Тише! Не орать! Кто хочет ответить, пусть поднимет руку!
Высокого роста седоусый капитан с сигарой в зубах поднимает руку и, по знаку Луи, громко говорит:
- Мы приветствуем тебя, Бархатная Куртка, за то, что ты всегда один, хотя за столом с тобою всегда двое или трое, а также и за то, что в глазах твоих тоска по будущему, когда ты, как и обещал вчера, расскажешь о нас, капитанах, и о своем великом сердце - великом потому, что ты щедрый человек, Бархатная Куртка!
- Вранье! - смеется Луи и хлопает ладонью по столу. - У меня ни пенса, ни в левом ни в правом карманах!
- Вранье! - сказал седоусый капитан и ударил кулаком по спинке стула. - В левом у тебя экспромт, в правом сотня любопытных историй! Угости нас экспромтом, Бархатная Куртка!
Открылась дверь, и в таверну вошел сэр Томас. Он мельком взглянул на сына и сел за соседний стол. Никто и внимания не обратил на вошедшего, все ожидали заключительных слов экспромта. И Луи нашел эти нехитрые, простые слова - они напрашивались сами, и нельзя было им отказать. Луи повторил:
и добавил, жестом указывая на отца:
- Прости, папа, стихи у меня сегодня не получились. Очень слабые, хромые, - «изготовление», как говорит декан, а не стихи! Но обрати внимание на публику, - она всё же аплодирует! Им нравится второй сорт!
Луи пристально, не моргая, поглядел в глаза отцу:
- Дорогой папа, мне очень хочется, чтобы ты сегодня был наделен этим чувством в избытке! И не надо поперечных морщинок на высоком челе, папа! Дядюшка Джим! - крикнул Луи рыжебородому великану за стойкой. - Два стакана кофе по-турецки!
2
Стихи перевел Н. К. Чуковский.