| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
5. РАЗВАЛИНЫ ЧАНДИ
После полуденной грозы, которая помогла душителю осуществить замыслы в отношении Джальмы, наступила светлая, тихая ночь.
Лунный диск медленно выплывал из-за величественных развалин, расположенных на горе, среди густой чащи, на расстоянии трех лье от Батавии.
Серебристый свет, сливающийся на горизонте с прозрачной синевой неба, мощно обрисовывает широкие каменные уступы, высокие кирпичные стены, зазубренные временем, и обширные портики, обвитые вьющимися растениями.
Сквозь отверстие одного из таких портиков лунный свет озарял две колоссальные статуи, стоящие у подножия широкой лестницы, растрескавшиеся плиты которой почти совершенно исчезли под мхом, травой и кустарником. Одна статуя наполовину разбита. Ее обломки валяются тут же на земле. Другая совершенно цела и представляет ужасное зрелище...
Она изображает человека гигантских размеров. Одна голова его имеет три фута вышины. Выражение лица свирепо. Серый камень инкрустирован двумя кусками блестящего черного сланца, изображающего глаза. Широкий, глубокий рот раскрыт; в каменных устах свили гнезда пресмыкающиеся, и луна освещает омерзительный змеиный клубок.
Вокруг туловища идет широкий пояс с символическими украшениями. За поясом заткнут длинный меч. У великана четыре распростертые руки. В одной он держит голову слона, в другой свернувшуюся змею, в третьей череп человека, а в четвертой птицу, похожую на цаплю. Луна, озаряя ярким светом статую с одной стороны, придает ей еще более свирепый и причудливый вид.
Среди развалин виднеются на стенах полуразрушенные барельефы, высеченные из камня с большим искусством. Один из них, сохранившийся лучше других, изображает фигуру человека с головой слона и крыльями летучей мыши, пожирающего ребенка.
Трудно себе представить что-нибудь более мрачное, чем эти развалины, окруженные чащей густого леса и освещенные ярким светом луны, среди полного безмолвия тихой летней ночи.
К одной из стен древнего храма, посвященного какому-то таинственному кровожадному яванскому Божеству, прислонилась маленькая хижина, сложенная из обломков кирпича и камней. Дверь, сделанная из плетеного тростника, открыта; из нее вырывается красноватый свет, бросающий яркие отблески на высокую траву, изобильно растущую у ее порога.
Три человека находятся в этой лачуге, освещенной глиняной лампой с фитилем из кокосовых нитей, пропитанных пальмовым маслом.
Один из них одет очень бедно, но по-европейски. На вид ему лет сорок; бледный, почти белый цвет кожи указывает на его смешанное происхождение. Это метис - сын европейца и индианки.
Другой - африканский негр: сильный мужчина с толстыми губами, широкими плечами и тощими ногами. В курчавых волосах проглядывает седина. Одежда его вся в лохмотьях. Он стоит около индуса.
Третий спит в углу на циновке.
Эти три человека - главари секты душителей, бежавшие из Индии и скрывшиеся на Яве по совету контрабандиста Магаля.
-- А малайца все еще нет, - сказал метис, по имени Феринджи, самый опасный из всей этой шайки убийц. - Быть может, Джальма убил его, пока он исполнял наш приказ?
-- Гроза выгнала из-под земли много змей, - заметил негр, - быть может, одна из них ужалила малайца, и он стал гнездом для гадин?
-- Нечего бояться смерти, когда служишь доброму делу! - мрачно проговорил Феринджи.
-- И приносить смерть - тоже бояться нечего! - прибавил негр.
Полусдавленный крик привлек внимание собеседников к их спящему товарищу. Последнему было не больше 30 лет. Чистая раса индуса проявлялась у него во всем: и в бронзовой окраске безбородого лица, и в одежде, и в полосатой коричнево-желтой чалме. Казалось, его мучило какое-то страшное сновидение - по судорожно искривленному лицу крупными каплями струился обильный пот. Он бредил, из уст его вырывались отрывистые слова, руки судорожно сжимались.
-- Все тот же сон, - сказал Феринджи, обращаясь к негру, - все то же воспоминание об этом человеке.
-- Оком?
-- Разве ты забыл, как пять лет тому назад свирепый полковник Кеннеди, бич несчастных индусов, приехал на берега Ганга охотиться за тиграми? С пятьюдесятью служителями, двадцатью лошадьми и четырьмя слонами?
Кеннеди, этого тигра в образе человека; он попал в засаду, и братья доброго дела принесли его в жертву богине Бохвани.
-- А ты помнишь, как в ту минуту, когда мы затягивали петлю на шее Кеннеди, перед нами появился странник?.. Необходимо было отвязаться от непрошеного свидетеля... и мы его убили... И вот со времени этого убийства его и преследует во сне, - сказал Феринджи, указывая на спящего, - воспоминание об этом человеке.
-- А также и наяву! - выразительно взглянув на Феринджи, прибавил негр.
-- Слышишь, - сказал Феринджи, прислушиваясь к бреду индуса, - он повторяет слова этого странника, которыми тот отвечал на наше предложение или умереть, или вступить в число братьев доброго дела... Как сильно это впечатление!.. Он до сих пор находится под его влиянием.
Действительно, индус громко повторял во сне какой-то таинственный диалог, сам отвечая на задаваемые им же вопросы:
-- Путник, почему черная полоса на твоем челе тянется от одного виска к другому? - говорил он отрывисто и с большими паузами. - "Это роковая отметка!.." Как смертельно печален твой взор... Ты жертва!.. Пойдем с нами... Бохвани отметит за тебя... Ты страдал? - "Да, я много страдал". - Давно и долго? - "Да, очень долго". - Ты и теперь страдаешь? - "Да!" - Что ты чувствуешь к тому, кто тебя заставляет страдать? - "Сострадание!" - Разве ты не хочешь отплатить ударом за удар? - "Я хочу платить любовью за ненависть!" - Кто же ты сам тогда, если ты платишь добром за зло? - "Я тот, кто любит, страдает и прощает!"
-- Ты слышишь, брат, - сказал негр товарищу, - он не забыл ни одного слова из предсмертных речей этого человека!
-- Его преследуют видения... Слушай... он снова говорит... Как он бледен!
Индус продолжал бредить:
-- Путник, нас трое, мы сильны и смелы, смерть в наших руках. Присоединяйся к нам, или... умирай... умри... умри!.. О! как он смотрит... Не гляди так... не гляди на меня...
С этими словами индус сделал какое-то быстрое движение, как бы отталкивая кого-то рукой, и проснулся. Проведя ладонью по лбу, орошенному потом, он блуждающим взглядом посмотрел на окружающих.
-- Все те же видения, брат? - спросил его Феринджи. - Право, для храброго охотника за людьми... у тебя слишком слаба голова. Хорошо еще, что сердце и рука тверды!..
Индус сжал голову руками и с минуту не отвечал. Затем он промолвил:
-- Давно я не видал во сне этого путника.
-- Да ведь он уже мертв... не ты ли сам затянул петлю на его шее? - сказал, пожимая плечами, метис.
-- Да!.. - отвечал, дрожа, индус.
-- Ведь мы же вырыли ему могилу рядом с могилой Кеннеди, под песком и тростником, где и могила палача-англичанина, - сказал негр.
-- Да... мы вырыли могилу... - произнес индус, продолжая дрожать, - но... год тому назад... я стоял у ворот Бомбея... ждал одного из братьев... Был вечер... солнце склонялось к закату и скрывалось за пагодой, построенной на небольшом холме... я как сейчас все это вижу... Я сидел под фиговым деревом... Вдруг послышался спокойный, ровный, твердый шаг... я оборачиваюсь... и что же?! Это был он!.. Он шел из города.
-- Видение! - сказал негр. - Без сомнения, видение!
-- Или видение, - прибавил Феринджи, - или случайное сходство!
-- Я узнал его по знаку на лбу, по этой черной полосе я узнал бы его всюду. Это был он... Я окаменел от ужаса... а он остановился возле меня... и поглядел печальным взором... Невольно я вскрикнул: - Это он! - "Да, это я, - отвечал он кротким голосом. - Все убитые тобой возрождаются, как и я, - и он указал на небо. - Зачем убивать? Слушай... я иду с острова Ява... иду на край света... в страну вечных снегов... и там, и тут... и на земле, иссохшей от горячих лучей солнца... и на земле, окованной морозом... везде я буду одним и тем же! Так и с душами тех, кто погибает от твоей петли... В этом мире или в том... в той или другой оболочке... душа остается душой... ее ты не убьешь... Зачем же тогда убивать?" - и, грустно покачав головой, он ушел; медленно, тихо подвигаясь вперед, склонив голову, он поднялся на вершину холма. Я следил за ним глазами, не будучи в состоянии двинуться с места. В момент заката он остановился на самой вершине. Его высокая фигура с опущенной головой вырисовывалась на фоне неба... и затем он исчез... О! это был он! - добавил, трепеща, после долгого молчания индус. - Это был он!
Индус часто рассказывал своим товарищам подробности этого странного приключения, и всегда рассказ был один и тот же. Эта настойчивость уже поколебала их сомнения, но они старались подыскать этому, по-видимому, сверхъестественному явлению какие-нибудь обычные причины.
-- Быть может, петля не была плотно затянута или воздух проник в могилу, - говорил Феринджи, - тогда он мог ожить.
-- Нет, нет!.. - воскликнул индус, - это не человек!..
-- Теперь я в этом убедился!
-- Ты убедился?
странник на своем, смертоносном пути.
-- Он?! - воскликнули негр и метис.
-- Да, он! - с убеждением ответил их товарищ. - Слушайте дальше и трепещите. Когда я видел его у ворот Бомбея, он мне сказал, что идет с Явы на север... На другой день в Бомбее свирепствовала холера... и она пришла туда с Явы... Слышите?
-- Это правда! - сказал негр.
-- Слушайте дальше, - говорил индус, - он сказал мне: "Я иду на север в страну льдов"... и холера также прошла на север... через Маскат, Исфаган, Тавриду и Тифлис, достигнув Сибири...
-- И холера шла, как идет человек, - продолжал индус, - как человек, она делает не больше пяти-шести лье в день; она не появляется в двух местах разом... а медленно, тихо двигается вперед... как идет обыкновенно пешеход...
При этом странном сопоставлении негр и метис переглянулись. Через несколько минут испуганный негр обратился к индусу с вопросом:
-- И ты думаешь, что этот человек...
-- Я думаю, что убитый нами человек был возвращен к жизни каким-нибудь адским Божеством, которое за это обязало его разносить по всему миру этот бич, не щадящий никого: холеру... а сам он умереть не может... Вспомните, - с мрачным воодушевлением добавил индус, - что этот ужасный путник прошел по Яве - и холера опустошила Яву; путник прошел по Бомбею... холера опустошила Бомбей; путник пошел к северу... холера опустошила север...
Индус говорил правду относительно таинственного (до сих пор необъясненного) движения этого ужасного бича, который, как известно, никогда не преодолевал в день свыше пяти-шести лье и не появлялся одновременно в двух местах.
Действительно, нет ничего более странного, чем проследить по картам, составленным в то время, медленное и словно прогрессирующее движение этого страшного путешественника, которое представляется изумленному взору настоящим человеческим путем со всеми его причудами и случайностями.
Выбирая одну дорогу, а не другую, выбирая провинцию в стране, город в провинции, квартал в городе, улицу в квартале, дом в улице, имея свои пункты отдыха и местопребывания, холера затем продолжает свой медленный, таинственный, ужасный путь.
Слова индуса сильно подействовали на сообщников. Негр и метис, свирепые по натуре люди, дошли, благодаря своей преданности страшному учению секты, до мании убийства.
чтобы "сделать из живого человека труп", как они сами поясняли на допросах. Мысль отказывается понять причину таких ужасных аномалий... Каким путем может человек дойти до подобного обоготворения убийства?.. Конечно, это может процветать только в тех странах, где, как в Индии, царствует самое жестокое рабство, самая безжалостная эксплуатация человека человеком. Не является ли такая религия выражением ненависти отчаявшегося человечества, доведенного до крайности господством насилия? И, быть может, подобная секта, происхождение которой теряется в глубине веков, удержалась в Индии так долго потому, что она составляла единственный протест рабов против деспотизма. А может быть, Господь, в своих неисповедимых путях, создал фансегаров с той же целью, что змей и тигров... Связь между членами этой секты тем теснее, что все их отделяет от других людей. У них не может быть отношений с инакомыслящими, поэтому они и держатся друг за друга так крепко. У них нет ни родины, ни семьи... и слушаются они только своей неведомой, страшной богини, слепо ей повинуясь и проникая повсюду с единственной целью служения ей - для того, чтобы "делать трупы", по их дикому выражению [9].
Некоторое время душители хранили глубокое молчание.
А луна по-прежнему разливала своей серебристый свет, бросая исполинские синеватые тени от развалин. На небесах засияли звезды, и легкий ветерок шевелил листья деревьев.
Вдруг одна из этих плит бесшумно опустилась книзу. Из углубления, образовавшегося на этом месте, показалась голова человека, одетого в военный мундир. Он внимательно огляделся вокруг и начал прислушиваться. Увидав хижину и свет, он сделал какой-то знак; затем он и двое других людей, одетые так же, как он, в молчании и с большими предосторожностями поднялись по последним ступенькам подземной лестницы и проскользнули в развалины.
Это было сделано без всякого шума, только длинные тени скользили по освещенным луной местам. Когда плита снова опустилась, в отверстие можно было видеть головы других солдат, скрывавшихся в засаде, в подземелье.
Примечания
"Кроме воров, которые убивают путешественников с целью грабежа имущества, имеется группа убийц, образовавших общество с вожаками, тайными знаниями, с ритуалом, даже с религией, с фанатизмом и преданностью, с агентами, эмиссарами, сотрудниками, воюющими отрядами и "пассивными" членами, которые своими взносами содействуют "доброму делу".
Это сообщество тугов, или фансегаров (обманщиков, или душителей: thugna - обманывать; phansna - удушать), сообщество религиозное и промышленное, извлекает выгоду из людей, уничтожая их; его происхождение теряется во тьме веков. До 1810 года существование тугов было неизвестно не только завоевателям-европейцам, но даже местным правительствам. Между 1816 и 1830 годами многие из их шаек были захвачены на месте преступления и понесли наказание; но до последнего времени все открытия, сделанные опытными офицерами, казались слишком чудовищными, чтобы заслужить внимание и доверие публики; ими пренебрегали, их отбрасывали, как плоды безумной фантазии. И тем не менее в течение многих лет или по крайней мере с полвека эта социальная язва поражала целые племена от подножия Гималаев до мыса Коморин, от Кеча до Ассама. В 1830 году разоблачения знаменитого предводителя, которому была дарована жизнь при условии выдачи сообщников, сняли покров со всей этой системы: основой общества тугов является особое религиозное верование, культ Бохвани, мрачного божества, усладой которого является убийство и которое презирает человеческий род; самые приятные для него жертвы - человеческие; чем больше ты уничтожаешь людей на этом свете, тем более будешь вознагражден на том свете телесными и душевными наслаждениями. Если убийца попадает на эшафот, он умирает радостно, потому что ожидает награды. Повинуясь своей Божественной повелительнице, он без гнева и без угрызений совести душит стариков, женщин и детей; он милосерден, человечен, великодушен, предан, готов всем поделиться в отношении своих сообщников, потому что, как он, все они - жрецы и приемные дети Бохвани. Уничтожение себе подобных, если только они не принадлежат к их сообществу, уменьшение человеческого рода - вот преследуемая ими цель; это не способ обогащения - добыча здесь только аксессуар. Уничтожение - вот цель, вот их Божественная миссия, их призвание. Охота за человеком, в их представлении, - самая упоительная из всех охот, самая тонкая из всех страстей. "Испытываешь огромное удовольствие, - слышал я от одного приговоренного, - когда преследуешь дикого зверя в его логовище или нападаешь на кабана или тигра, потому что тут нужно преодолевать опасности и выказать энергию и мужество. Подумайте же теперь, насколько возрастает прелесть всего этого, когда борешься с человеком, которого нужно уничтожить! Сколько пружин нужно привести в действие: тут и мужество, и тонкость, и предвидение, и красноречие, и дипломатия! Сколько способов можно пустить в ход! Играть со всеми страстями, заставлять дрожать струны любви и дружбы, чтобы захватить жертву в сети, - говорю нам, что эта охота возвышенна, опьяняюща, лихорадочна! Тот, кто в 1831-1832 годах находился в Индии, вспомнит об оцепенении и ужасе, который распространился во всем обществе при разоблачении этой адской организации. Многие должностные лица, начальники провинций отказались в это поверить, поскольку не были в состоянии понять, как такая обширная система могла, не выдавая себя, так долго поражать социальный организм на глазах у них". ("Английские владения в Индии в 1831 году" графа Эдуарда де Варрена, 4 тт., Брюссель, Бельгийское книготорговое общество Хаумана и Кo.)