| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
3. ПОТЕРПЕВШИЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Пока управляющий бежал на берег моря, чтобы попытаться оказать помощь пассажирам, которые могли спастись после неминуемого кораблекрушения, Роден, проведенный Катрин в зеленую комнату, взял там вещи, за которыми приехал из Парижа.
Роден провел в зеленой комнате часа два и вернулся в комнату, прилегавшую к длинной галерее; его нисколько не заботила судьба гибнущих кораблей, волновавшая в данный момент всех обитателей замка. Он принес с собой почерневшую от времени шкатулку с серебряным замком, а из бокового кармана у него торчал красный сафьяновый бумажник. В комнате в ту минуту не было никого.
Размышления Родена были прерваны появлением мадам Дюпон, которая усердно готовилась оказать помощь потерпевшим крушение.
-- Теперь разведи и в соседней комнате огонь; да поставь вино греться, - говорила Катрин служанке. - Месье Дюпон должен скоро вернуться.
-- Ну что, - спросил Роден, - можно надеяться на спасение этих несчастных?
-- Увы! не знаю, месье... Вот уже два часа как мужа нет... Я в смертельной тревоге: он до безрассудства отважен, когда речь идет о спасении людей...
-- Отважен... до безрассудства, - раздраженно прошептал Роден. - Это мне совсем не нравится!
-- Я там все приготовила, - продолжала Катрин, - и согретое белье, и лекарства... Дал бы только Бог, чтобы это кому-нибудь пригодилось!
-- Не следует никогда терять надежды, мадам. Мне очень жаль, что я не мог помочь вашему супругу: годы уже не те!.. Еще больше жаль, что я даже и дождаться его не могу, чтобы узнать об исходе его трудов... и порадоваться с ним, если они будут удачны... К несчастью, мне надо ехать: у меня каждая минута на счету... Будьте добры, прикажите заложить мне лошадей.
-- Сейчас.
-- На одно словечко, мадам Дюпон... Вы женщина добрая и умная... Я предложил вашему мужу остаться здесь управителем...
-- Неужели, месье? Ах, какое счастье, как мы вам благодарны! Мы просто бы погибли без этого места...
-- Я только поставил ему два условия... пустяшные... он вам потом расскажет...
-- Ах, месье! Вы нас спасаете!
-- Вы слишком добры!.. Но вот эти два маленьких условия.
-- Мы не два, а сто условий выполнить готовы! Подумайте: у нас решительно нет ничего... и если потеряем это место, не имея ни гроша...
-- Значит, я рассчитываю на вас... Учитывая ваши собственные интересы, я вам советую... повлиять на вашего супруга...
-- Господин Дюпон возвращается! - воскликнула, вбегая в комнату, служанка.
-- Ведет он кого-нибудь?
-- Нет, мадам, он один.
В эту минуту в комнату вошел господин Дюпон. С платья его струилась вода, шляпу он был вынужден привязать к голове при помощи галстука, а гетры были до колен в грязи.
-- Наконец-то ты вернулся, мой друг. Я страшно беспокоилась! - воскликнула Катрин, нежно обнимая мужа.
-- Пока спасли троих!
-- Ну, слава Богу, господин Дюпон, - заметил Роден, - хоть недаром вы потрудились.
-- Боже мой! Трое... только трое! - сказала Катрин.
-- Я говорю только о тех, кого я видел в заливе Гоэланд. Может, и в других местах кого-нибудь еще спасли.
-- Ты прав... Берег не везде одинаково опасен.
-- А где же те, кого спасли? - сказал Роден, невольно задерживаясь с отъездом.
-- Они поднимаются сюда... им помогают наши люди. Так как они быстро идти не могут, то я побежал вперед, чтобы все здесь приготовить. Во-первых, жена, необходимо принести женские платья...
-- Значит, спаслась и женщина?
-- Даже двое: молоденькие девочки лет пятнадцати-шестнадцати... совсем еще дети и такие хорошенькие!..
-- Бедные, малютки! - сокрушенно заметил Роден.
-- С ними идет и тот, кто спас их жизнь... вот уж настоящий герой!
-- Герой?
-- Да... представь себе...
-- Ну, ты мне это расскажешь после... А теперь надень покуда хоть халат... ведь ты совсем промок... нитки сухой не осталось... И еще... выпей подогретого вина...
-- Не откажусь... я совсем промерз... Так я тебе говорю, спаситель этих девушек - настоящий герой!.. Он показал просто беспримерную храбрость. Когда мы, я и работники с фермы, спустились к подножию утеса, к маленькому заливу Гоэланд, отчасти защищенному выступами скал от сильного прибоя, то увидели этих самых девушек, ноги которых были еще в воде, а тела на суше. Естественно, их вытащили из воды и положили на берег...
-- Бедные девочки... это ужасно! - сказал Роден, привычным жестом смахивая несуществующую слезу.
-- Меня поразило, во-первых, что малютки так походят друг на друга, - продолжал управляющий, - что их, не зная, невозможно различить...
-- Верно, близнецы, - заметила его жена.
-- Одна из девушек держала в руке небольшую бронзовую медаль, висевшую у нее на шее, на бронзовой же цепочке.
подобные признаки волнения, совершенно ничего не значащие у другого, указывали на сильнейшее смятение. Подойдя поближе к Дюпону, он спросил слегка изменившимся голосом, но сохраняя безразличный вид:
-- А вы не заметили, что было написано на этой медали?.. вероятно, это какой-нибудь образок?
-- Я, знаете ли, месье, об этом не подумал.
-- И девушки, вы говорите... очень похожи друг на друга?
-- Удивительно похожи!.. верно, это сиротки, потому что они в трауре...
-- А! в трауре?.. - переспросил Роден, вновь испытывая волнение.
-- Увы!.. такие молоденькие и уже сиротки! - воскликнула госпожа Дюпон, утирая слезы.
-- Они были в обмороке, и мы перенесли их подальше, на более сухое место... Когда мы этим занимались, то увидали у скалы голову человека, употреблявшего неимоверные усилия, чтобы на нее взобраться. Мои люди подбежали к нему и схватили его за руки... и вовремя: как раз в эту минуту он потерял сознание. Я потому назвал его героем, что он, не довольствуясь спасением девушек, снова бросился в море, чтобы спасти еще одну жертву... Но силы ему изменили, и не будь наших работников, ему бы не удержаться на утесе.
-- Да... это настоящий подвиг!
Месье Роден, казалось, не слушал больше разговора управляющего с женой. Он опустил голову и крепко задумался. И чем больше он размышлял, тем сильнее возрастали его смятение и ужас: спасенные девушки имели на вид по пятнадцати лет, были в трауре, поразительно походили друг на друга, и на шее у одной оказалась бронзовая медаль: без сомнения, это были дочери генерала Симона. Но как они попали сюда? Как они вышли из Лейпцигской тюрьмы? Почему его об этом никто не уведомил? Не сбежали ли они? Или их освободили? Но почему ему не дали знать? Все эти мысли теснились в голове Родена, причем их подавляла одна главная мысль: "Дочери генерала Симона во Франции", - указывавшая на то, что интрига, так хитро задуманная, не удалась.
-- Когда я говорю о спасителе молодых девушек, - продолжал Дюпон, обращаясь к жене и не замечая озабоченности Родена, - ты, быть может, представляешь себе Геракла?.. Ничуть не бывало... Это совсем еще юноша, почти дитя. Как он хорош со своими длинными белокурыми локонами! Бедняга был в одной рубашке, и я оставил ему свой плащ. Меня удивило, что на нем были длинные черные чулки и такие же панталоны...
-- Правда... моряки так не одеваются.
-- Впрочем, хотя судно было и английское, но этот молодой человек несомненно француз: он говорит на нашем языке не хуже меня... Но что было необыкновенно трогательно, - это когда молодые девушки пришли в себя... Увидав своего спасителя, они бросились перед ним на колени и начали благодарить его с таким выражением, как будто молились Богу... затем, оглядевшись кругом, как бы кого-то отыскивая, они перемолвились несколькими словами и, заплакав, бросились друг другу в объятия.
-- Боже ты мой, какое кораблекрушение! Сколько же жертв!
-- Море выкинуло уже семь трупов, прежде чем мы ушли... выброшено также множество обломков, ящиков. Я дал знать таможенникам... они будут там караулить весь день. Если еще кто-нибудь спасется, их пришлют сюда же... Но послушай... мне послышались голоса?.. Да, да, это наши спасенные!
И оба, муж и жена, побежали к дверям, выходившим в галерею, между тем как Роден грыз с досады свои плоские ногти, сердито и беспокойно ожидая прибытия спасшихся от кораблекрушения. Вскоре его глазам представилась следующая картина.
Из глубины довольно длинной и темной галереи - она освещалась только с одной стороны узкими окнами - медленно приближались три человека в сопровождении крестьянина. Это были две девушки и их отважный спаситель. Роза и Бланш поддерживали с двух сторон молодого человека, который, с трудом передвигая ноги, опирался на плечи девушек. Несмотря на то, что ему минуло уже двадцать пять лет, он казался гораздо моложе. Длинные и мокрые пепельно-белокурые волосы, разделенные спереди пробором, падали на воротник широкого коричневого плаща, в который его укутали. Трудно было бы описать необыкновенную красоту бледного и кроткого молодого лица. В самых лучших своих творениях кисть Рафаэля не создавала ничего прекраснее. Но только такой Божественный художник и мог бы передать грустную прелесть этого дивного лица, чистоту небесного взора, ясного и глубокого, как очи архангела или мученика, возносящегося на небо. Да, мученика, потому что кровавый венец уже опоясывал это прелестное чело.
Грустное впечатление производил глубокий рубец, покрасневший от холода, охватывавший его лоб над бровями точно красным шнуром. На руках были также следы глубоких ран, точно следы распятия; такие же раны были и на ногах. Он двигался с таким трудом оттого, что раны раскрылись во время борьбы с морем, когда он спешил на помощь утопающим, ступая по острым камням утесов.
Это был Габриель, миссионер, приемный сын жены Дагобера. Габриель был одновременно священником и мучеником, так как и в наши дни есть еще мученики, как во времена цезарей, когда первых христиан бросали львам и тиграм в цирке. И в наши времена храбрые сыны народа, - потому что обыкновенно из них вербуются такие люди, - идут под влиянием бескорыстного и героического усердия, повинуясь святому призванию, во все страны света, чтобы, не страшась ни мучений, ни смерти, распространять святую веру.
И сколько из них падают безвестными жертвами варваров в пустынях двух континентов! И этих скромных солдат святого креста, богатых только отвагой и верой, по возвращении не ждут ордена и награды от духовной власти - а возвращаются они редко. Ни пурпур, ни митра не украшают их покрытого шрамами чела, их изуродованных членов: как большинство знаменосцев, они падают не известные никому [11].
В порыве благодарности дочери генерала Симона, когда они пришли в себя, никому не позволяли помочь миссионеру, вырвавшему их из рук смерти и еле державшемуся на ногах.
С черных платьев сестер вода бежала ручьями. Их бледные лица выражали глубокую печаль, следы недавних слез виднелись на щеках. Бедные девочки дрожали от волнения и холода и казались совсем убитыми печалью. С потухшими глазами и отчаянием в душе, они думали, что никогда им уж больше не видать их друга и покровителя, старика Дагобера, - так как Габриель именно его и хотел спасти, когда сам чуть не погиб, сорвавшись с утеса; у него не хватило сил на последнее усилие, и волна отнесла в море несчастного солдата.
вызванное появлением дочерей генерала Симона. Спасение Габриеля было настоящим благодеянием судьбы, так как для ордена было в высшей степени необходимо присутствие молодого миссионера 13 февраля в Париже.
Управляющий и его жена с нежным участием занялись сиротами.
-- Хозяин... хозяин... хорошие вести!.. - кричал работник, вбегая в комнату. - Еще двоих спасли...
-- Слава тебе, Господи! - воскликнул миссионер.
-- Где же они? - спросил Дюпон, направляясь к выходу.
-- Один сам идет с Жюстеном, а другой сильно ранен, разбившись об утес, и его несут на носилках.
-- Я пойду устрою его внизу, - сказал управляющий, уходя, - а ты, жена, позаботься о барышнях.
-- А где же тот, кто может идти? - спросила госпожа Дюпон.
-- Вот он! - сказал работник, указывая на приближавшегося по галерее человека. - Когда он узнал, что барышень спасли и они ушли сюда, так, несмотря на то, что он старик и ранен в голову, он так быстро пошел, что я еле его обогнал!
Не успел крестьянин закончить речь, как Роза и Бланш бросились к дверям, и в это самое время на пороге показался Дагобер.
Солдат не мог произнести ни слова от волнения.
Он упал на колени и открыл объятия дочерям Симона, между тем как Угрюм скакал вокруг них и лизал руки... Бедный Дагобер не смог перенести волнения, охватившего его при виде детей; покачнулся и упал бы навзничь, если бы его не подхватили... Решено было перенести солдата в соседнюю комнату, и девушки последовали за ним, несмотря на замечание Катрин, что они сами устали.
При виде Дагобера Родена передернуло. Он надеялся, что верный покровитель сирот погиб.
Габриель, страшно усталый, оперся о стул. Он еще не заметил Родена.
В комнату вошел желтолицый человек и направился к Габриелю, на которого ему указал провожавший его крестьянин. На желтолицего успели уже надеть крестьянское платье, и он, подойдя к миссионеру, сказал довольно хорошо по-французски, только с иностранным акцентом:
-- Принца Джальму только что принесли... он просил позвать вас.
-- Что говорит этот человек? - воскликнул Роден, приблизясь к Габриелю.
-- Господин Роден! - произнес Габриель, сделав от изумления шаг назад.
-- Господин Роден! - воскликнул вновь прибывший, и с этой минуты уже не сводил глаз с корреспондента Жозюе.
-- Вы... здесь? - сказал Габриель с боязливой почтительностью.
-- Что вам сказал этот человек? - повторил Роден изменившимся голосом. - Не произнес ли он имени принца Джальмы?
-- Да, месье. Принца Джальмы, одного из пассажиров английского судна, которое шло из Александрии и потерпело крушение. Этот корабль делал остановку на Азорских островах, где я находился. Судно, которое везло меня из Чарлстона, вынуждено было, вследствие больших повреждений, остаться там. Я пересел на "Белого Орла", на котором ехал принц Джальма. Мы направлялись в Портсмут; оттуда я намеревался возвратиться во Францию.
-- А вы знаете, откуда этот принц Джальма и кто он такой?
-- Молодой человек, столь же добрый, как и отважный... сын индийского раджи, изгнанный из владений англичанами...
Затем, обернувшись к желтолицему, Габриель спросил:
-- Как здоровье принца? Как его раны? Не опасны ли они?
-- Нет, он, правда, очень сильно контужен... но смертельной опасности нет.
-- Слава Богу! - сказал Габриель, обращаясь к Родену. - Видите, еще один спасен.
-- Тем лучше! - коротко и властно ответил Роден.
-- Я пойду к принцу, - сказал покорно миссионер. - У вас нет никаких приказаний?
-- В состоянии вы будете ехать со мной часа через два или три, несмотря на вашу усталость?
-- Да... если это нужно!
-- Нужно!
Желтолицый человек оставался в углу комнаты. Роден его не заметил. Это был Феринджи, метис, один из трех главарей секты душителей, ускользнувший в развалинах Чанди от преследовавших его солдат. Убив Магаля, он захватил письмо Жозюе Ван-Даэля к Родену, а также рекомендательное письмо к капитану, благодаря которому и попал вместо контрабандиста на "Рейтер". Шеринджи убежал из развалин Чанди раньше, чем Джальма его заметил, и тот, не подозревая, что имеет дело с фансегаром, относился на корабле к метису как к земляку.
Роден с застывшим взглядом, с мертвенно-бледным от немой злобы лицом яростно грыз ногти чуть не до крови. Он не видел, как метис подошел к нему и, фамильярно положив на его плечо руку, спросил:
-- Вас зовут Роденом?
-- Что такое? - воскликнул тот, подняв голову и вздрогнув от неожиданности.
-- Да... что вам надо?
-- Вы живете в Париже, на улице Милье Дез-Урсэн?
-- Ну да... но что вам надо, повторяю?
-- Пока ничего... брат!.. потом очень много...
Этот человек, не боявшийся ничего, невольно был поражен мрачным взглядом и свирепой физиономией душителя.
Примечания
[11] - Мы не можем не вспомнить без особенного умиления конец одного письма, написанного два или три года тому назад молодым и храбрым юношей миссионером, сыном бедного крестьянина из Босни. Он писал своей матери из глубины Японии и так закончил свое письмо: "Прощай, дорогая матушка. Говорят, место, куда меня посылают, очень опасно... Молись за меня Богу и скажи нашим соседям, что я их люблю и часто вспоминаю". Эта наивная просьба, посланная из глубины Азии несчастным жителям деревеньки во Франции, необыкновенно трогательна именно своей простотой.