| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
26. ДВЕ КАРЕТЫ
Это было вечером того дня, когда мадемуазель де Кардовилль помешала самоубийству Горбуньи. Пробило 11 часов. Ночь темна, сильный ветер гнал по небу темные, мрачные тучи, скрывающие бледный лик луны. Медленно и с большим трудом пара усталых лошадей тащила фиакр по улице Бланш в гору, довольно высокую, около заставы, недалеко от которой стоит дом, занимаемый принцем Джальмой. Экипаж остановился. Кучер, ворча на длинный путь, заканчивающийся трудным подъемом, поворотился на козлах, наклонился к стеклу в переднем окне кареты и грубо спросил пассажира:
-- Ну что же, скоро ли, наконец, доедем? От улицы Вожирар до заставы Бланш конец порядочный! Да еще в такую темень, когда за четыре шага ничего не видно и когда фонарей не велят зажигать под предлогом лунного света... которого нет...
-- Когда заметите небольшую дверь с навесом... проезжайте шагов двадцать дальше... и остановитесь у стены, - ответил нетерпеливый и резкий голос с сильным итальянским акцентом.
-- Проклятый немец; он, кажется, хочет меня в осла превратить! - проворчал разгневанный возница; затем прибавил: - Да тысяча чертей! Говорят же вам, что ни зги не видно... где я тут буду разглядывать вашу калитку?
-- У вас, видно, никакого соображения нет? Поезжайте правее, ближе к стене... Свет ваших фонарей поможет вам отыскать эту дверь. Она рядом с домом N50... Если вы не сможете ее найти, значит, вы пьяны! - все более раздраженно проговорил голос с итальянским акцентом.
Кучер вместо ответа начал сыпать проклятиями, на чем свет стоит, и хлестнул по измученным лошадям. Он поехал вдоль стены, едва не задевая ее, и изо всех сил таращил глаза, стараясь разглядеть номера домов при свете фонарей.
Через несколько минут экипаж остановился снова.
-- Я проехал дом N50, вот калитка с навесом; здесь, что ли? - спросил кучер.
-- Да... - отвечал голос, - теперь проезжайте еще шагов двадцать и там остановитесь.
-- Ладно... дальше что?
-- Теперь слезьте с козел и идите постучитесь в ту дверь, которую мы проехали. Стучитесь так: два раза по три удара. Поняли? Два раза по три удара.
-- Это вы мне вместо чаевых жалуете, что ли? - с сердцем отвечал кучер.
-- Чаевые получите хорошие, когда привезете меня назад, в Сен-Жерменское предместье, где я живу... если будете расторопны.
-- Теперь еще в Сен-Жерменское предместье!.. Нечего сказать, и концы у вас, - обозленно ворчал кучер. - А я-то гнал лошадей в надежде поспеть на бульвары к выходу из театров... Эх, черт возьми!..
Затем, решив, что делать, видно, нечего, и утешая себя надеждой на хорошее вознаграждение, он переспросил:
-- Так, значит, надо ударить шесть раз?
-- Да... Три удара... и подождите, затем опять три удара... Поняли?
-- А потом?
-- Потом вы скажете лицу, которое отворит дверь: "Вас ждут" и приведете его сюда.
заставил меня отмахать сюда такой конец с улицы Вожирар!
Однако он аккуратно исполнил поручение и постучал, как ему было приказано.
В это время облака немного рассеялись, и сквозь тонкий слой их мелькнул диск луны, так что кучер мог разглядеть вышедшего на стук человека, среднего роста, в плаще и в цветной фуражке; он запер за собой дверь на ключ.
-- Вас ждут, - сказал ему кучер, - я провожу вас до фиакра.
Затем, идя впереди человека в плаще, ответившего ему только кивком головы, он провел его к экипажу и хотел, опустив подножку, отворить его дверцы, но голос изнутри крикнул:
-- Не надо... Он не войдет... мы будем говорить через окно... а когда придет время ехать, мы вас позовем...
-- Значит, у меня хватит времени сотню раз послать тебя ко всем чертям, - пробормотал кучер. - Похожу, чтобы хоть ноги размять.
Он начал ходить вдоль стены взад и вперед. Через несколько секунд до него донесся стук экипажа, быстро поднимавшегося в гору и остановившегося немного позади, с другой стороны калитки.
-- Ага! Господская карета, - сказал кучер. - И хороши же лошади, должно быть, если одним духом поднялись на эту крутизну.
При свете луны, выглянувшей в это время, кучер увидал, как из подъехавшей кареты вышел человек, быстро подошел к двери, отпер ее и исчез, заперев ее за собой.
-- Вот оно что! Дело-то осложняется. Один вышел, а другой вошел! - заметил себе кучер.
И, говоря это, он приблизился к карете, запряженной парой сильных и красивых лошадей. Кучер в плаще с десятью воротниками сидел неподвижно по всем правилам искусства, с высоко поднятым бичом, ручка которого упиралась в его правое колено.
-- Ну и собачья же погодка для того, чтобы застаивались такие чудные лошади, как ваши, приятель, - сказал скромный извозчик барственному Автомедону, который остался бесстрастным и немым, как будто не предполагая даже, что с ним говорили. - Не понимает по-нашему... видно, англичанин... это, впрочем, и по лошадям заметно... - объяснил себе кучер это молчание и, заметив у дверцы кареты громадного роста выездного лакея, в длинной и широкой ливрее серовато-желтого цвета с голубым воротником и серебряными пуговицами, обратился и к нему с той же фразой.
То же невозмутимое молчание...
-- Оба, видно, англичане! - философски заметил кучер, и хотя происшествие его заинтересовало, но он отошел и возобновил прогулку около своего фиакра.
В это время между человеком с итальянским акцентом и человеком в плаще шел живой разговор. Один продолжал сидеть в карете, а другой стоял на улице, опираясь рукой на дверцу. Беседа велась по-итальянски. Как можно было судить, речь шла о ком-то отсутствующем.
-- Итак, - говорил голос из кареты, - значит, решено?
-- Да, монсиньор, - отвечал человек в плаще, - но только если орел сделается змеей.
-- Итак, когда вы получите другую половину того распятия, что я вам дал...
-- Я буду знать, что это значит, монсиньор.
-- Старайтесь заслужить и сохранить его доверие.
трех мрачных божеств, стоящих между Бохвани и ее почитателями... У него со мной одна задача: обращать жизнь в ничто.
-- Гм! Гм! - сказал голос из кареты не без смущения. - Эти аналогии и бесполезны, и неточны... Повинуйтесь ему только... не стараясь рассуждать, почему вы должны повиноваться...
-- Пусть он говорит, и я буду действовать... Я в его руках, как труп, по его любимому выражению. Он видит мою преданность уже по службе у принца Джальмы... Скажи он мне только: убей!.. - и этот царский сын...
-- Не воображайте ничего подобного, ради Бога! - прервал человека в плаще голос из кареты. - Слава Богу, таких доказательств преданности от вас не потребуют!
-- Я делаю то... что мне велят. Бохвани видит меня.
-- Не сомневаюсь в вашем усердии... Я знаю, что вы стоите, как разумная живая преграда, между принцем и многими пагубными замыслами. Так как мне сказали о вашем усердии, умении влиять на молодого индуса, а главное, о вашем слепом послушании при исполнении приказаний, я и решил открыть вам все. Вы фанатически исполняете приказания того, кому служите... Это превосходно... Человек должен быть верным рабом того божества, которое он избрал.
-- Да... монсиньор... пока божество... остается божеством.
-- Мы друг друга прекрасно понимаем. Что касается награды... то вы знаете... мое обещание.
-- Награды?.. Я ее уже получил.
-- Как так?
-- Это уж мое дело.
-- Прекрасно... Что же касается тайны...
-- У вас... есть гарантии...
-- Да... достаточные!
-- А кроме того, монсиньор, интерес к делу, которому я служу, свидетельствует о моем усердии и скромности.
-- Это правда... вы человек пылких и твердых убеждений.
-- Стараюсь быть таким.
-- А главное... очень религиозный... с вашей точки зрения. В наши нечестивые времена хорошо иметь хоть какие-нибудь убеждения... Кроме того, вы полагаете, что можете оказать мне помощь.
-- Я могу уверить вас в ней по той же самой причине, по которой смелый охотник предпочтет одного шакала десяти лисицам, одного тигра - десяти шакалам, одного льва - десяти тиграм и одного уельми - десяти львам.
-- Что такое уельми?
-- Понимаю... очень меткое сравнение... Вы человек рассудительный. Помните же то, что вы мне сказали, и старайтесь становиться все более и более достойным вашего идола... вашего бога...
-- Скоро ли будет он в состоянии меня выслушать, монсиньор?
-- Дня через два, через три. Вчера его спасла рука провидения... а он одарен такой энергией и волей, что выздоровеет очень быстро.
-- А вы его увидите завтра?
-- Да... перед отъездом... чтобы проститься.
-- Тогда передайте ему нечто очень странное и о чем я не мог еще собрать сведений, так как это произошло только вчера.
-- Говорите.
-- Я пошел на кладбище... в сад мертвецов... Повсюду погребения... факелы среди ночного мрака, освещающие могилы... Бохвани улыбалась на черном небе. Думая о моей богине уничтожения, я тоже радовался тому, как подвозили телеги с гробами. Громадная могила зияла адской пастью, и туда сваливали одних мертвецов на других. А она все еще разевала пасть... Вдруг рядом со мной при свете факела я увидел старика... он плакал, этот старик... Я уже видал его... это еврей... хранитель того дома... на улице св.Франциска... знаете...
Человек в плаще задрожал и смолк.
-- Хорошо, знаю... чего же вы запнулись?
-- В этом доме... уже полтораста лет... находится портрет человека... которого я встретил в глубине Индии, на берегах Ганга...
Человек в плаще снова прервался и задрожал.
-- Вероятно, случайное сходство...
-- Да... монсиньор... сходство и ничего больше...
-- Ну, а старик еврей?.. Старик-то?
-- Сейчас... Продолжая плакать, он обратился к могильщику:
-- Как с гробом?
-- Вы были правы. Я нашел его во втором ряду другой могилы, - ответил могильщик, - и на нем действительно был крест из семи точек. Как вы могли узнать место и приметы этого гроба?
-- Увы, не все ли вам равно? - с горькой тоской отвечал еврей. - Вы видите, я очень хорошо это знал. Где же гроб?
-- Сзади черного мраморного памятника, и, знаете, он спрятан неглубоко. Но поторопитесь. Теперь в суматохе никто ничего не заметит. Вы щедро заплатили, и я хотел, чтобы вам удалось!..
-- Что же сделал еврей с этим гробом, на котором было семь точек?
-- Его сопровождали два человека, которые несли носилки с занавесками. Он зажег фонарь и отправился вместе с ними к указанному могильщиком месту. Там я потерял его из виду из-за скопления катафалков и больше не мог напасть на его след.
В это время где-то вдали пробило полночь.
-- Полночь!.. Уже!
-- Да, монсиньор.
-- Надо ехать... Прощайте... Итак, в последний раз вы мне клянетесь, что, как только придет пора и вы получите другую половину распятия, вы сдержите ваше обещание?
-- Клянусь вам Бохвани.
-- Не забудьте, что податель половины распятия должен вам еще кое-что сказать. Вы помните, что именно?
-- Мне должны сказать: От чаши до губ еще далеко.
-- Отлично... Прощайте. Тайна и верность.
-- Тайна и верность, монсиньор, - отвечал человек в плаще.
Через несколько секунд фиакр, в котором сидел кардинал Малипьери, двинулся в путь. Другой собеседник, в котором читатель, вероятно, узнал Феринджи, пошел к садовой калитке дома, занимаемого Джальмой. В ту минуту, когда он хотел вложить ключ в замок, к его великому изумлению дверь отворилась и из нее вышел человек.
Феринджи бросился на незнакомца и, с силой схватив его за ворот, воскликнул:
-- Кто вы? Откуда вы идете?
Несомненно, незнакомец нашел тон этого вопроса мало успокоительным, потому что, стараясь высвободиться из рук Феринджи, он громко закричал:
-- Пьер... сюда... ко мне!
Немедленно стоявшая в отдалении карета подъехала ближе, и громадный выездной лакей, схватив метиса за плечи, отбросил его назад и помог незнакомцу освободиться.
-- Вот теперь, месье, - сказал тот Феринджи, оправляясь, - я могу вам отвечать... Хотя для старого знакомого вы обошлись со мной довольно-таки грубо... Я Дюпон, бывший управляющий поместьем Кардовилль... ведь это именно я помог вас вытащить из моря, когда погиб ваш корабль.
Действительно, при свете фонарей кареты метис узнал Дюпона, бывшего управляющего поместьем, а теперь управляющего домом мадемуазель де Кардовилль. Это была все та же честная, добродушная физиономия человека, впервые заинтересовавшего Адриенну судьбой принца Джальмы.
-- Но... зачем вы здесь? Зачем вы, как вор, пробрались в этот дом? - подозрительно спросил Феринджи.
-- Позвольте вам заметить, что это совсем неуместное выражение. Я явился сюда в карете мадемуазель де Кардовилль с людьми в ее ливрее, чтобы прямо и открыто передать двоюродному брату моей достойной госпожи, принцу Джальме, ее письмо, - с достоинством ответил Дюпон.
При этих словах Феринджи задрожал от немого гнева и воскликнул:
-- Зачем же было, месье, являться так поздно? И через эту маленькую дверь?
-- Вы ошибаетесь, - отвечал метис.
-- Быть может... но так как было известно, что принц проводит обыкновенно большую часть ночи в зале около зимнего сада, а у мадемуазель де Кардовилль остался от этой калитки ключ, когда она еще снимала этот дом, то можно было, наверное, рассчитывать, что письмо его кузины попадет таким путем прямо в руки принца... Я должен прибавить, что весьма тронут добротой принца и тем, что он удостоил честью узнать меня.
-- Кто же так хорошо познакомил вас с привычками принца? - спросил Феринджи, не в силах будучи скрыть своей досады.
-- Если я хорошо знаком с привычками принца, зато вовсе не знал ваших, - насмешливо отвечал Дюпон, - и так же мало рассчитывал здесь встретить вас, как и вы меня.
Говоря это, господин Дюпон отвесил довольно насмешливый поклон метису, сел в карету и быстро отъехал, оставив Феринджи в полном изумлении и гневе.