| Автор: | Сю Э. М., год: 1840 |
| Категория: | Роман |
ХУТОР ВАНДРАС
Гумно, или хутор Вандрас, представлял собой громадное здание, одиноко стоявшее среди долины, прислонившись к холму, покрытому густым лесом каштановых деревьев. Он был спален, как все поселения той местности, но постройка была так крепка, что стены по большей части уцелели. Он служил убежищем черных камизаров и их страшному главарю, Жану Мариусу, о котором нам приходилось говорить.
В шайке этих разбойников числилось сначала до сотни людей, но она порядочно сократилась, благодаря отчаянному сопротивлению католиков и преследованию со стороны кадетов креста, предводимых отшельником. Кавалье давно выжидал случая образцово расправиться с остатками черных камизаров, которые, вовсе не опасаясь своих единоверцев, остановились дня два тому назад на этом уединенном хуторе. Дело в том, что неистовства этих головорезов нередко приписывались камизарам-гугенотам. Недавно одно страшное преступление возбудило негодование всей провинции. Кавалье решил положить конец этим ужасам, которые могли нешуточно подорвать дело мятежа, уронить его в глазах протестантов, в поддержке которых была вся сила борцов. Не прошло и получаса, как Жан и его лейтенант добрались до хутора. По мере приближения к нему они все явственнее слышали песни, ликование и крики пьянчуг.
- Гляньте, брат Кавалье! - прошептал Иоас, указывая на спавшего на солнце молодца у стены. - Вот, конечно, один из их нализавшихся часовых.
Не было ничего противнее вида этого разбойника. Рожа у него была испачкана маслом и углем: так ходили все они, чтобы не быть узнанными и нагонять страх на свои жертвы. Вместо кафтана на нем были какие-то лохмотья, испачканные кровью. На поясе-веревке висел большой нож. На земле валялся мушкет, а рядом опрокинутая кружка в которой было еще немного вина. Несчастный был погружен в такой глубокий сон, что его не могли разбудить шаги двух камизаров.
- Начинай с этого! Вешай его вон на том стволу оливкового дерева! - холодно проговорил Кавалье. - Он вдвойне заслужил смерть - и как захваченный врасплох часовой, и как убийца.
- Брат, со мной нет веревки!
- Жалко! У папистов всегда есть четки, а у этих нет их. А вот их четки! - воскликнул Кавалье, ткнув ногой в пояс разбойника. - Вот знак их жизни и смерти! Этого пояса хватит: дерево невысоко.
Пьяница был повешен здоровенным Иоасом, не пикнув. Совершив казнь с невероятной быстротой, главарь и его помощник подошли к хутору. Двор, полный почернелых обломков, был завален краденым товаром, скотом, всякими припасами. Там валялись початые винные бочонки или полуободранный вол, здесь овцы и козы жевали случайно проросшую травку. Дальше валялись в пыли полувзрезанные тюки полотна и кадиса, конечно, отнятые у тех перевозчиков, что проходят Севены по дороге в Руэрг. Наконец, лежали чемоданы, раскрытые ударами топора и полные сваленного в кучу белья - очевидно, пожитки какого-нибудь убитого путника.
- Видишь, в чем нас обвиняют! - воскликнул Кавалье и направился твердым шагом внутрь гумна.
Когда он вступил в проход, ведший в низкий покой, оттуда выходил человек с кружкой в руке, конечно, имевший в виду зачерпнуть из какого-нибудь продырявленного бочонка на дворе. Он был так же размалеван и с таким же длинным ножом, как у часового.
- Кто идет? - крикнул он пьяным голосом, остановившись на пороге с угрожающим видом.
- Черное лицо и красные руки! - отвечал Иоас, знавший сборное слово этих негодяев.
- Проходи, капитан за столом! Коли голоден, не взыщи: остались одни кости.
На кухне, служившей "черным" пиршественной залой, слышался страшный гвалт, смешанный с пением, криками, всякой руганью. Камизары вошли смело. Среди смятения они могли незамеченными наблюдать за этим странным и отвратительным зрелищем. Представьте себе огромную комнату, где крышей служили лишь обломки полуспаленных дранок, державшихся там и сям на обугленных стенах. В камине жарился целый баран. Разбойники, шестнадцать человек, окружали своего рода стол - доски, положенные на бочонки и уставленные мясом да кружками вина. На конце стола красовался Жан Мариус, мясник из Юзэса, - громадина отвратительного вида, почти не узнаваемый под слоем сажи и масла. Его черная борода и всклокоченные волосы сплетались с овчиной кафтана, а красные глаза горели. Он походил скорей на дикого зверя, чем на человека. Он, видимо, рассказывал разбойникам какой-нибудь из своих кровавых подвигов: все слушали его в глубоком молчании. Случайно повернувшись к входу, он заметил лейтенанта и, приподымаясь, закричал удивленным голосом:
- Надейся-на-Бога! Ты чего пришел сюда?
Все черные камизары взглянули на новоприбывших. Иоас подошел к Мариусу решительным шагом и сказал:
- Пришел поступить к вам, если примешь меня и моего товарища. Видишь ли, наш Кавалье стал хуже "министра". Мы только и знаем, что молиться да слушать проповеди. А мне приятнее петь застольные песни, чем псалмы, и обшаривать сундуки мирных путников, а не карманы королевских офицеров после боя.
- У тебя губа не дура, Надейся-на-Бога! Но сначала перемени свое имя: будь ты Надейся-на-Черта!
Черные камизары отвечали взрывом громких одобрений на эту шутку своего вождя, который протянул свою ручищу по направлению к горе, где расстилался стан Кавалье, и гаркнул:
- А этот безбородый главарь, эта бабенка все еще там, как курица на насесте, и все гнусавит обедни, словно монахиня? Вот погодите! Придет денек, захмелею я и пойду в горы за этим Кавалье: я принесу молодчика на мою бойню и распластаю на четыре части. Он ведь стесняет меня.
- Тебя, мальчуган? - воскликнул разбойник с презрительной улыбкой. - На кой черт мне твоя помощь? Ты не сможешь даже наточить мой мясной нож. На-ка, посмотри на эту железку! Она служит мне уже десять лет: и ею были довольны как скоты, так и люди, по крайней мере, они не приходили ко мне жаловаться. Однако тебе, должно быть, порядком насолил этот Кавалье?
- О, да! И ненависть придаст силы, которой не хватает мне.
- При всей твоей молодости, ты кажешься мне добрым товарищем. Ну, а Кавалье: что он говорит про меня?
- Да, говорит, не сегодня-завтра, а уж повешу его!
- Ага! Я уж слышал это. Но это будет тогда, когда ягнята станут пускать кровь мясникам, - подхватил Мариус, залившись диким смехом. - Скажите, пожалуйста! Он повесит меня. Но, черт возьми, хотелось бы мне видеть, куда пойдет моя душа?
- И мне тоже, - заметил Кавалье.
- Ах, да! Ты, Надейся-на-Дьявола, хочешь поступить к нам?... А ты тоже, мой мальчик, как тебя звать?
- Даниэль.
- И ты тоже, мой Даниэльчик? Но знаете ли вы, что требуется искус, чтобы стать черным камизаром?
- Ладно, - отвечал Иоас.
- Еще нужно, чтобы эти свиньи Вельзевула (он указал на свою шайку), эти мои добрые мясничьи псы согласились допустить вас к грабежу и убийству. Согласны ли вы, детки?
Те, которые не были совсем пьяны, заорали, что принимают двух камизаров, если только они выдержат искус.
- А какой это искус? - спросил Кавалье.
- Нужно поработать на моей бойне и поклясться огнем и железным ломом, - отвечал Мариус.
- Что это значит? - спросил Иоас.
- То, что надо убить кого-нибудь на наших глазах, чтобы стать настоящим черным камизаром, быть достойным огня и колесования. Мы-то все равны перед великим чертом преисподней: один другому ни в чем не завидует.
- Справедливо, - ответил Кавалье. - Можешь рассчитывать на нас: мы убьем кого-нибудь на твоих глазах.
- Ты уж что-то больно смел, мой Даниэльчик. Но я полагаю, что ты хвастаешь. Тут, видишь ли, речь идет не о том чтобы броситься с рогатиной на медведя: опасность порождает смелость. Дело в том, чтобы безжалостно задушить нечто вроде овцы или ягненка, - словом, женщину или ребенка.
- Да, - заметил Кавалье, подавляя ужас. - Я предпочитаю убивать того, кто защищается, тому, кто сдается: я ведь был в солдатах. Но раз необходимо стать палачом, постараюсь привыкнуть и к этому. Обещаю тебе быть беспощадным, - прибавил он, бросив на мясника странный взгляд.
- Гм... Ты не знаешь, что берешь на себя, - промычал Мариус и спросил, указывая на разбойника, спавшего на столе:
- Видишь этого? Это - Эриоль из Тулона. До искуса он, как и ты, говорил, что будет беспощаден. А мне пришлось помочь ему, чтоб прикончить госпожу де Мирамон, его пробу. Правда, потом он заставил простить себе эту слабость.
но сдержался и только спросил:
- Это убийство было совершено именно так, как рассказывают?
- Не знаю что рассказывают, но так как это мы обделали это дельце, то я лучше других могу кое-что порассказать.
- Так рассказывайте, Жан Мариус, - попросил Иоас. - Это нас просветит.
- А знаешь ли что, Надейся-на-Дьявола? - вдруг мрачно спросил разбойник. - Мне сдается, не шпионы ли вы?... Эй, люди! Охраняйте дверь!
Два разбойника встали и, пошатываясь, направились сторожить вход в комнату, а Мариус не спускал пронизывающего взора с двух камизаров. Кавалье и Иоас оставались невозмутимыми. С величайшим хладнокровием юный вождь сказал Мариусу:
- Как же бы это мы тебе изменили? Мы одиноки, безоружны. А если бы мы даже убежали от тебя, ты все равно сам не скрываешь своих злодеяний. Ведь нам нечего было бы рассказывать в Лангедоке про твое убийство г-жи Мирамон.
- Конечно нечего, тысячу чертей! Я достаточно громко об этом кричу.
- И хорошо делаешь, - заметил Кавалье. - Всяк отвечает за свои дела. Но ты нас опасаешься, и тут ты неправ. Ты говорил про искус: прикажи - и увидишь, кто мы такие!
После некоторого размышления, Мариус, мысли которого уже путались от вина, нашел возражения Кавалье вполне справедливыми. Он приказал людям вернуться на свои места и сказал Жану:
- Ну, мой Даниэльчик, ты молодец, и я сейчас тебя поиспытаю. А пока удовлетворю твое любопытство насчет г-жи де Мирамон. Эта женщина направлялась из Юзэса в Амбруа к своему мужу. Она была в карете, с ней две женщины, слуга и кучер. Ее путь лежал по опушке каштановой рощи, отсюда на ружейный выстрел к лесочку, очень густому, за исключением одной лужайки. Один из наших уведомил нас, что она должна пройти нас около трех часов ночи. Мы, попивая, ждали вчетвером - я, Эриоль, Франсуа и Жером. "Стой!" - крикнул я кучеру и пистолетным выстрелом размозжил ему череп. Пока мы открывали дверцы, слуга ускользает. Обе женщины выскакивают из кареты в страшном испуге. Мы их уводим в каштановую рощу. Г-жа де Мирамон просит пощады, предлагает пятьдесят червонцев, брильянты, свой золотой пояс. Я все это забираю и, в виде искуса, приказываю Эриолю убить ее и служанку. Он повинуется с грехом пополам, так что мне приходится прикончить мадам; а одной из ее служанок удается бежать, хотя мы и считали ее мертвой. Вот вам доказательство, дети мои, что убивать женщин не так-то легко.
Разбойник оперся головой на руки и на мгновение впал в молчание. Кавалье, не в силах превозмочь отвращения к этому чудовищу, сделал знак Иоасу. Тот вышел, не замеченный черными камизарами.
- Ну что же, когда искус? - решительно спросил Кавалье.
- Что? - привскочив, точно со сна, вскрикнул Мариус. - Чего ты хочешь? Что ты говоришь?
- Требую искуса!
- Ты больно тороплив! Хорошо же: так и быть.
Затем, обращаясь к одному из черных камизаров, он приказал:
- Жюльен, сходи за женщинами!
- У тебя тут женщины?
- Сегодня утром на заре мы задержали путешественников. Карета их там, за водопоем. Две женщины и двое мужчин, ехавших из Монпелье под конвоем пяти драгун. При первом нашем нападении солдаты, против обыкновения, повернули оглобли. Видишь ли, они привыкли иметь дело не с черными камизарами, а с теми, верхними, не то попами, не то старыми бабами. Впрочем, драгуны зарубили одного из моих. Я собирался отправить этих женщин на тот свет сегодня вечером при лунном сиянии, но сам дьявол прислал тебя положить им конец. Вы будете тянуть жребий - ты и Надейся-на-Черта: ведь убить надо одну молодую и одну старуху... А где же Черт-то?
- Он сейчас вернется. Ему захотелось выпить: он отправился нацедить из бочонка кувшин вина, - ответил холодно Кавалье, незаметно приготовляясь к защите.
- Но вот же на столе вино! - закричал Мариус. - Тысяча чертей! Тут какая-то измена!
- Ко мне, Израиль! - воскликнул Кавалье, ловко уклонившись от страшного удара.
Отважно бросившись на Мариуса, он налег на него всем телом и повалил плашмя на стол. В ту же минуту в комнату ворвались, под начальством Иоаса, тридцать камизаров, которые, по распоряжению Кавалье, попрятались в каштановой роще хутора. В мгновение ока разбойники, три четверти которых оказались пьяными, были схвачены и перевязаны. Тут послышался голос человека, которого Мариус послал в погреб:
- Поднимайся, ну же, поднимайся! Увидишь, чего от тебя желают.
Трудно описать изумление Жана, когда он увидел, что черный камизар тащит за собою Психею, бледную, как смерть, и не менее испуганную г-жу Бастиан. Вождь севенцев невольно был поражен роковым случаем, который уже второй раз приближал к нему Туанон, даже заставлял его спасти ей жизнь. Он снова испытал странное глубокое ощущение, однажды уже испытанное им в Ран-Жастри. При виде этого очаровательного существа, краска бросилась ему в лицо, сердце забилось сильнее. Он опустил глаза под умоляющим взглядом Психеи, которая, упав перед ним на колени, крикнула ему:
- Пощады, сударь, пощады! Не убивайте нас!..
- Успокойтесь, сударыня! Напротив, я тут затем, чтобы совершить страшную расправу над разбойниками, забравшими вас в плен.
- Значит, это не камизары?
- Нет, сударыня, - ответил гордо Кавалье. - Камизары борются за дело Божье да за свою свободу. Они не обкрадывают и не убивают путешественников.
Затем он повернулся к Мариусу, который извивался под охватывавшими его веревками, точно дикое животное, попавшее в силки:
- Ты знаешь меня?
- Нет, - ответил разбойник. - Но будь проклят мой нож! Я должен был зарезать тебя, как шестимесячного теленка: ты был у меня в руках!
- Я - Жан Кавалье!
Мариус бешено подпрыгнул и испустил крик бессильного отчаяния.
- Я сказал, что повешу тебя и твоих. И это сейчас же будет исполнено на месте твоих преступлений.
- Для этого-то ты изменнически ворвался ко мне, для этого-то ты перерядился, каторжник! - кричал с пеной у рта Мариус.
- Я явился сюда затем, чтобы самому покарать тебя, - с достоинством проговорил Кавалье. - Пусть в Лангедоке знают, что камизары непричастны к отвратительным злодеяниям, которые вы совершаете с которых уже пор. Тебе остается только четверть часа жить. Помолись!
- Мне незачем молиться! - крикнул, богохульствуя, негодяй.
- О, сударь, сжальтесь! - взмолилась Психея. - Позвольте мне уйти отсюда. Возвратите свободу моему брату, который находится внизу, в этом погребе, связанный вместе с нашим кучером.
Кавалье сделал знак Иоасу, тот тотчас же спустился за Табуро. Затем, отворив дверь, которая вела на один из дворов хутора, молодой севенец сказал Психее:
- Зайдите туда, сударыня! Действительно, это зрелище должно привести вас в ужас. Успокойтесь.
Туанон в страшном волнении прислонилась к низкому подоконнику и провела руками по лбу, точно желая собраться с мыслями. Кавалье созерцал ее в каком-то бессознательном восторге: он никогда не встречал более прелестного существа. Немного успокоившись, Туанон подняла на него свои красивые глаза и проговорила:
Кавалье, точно очнувшись, ответил ей довольно резко:
Туанон без затруднения ответила на все вопросы, как уговорилась с Вилляром, и назвалась вдовой, графиней де Нерваль, а ее спутник - ее брат, шевалье Табуро.
Все это было рассказано со свойственным Психее очарованием. Мало-помалу овладев своей находчивостью, она прибавила несколько тонких любезностей о нраве Кавалье, благородство и великодушие которого ей так часто хвалили. Поэтому-то она не сомневалась, что молодой вождь, из сострадания к ее жестокой участи, вернет ей и брату немедленно свободу и даст им возможность продолжать путь, снабдив ее пропуском. Кавалье внимательно ее выслушал и долго размышлял. Он находился еще погруженным в молчание, которое беспокоило Туанон, когда появился чичисбей, сопровождаемый Иоасом. Он ничего не знал о происшедшем. Зрелище, представившееся его глазам на кухне хутора, не могло подействовать на него успокоительно. Связанные черные камизары под присмотром людей Жана богохульствовали или рычали от бешенства, а у их сторожей вид был не менее дикий. Табуро узнал Кавалье и почувствовал крайнюю робость в присутствии грозного вождя, сдвинутые брови и строгий, презрительный рот которого указывали на высокомерный нрав.
- Вот человек! - обратился Иоас к своему начальнику, указывая на Клода, который отвесил три глубоких поклона Жану, со словами:
- Я имел уже удовольствие встретиться с господином военачальником на одной крутой горе, недалеко от некоего отвратительного черного отверстия, которое...
- Брат Кавалье, четверть часа истекло. Повесить их?
Клод сделал отчаянный прыжок, думая, что речь идет о нем, и с ужасом посмотрел на Кавалье.
- Да! - медленно проговорил последний.
- Повесить их всех семнадцать? - спросил лейтенант.
"Жан Кавалье, по повелению Господа, воздал черным камизарам за их преступления".
Иоас исчез, и Клод вздохнул свободнее.
- Вы идете из Монпелье и отправляетесь в Лион? - спросил Кавалье Психею, снова помолчав.
- Да, сударь. И, надеюсь, спасши меня и моего брата от большой опасности, вы довершите ваше великодушие, дав нам свободу.
- Не могу, сударыня, по крайней мере сегодня, отпустить вас. Завтра вы узнаете мое решение.
- Сударыня! - почти резко ответил Кавалье. - То, что произошло сейчас на ваших глазах, вам указывает, что я умею, когда захочу, решать быстро и твердо.
- Но, сударь, до тех пор...
- До тех пор... На косогоре, близ моего стана, есть уединенный дом, пощаженный огнем. Четыре солдата отведут вас туда с вашим братом и будут вас там стеречь до того дня, когда я вам объявлю мое решение.
- А наша карета? - спросил Клод.
- Но, сударь, обещайте, по крайней мере, что завтра мы будем свободны, - сказала Психея.
- Ничего, сударыня, обещать не могу, - ответил строго Кавалье.
Затем, позвав своих камизаров, он дал им наставления, касавшиеся отъезда Туанон и Табуро, которых вскоре отвели в вышеупомянутый дом. Печальный, задумчивый вернулся в свой стан юный вождь.