Похождения Тома Соуэра.
Глава XXXVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Похождения Тома Соуэра. Глава XXXVI. (старая орфография)

ГЛАВА XXXVI.

Читатели поймут, что счастье, привалившее Геку и Тому, должно было произнести крайний переполох в таком маленьком бедном поселке, как С.-Питерсборг. Такая громадная сумма, вся наличными деньгами, казалась чем-то даже невероятным. Все толковали о ней, разсуждали, дивились, до тех пор, пока разум некоторых обывателей не помутился под таким вредным напряжением. Все "заколдованные" дома в самом Питерсборге и соседних местечках были обысканы, разобраны по дощечкам, подрыты под фундамент, ради надежды найти в них клад. И занимались этим не дети, но взрослые, степенные, неувлекающиеся люди; по крайней мере, некоторые из них. Где бы ни появлялись Том и Гек, за ними ухаживали, хвалили их и глазели на них. Оба они что-то не помнили, чтобы их мнения имели какой-нибудь вес до сих пор, а теперь все их слова запоминались и повторялись; все, что они ни делали, выходило очень замечательным почему-то; повидимому, они совершенно утратили способность делать или говорить незаметные вещи, и даже все их прошлое было взвешено и в нем открылись черты поразительнейшей оригинальности. Местная газета напечатала у себя биографии обоих мальчиков.

Вдова Дуглас поместила деньги Гека в шестипроцентные бумаги, а судья Татшер, по просьбе тети Полли, сделал тоже самое и для Тома. Каждый из мальчиков обладал теперь просто изумительным доходом: по доллару на каждый будничный день в году, и на половину из воскресений. Это выходило равно то, что получал сам пастор, - вернее сказать, то, на что он разсчитывал, потому что ему никогда не удавалось собрать всю сумму сполна. А в это старое, безхитростное время, за доллар с четвертью в неделю, брались содержать мальчика, поить, кормить его, - пожалуй, еще одевать и обмывать.

Судья Татшер был высокого мнения о Томе. Он говорил, что не всякий мальчик высвободил бы Бекки из пещеры. А когда девочка, под величайшим секретом, рассказала отцу, как Том перенес за нее розги в школе, судья был видимо тронут, а когда она стала умолять его не осуждать Тома за то, что он так страшно солгал с целью отвлечь наказание с её плеч на свои, судья сказал с задушевным порывом, что это была благородная, великодушная, возвышенная ложь, - такая ложь, которая могла гордо поднять голову и шествовать в истории на ряду с знаменитою "Истиною о топоре" Джорджа Уашингтона! Бекки думалось, что её отец никогда еще не казался ей таким рослым и таким величественным, как в эту минуту, когда он произнес эти слова, шагая по комнате и топнув ногою. Она тотчас же побежала передать это Тому.

Судья Татшер надеялся, что из Тома выйдет великий юрист и тоже великий воин. Он обещал постараться об определении мальчика в национальную военную академию, из которой он мог бы потом поступить в лучшую из школ юриспруденции в Штатах, так что он подготовился бы для каждого из этих поприщ, или же для обоих за-раз.

Богатство Гека Финна, да еще при том обстоятельстве, что он находился под покровительством вдовы Дуглас, открыло перед ним двери общества, - вернее сказать, втащило, втолкнуло его туда, - и его мучения стали ему, наконец, нестерпимы. Прислуга мистрисс Дуглас наблюдала за его чистоплотностью, причесывала его, обчищала, укладывала на ночь в противные простыни, на которых не было ни малейшого пятнышка, так что нечего было прижать себе к сердцу и назвать своим, родным. Надо было есть с помощью ножа и вилки, употреблять салфетки, чашку, тарелку; учиться по книге, ходить в церковь, говорить так прилично, что скучно и рот открывать! Вообще, куда ни повертывался Гек, всюду ставила перед ним заставы и препятствия цивилизация, всюду опутывала она его по рукам и ногам. Он твердо выносил эти испытания в продолжении трех недель, но пропал без вести в одно прекрасное утро. Мистрисс Дуглас розыскивала его повсюду целые сутки. Все жители были глубоко озабочены; они обшарили каждый уголок, искали трупа в реке. На третий день по утру, Том Соуер отправился очень разумно к пустым бочкам, валявшимся за старою, заброшенной бойней, и нашел тут беглеца. Гек спал здесь, только что позавтракав кое-какими крадеными кусочками и объедками, и предавался теперь отдохновению, лежа рядом с своею трубкою. Он был не умыт, не чесан и облачен в те старые лохмотья, которые придавали ему такую живописность в былые дни свободы и счастья. Том растолкал его, объяснил ему, сколько он наделал тревоги, и убеждал его воротиться. Лицо Гека утратило тотчас свое довольное выражение и подернулось грустью. Он произнес:

- Не говори ты мне этого, Том. Я принуждал себя, но не налаживается оно, Том, не налаживается. Не для меня эта штука; не привык я к ней. Эта вдова очень добра ко мне, очень ласкова; но я её порядков вынести не могу. Она заставляет меня делать одно и тоже каждое утро; я должен умываться; причесывают меня, хот пропадай; не позволяется мне спать в дровяном сарае. И я обязан носить это противное платье, которое душит меня, Том; в него нисколько не продувает и оно так дьявольски чисто, что я не смею в нем ни сесть, ни лечь, ни поваляться где-нибудь; мне чудится, что я уже годы как не катался по скользкому льду перед погребами... Вместо того, ходи в церковь, потей там, потей... терпеть не могу этих размазанных проповедей! И мух не велят ловить, и жевать табак нельзя, и носи еще башмаки целый день в воскресенье. Вдова ест по звонку, ложится спать по звонку, встаеть по звонку... Да что уже тут! Все до того правильно, что выдержать невозможно.

- Гек, ведь и у других это так.

- Это все единственно, Том. Я не "другие" и не могу выдержать. Слишком ужасно быть так связанным. Не мудрено и в могилу угодить; я никакого вкуса в еде уже не нахожу. Чтобы идти поудить, надо спроситься; чтобы искупаться, тоже. Что ни задумал, спрашивайся всегда. И говорить надо до того красиво, что противно становится. Знаешь, я даже забирался каждый день, там у нея, в мезонин, чтобы поорать немножко и прочистить себе язык. Иначе, я умер бы, Том. Вдова не позволяла мне курить, не позволяла кричать, зевать, вытягивать ноги или почесываться при ком-нибудь. - И Гек прибавил с особенным негодованием и чувством обиды: - И, чтобы мне провалиться, она молится постоянно! Я никогда не видывал такой женщины! И я должен был вторить ей, Том, должен был! Прибавь еще, что она школу тут открывает и меня принудят туда ходить. Я этого не могу вынести всего, Том! Слушай, неужели стоит разбогатеть для того, чтобы так изводиться? А мне приходится, именно, только скучать, да скучать, чахнуть, да чахнуть, и желать себе смерти. Вот эта одежда, что на мне, нравится мне, и эта бочка нравится мне, и я с ними никогда не разстанусь. Да, Том, я никак не попал бы во всю эту беду, не будь этих денег; так вот теперь что: бери ты себе и мою долю и давай мне только кое-когда какие-нибудь десять центов... и не часто, потому что я только тогда и прошу, когда уже до зареза придется... но ты, за то, ты должен пойти к мистрисс Дуглас и отпросить меня у нея.

- Гек, ты должен понять, что это невозможно. Ведь оно нечестно будет. Притом, когда попривыкнешь ко всему, тебе даже слюбится.

- Слюбится! Да как может слюбиться и горячая плита, когда дольше посидишь на ней. Нет, Том, не хочу я богатства, не хочу сидеть в их проклятых роскошных домах. Я люблю леса, реку, бочки, и не разстанусь с ними. Провались там все! И надо же так, что стряслась вся эта глупость именно теперь, когда у нас есть и ружья, и пещеры, и все, что надо для того, чтобы разбойничать!

Том воспользовался случаем для своих целей.

- Слушай, Гек, если я разбогател, это вовсе не значит, что я не хочу стать разбойником.

- Неужели?.. И ты это не шутя, совершенно взаправду, Том?

- Так взаправду, как то, что я сижу здесь, Гек. Но, Гек, мы не можем принять тебя в свою шайку, если ты не будешь пообтесаннее.

Радость Гека значительно ослабела.

- Не можете принять? Однако, приняли же в пираты.

- Да, но это разница. Разбойник стоить в обществе выше, чем пират. Это всегда так. В некоторых странах разбойники - что ни есть высшие дворяне... герцоги там и тому подобное.

- Гек, я вовсе не желаю этого и не рад тому, но что скажут люди? Они скажут. "Фуй! Шайка Тома Соуера! Хорош сброд у него!" Вот как станут отзываться о тебе, Гек. Я думаю, тебе не понравится, да и мне тоже.

Гек просидел молча некоторое время, очевидно, переживая душевную борьбу. - Хорошо, - сказал он, наконец, - я пойду, поживу еще с месяц у вдовы, буду тянуть лямку, может быт, и вынесу, но ты примешь меня в свою шайку, Том?

- Сказано, Гек, решено! А теперь, приятель, идем! И я попрошу мистрисс Дуглас не налегать уже так на тебя, Гек.

- Попросишь, Том, попросишь? Это отлично. Если она только самое трудное-то поотпустит, я буду и курить, и ругаться только в сторонке; стесню себя уже совсем или хотя на половину. А когда же мы наберем шайку и станем разбойничать?

- Произойдет что?

- Посвящение.

- Это что такое?

- Это значит, что все клянутся стоять друг за друга, не выдавать никогда общих тайн, даже если изрубят тебя в куски, и убивать всякого, кто обидит кого-нибудь из шайки; и убивать не только того, но и весь его род!

- Во всяком случае, хорошо что в полночь, Том!

- Да. И клятву приносят на гробу, и подписываются кровью.

- Вот это на что-нибудь похоже! Куда лучше, чем быть пиратом. Я буду выдерживать у вдовы, хотя бы сгнить мне пришлось. И когда я вышколюсь так, что буду настоящим, правильным разбойником, и все станут толковать о том, ей можно будет гордиться тем, что она вытащила меня из грязи.